Падение царского режима. Том 1

Хабалов. – Я помню, он говорил, что ему пришлось уезжать под выстрелами…

Апушкин. – Может быть, он указывал, какие им были приняты меры?

Хабалов. – Нет, он не говорил… Дело в том, что когда вечером требовали послать охрану к Мариинскому дворцу, то отвечено было, по заявлению генерала Занкевича (ответил, кажется, я), что у нас мало войска и что мы не можем так растянуться: у нас нет средств охранять Мариинскую площадь, и что поэтому мы просим всех г.г. министров пожаловать или сюда или в Адмиралтейство… кажется, в Адмиралтейство… Сколько помнится, я говорил об этом по телефону…

Апушкин. – В каком платье был генерал Беляев, когда был в Адмиралтействе?

Хабалов. – В военном.

Апушкин. – В офицерском чине или была на нем солдатская шинель?

Хабалов. – Шинели на нем не было.

Апушкин. – Вам известны те меры, которые он принимал для обеспечения документов, находящихся в его руках?

Хабалов. – Об этом я ничего не знаю.

Родичев. – Беспорядки начались на Путиловском заводе?

Хабалов. – Нет: на Путиловском заводе ничего не было – там даже было дольше спокойно, чем где-нибудь… Беспорядки начались в первый день, 23-го, в двух местах, на Выборгской и на Нарвском тракте, на дороге, которая ведет к Ново-Петергофскому шоссе – там, где она пересекает Ораниенбаумскую ж.д.

Родичев. – Закрытие Путиловского завода могло состояться без вашего согласия?

Хабалов. – Без моего согласия.

Родичев. – А по чьему распоряжению?

Хабалов. – Очевидно, военное управление.

Родичев. – Вас не спрашивали об этом?

Хабалов. – Ни малейшим образом!

Родичев. – Следующий мой вопрос будет о том, когда вы узнали о роспуске Государственной Думы и каким образом?

Хабалов. – Я думаю, что я об этом узнал в заседании Совета Министров – ночью с 25-го на 26-е, – должно быть, так… хотя не ручаюсь за достоверность.

Родичев. – Скажите: на следующий день вам стало известно, что Дума не расходилась?

Хабалов. – Нет, об этом мне ничего не было известно…

Родичев. – О том, что происходило в Государственной Думе, вам ничего не сообщалось?

Хабалов. – Со мной говорил Родзянко 26-го, в воскресенье.

Родичев. – О чем были переговоры у вас с Родзянкой?

Хабалов. – Откуда он говорил, – я не знаю: из Думы или нет, – господь знает!… Он звонил ко мне в градоначальство, где я находился, и говорит: «Ваше превосходительство, зачем стреляете, зачем эта кровь?»… Я говорю: «Ваше превосходительство! я не менее вашего скорблю, что приходится прибегать к этому, но сила вещей заставляет это делать»… «Какая сила вещей?»… Я говорю: «Раз идет нападение на войска, то войска – волей-неволей не могут быть мишенью, они то же самое должны действовать оружием». – «Да где же, – говорит, – нападение на войска?»… Я перечисляю эти случаи. Называю случай с гранатой, брошенной на Невском между Аничковским мостом и Литейным. «Помилуйте, – говорит, – городовой бросил!» – «Господь с вами! какой смысл городовому бросать?»…

Председатель. – Но почему же вы не сослались, в разговоре с председателем Государственной Думы, на высочайший указ, который у вас был, на высочайшее повеление?

Хабалов. – На это я ничего не могу сказать.

Родичев. – Когда вы посылали отряд полковника Кутепова (вы его послали на Кирочную), не было ли ему дано каких-нибудь поручений, касающихся Государственной Думы?

Хабалов. – Нет, никаких.

Председатель. – Как велика была сила отряда Кутепова?

Хабалов. – Я уже докладывал.

Председатель. – Прикиньте это на силы…

Хабалов. – Примерно, пехоты человек 700, эскадрон человек 100 – это значит – 800; пулеметная рота – двенадцать пулеметов, человек тоже около 100… Так, всего около 1.000 человек.

Родичев. – В ваших объяснениях вы употребили такую фразу: офицеры Измайловского полка были ненадежны, – они говорили: вступим в переговоры с Родзянко… Это было в воскресенье или в понедельник?

Хабалов. – Это было тогда, когда было уже восстание: это было вечером в понедельник, уже часов в 6.

Родичев. – Вы считали, что Родзянко является уже той стороной, которая предводительствует, стороной воюющей?

Хабалов. – Я считал, что Родзянко – это лицо, которое имеет вес и влияние…

Родичев. – Там, в другом лагере?

Хабалов. – Что существует какое-нибудь другое правительство, я понятия не имел: я не знал о его существовании…

Родичев. – Когда в Адмиралтействе было заседание Совета Министров, там шел разговор о переговорах с Родзянко?

Хабалов. – Нет, в Адмиралтействе заседание Совета Министров не состоялось: я предлагал туда пожаловать, но они не захотели…

Родичев. – А на Моховой в Совете Министров говорили об этом или нет?

Хабалов. – Нет.

Родичев. – Вы назначены высочайшей властью на должность командующего войсками: как же мог ген. Беляев вас отставить?

Хабалов. – Он, видите ли, не мог меня отставить от должности командующего войсками, но от должности командующего войсками здесь, в городе, он мог отставить.

Родичев. – Ведь вам было поручено государем командование войсками округа, в том числе и в Петрограде?

Хабалов. – Не только в Петрограде, но и в петроградском округе.

Родичев. – Теперь один еще вопрос: для вас распоряжение ген. Беляева было обязательно или вы просто не подумали об этом?

Хабалов. – Признаюсь, в этом случае, может быть, я и не разобрался…

Смиттен. – Распоряжение ген. Беляева состоялось в то время, когда вы были в градоначальстве?

Хабалов. – Да.

Смиттен. – Как же это связать: генерал Беляев в градоначальстве говорит вам о сложении полномочий и передаче распоряжений Занкевичу, а потом вы говорите, что, когда были в Адмиралтействе, вам ген. Беляев передавал, что последовал высочайший указ об осадном положении: почему он к вам обращался, а не к генералу Занкевичу?

Хабалов. – Я считаю, что Занкевич считался командующим этим отрядом в городе…

Смиттен. – Значит, вы считали, что ген. Беляев обращался к вам все-таки, как к командующему войсками округа?

Хабалов. – Несомненно, да.

Смиттен. – Меня интересует такой вопрос: распоряжения о подавлении беспорядков были сделаны после событий 23-го февраля, которые начались из продовольственного вопроса, или они были сделаны в предвидении начала занятий Государственной Думы 14-го февраля?

Хабалов. – Даже не это… Они составлены были гораздо раньше: они составлены были на случай беспорядков…

Смиттен. – Более конкретно: перед 14 февраля министр внутренних дел не входил в какие-нибудь переговоры относительно возможности этих беспорядков и необходимости созвать какое-нибудь совещание по вопросу о том, как к этим беспорядкам отнестись?

Хабалов. – Это вопрос чисто военный, и как вопрос военный я считал его лежащим не в компетенции министра внутренних дел и никогда сюда никого постороннего не допускал.

Смиттен. – А он инициативы не брал, чтобы обсудить вопрос о возможности беспорядков?

Хабалов. – Нет, я на этих заседаниях не бывал… Они бывали или под председательством Чебыкина или под председательством Павленкова. На них я командировал своего начальника штаба. Это были чисто военные вопросы…

Смиттен. – Вы говорили, что в течение этих беспорядков вы неоднократно представляли доклады государю о ходе событий. Не можете ли вы точно сказать, какого содержания вы посылали телеграммы?

Хабалов. – Вы меня ставите в очень затруднительное положение… Телеграммы эти вы можете получить совершенно точные: они в окружном штабе есть.

Председатель. – Т.-е. оттиски есть?