«Кровавый карлик» против Вождя народов. Заговор Ежова

О работе с агентурой. Все мы знаем, какое огромное значение имеет правильная постановка агентурной работы. В самый острый период борьбы с контрреволюцией в годы Гражданской войны все крупные дела раскрывались через агентуру, и иначе быть не могло. Я знаю это по опыту своей работы в Москве, на Украине, на Северном Кавказе, в Средней Азии. Так работали и в других местах. Правильно говорит т. Берия, и в Закавказье. Мы это все знаем. Я даже сегодня могу на память перечислить всех ликвидированных петлюровских атаманов на Украине. Так, в результате агентурной комбинации были взяты: Тютюнник, холодноярские атаманы — Завгородный, Гупало, Железняк и другие. Об этом украинские товарищи хорошо знают. А на Северном Кавказе! Т. Микоян и т. Ворошилов помнят, как мы разделали плеяду улагаевских бандитов, войсковых старшин: Ковалева, Козлихина, Орлова и других — и разделали в короткие сроки. Причем эти же товарищи могут подтвердить, что я им загодя рассказывал о делах в зачаточном состоянии и дальнейшем развертывании дел вплоть до ликвидации. Все это нам удавалось благодаря работе с агентурой и через агентуру. А теперь здесь нам рассказываете, что агентуры не было, клевещете на чекистов. Она была, но вы ее раздраконили. Какую теорию вы вместе с Прокофьевым разводили насчет агентуры? Вы помните, т. Ягода, об этом. Не вы ли говорили, что нужно отказаться от прежних методов работы потому якобы, что агентура себя не оправдывает. И дела можно следственным путем открывать. А ваша теория так называемого верхнего чутья…

Спор у нас с ним был. Я доказывал, что разведчика можно сделать, надо учить народ, а он утверждал, что разведчиком надо родиться, как поэтом. (Смех.) Чепуху пороли, не понимая сути дела, не понимали основ построения и работы наших органов безопасности.

О двойниках. А почему забыли дело Оперпута? Почему выводов из него не делали? А мало ли было других подобных дел и по эсерам и по попам! Почему не учили на этих делах народ и не воспитывали кадры работе с агентурой? А теперь, выходит, с разговорчиками вообще мощи открывает. (Смех. Голос с места. Кто мощи открывает?) Ягода. Не годится так выступать.

Теперь он говорит, что они в 1934 г. оторвались от масс. И привел Шахтинское дело как пример раскрытого дела на основе связи органов ОГПУ с массами. Я хочу рассказать сжато, как было раскрыто Шахтинское дело и кому мы обязаны открытием этого Шахтинского дела. Обязаны мы т. Сталину. (Микоян. Расскажи подробнее.) История поучительная со всех сторон — и с точки зрения того, как агентурная мысль у нас тогда билась, и с точки зрения нашей связи с массами, и с точки зрения текущих вопросов: как нащупывать и раскрывать врагов.

Вы помните 1926–1927 годы. В нашей стране на ряде крупных предприятий прошла полоса пожаров и аварий. Естественно, что мы, чекисты, задумались, как, каким способом повести борьбу, как нащупать врага. И мы на Северном Кавказе над этим думали. В Москве в 1926 или в 1927 г., точнее не помню, в ОГПУ было совещание полномочных представителей ОГПУ, на котором был поставлен доклад на тему «Борьба с диверсиями». Вопрос очень важный, однако руководители ОГПУ почему-то на себя не взяли этот доклад, а выпустили докладчиком помощника начальника особого отдела Стырно. В докладе был выдвинут такой тезис — говорю по памяти, — что для борьбы с диверсией — пожарами, авариями — надо применить метод так называемого легендирования чисто диверсионной группы. Что это означало? Создается группа из наших людей, выдающих себя за диверсантов. Эта группа посылается за рубеж с тем, чтобы там установить связи с действующими против нас диверсионными центрами эмиграции и таким путем раскрыть организаторов диверсии и их агентов в нашей стране, на наших предприятиях. Вообще метод так называемой легенды в деле раскрытия контрреволюционных организаций нами применялся. По этому методу были взяты: первым — Тютюнник, вторым — Савинков. Однако я и ряд товарищей с мест выступили против этого метода «чисто диверсионного легендирования» по следующим соображениям (по крайней мере, я их выдвигал).

Во-первых, в легендах, которые у нас применялись для поимки Тютюнника и Савинкова, мы вкраплялись в соответствующие на наших территориях диверсионные организации и таким образом проникали в зарубежные центры. А тут предлагалось создавать чисто диверсионные группы из наших людей, не имея связи на нашей территории с действующими диверсионными организациями. Какой напрашивается поэтому вопрос? Ладно, группу сколотили из самых крепких большевиков, пошлем ее за границу. А там ей скажут: «Хорошо, вы — диверсанты. Ну, так взорвите что-нибудь в Советской стране, и мы вас тогда узаконим».

Второе соображение, которое я выдвинул в то время, что в качестве действующих на нашей территории диверсантов являются не только посланные из-за рубежа специальные агенты (как бы слабо тогда не охранялась граница, но мы много брали шпионов, и не так-то свободно было гулять через границу), очевидно, полагал я, основные кадры диверсантов имеются внутри страны и сидят у нас непосредственно на предприятиях. (Голос с места. Кадры.) Тогда я даже образно так выразился — товарищи чекисты могут подтвердить, они действуют, говорил я, не торпедами, не плавающими минами, а и фугасами. Так что диверсантов нужно искать среди людей, работающих на наших предприятиях. Так, т. Ягода, или нет? (Ягода. Когда это было?) Ах, ты уже забыл! К этому периоду мы в основном с бандитизмом покончили. (Ягода. Какой год?) 1926–1927 гг., дорогой товарищ, перед Шахтинским делом. К этому времени, как известно, мы произвели разоружение на Северном Кавказе, Чечне и Дагестане и добивали остатки бандитских шаек. В этот период в стране восстанавливалось хозяйство, промышленность. Враг вначале не верил, что мы с этим делом справимся, но потом видит, что дела у нас идут успешно, он все свое понимание в борьбе с Советами сейчас же переключает на хозяйство. Борьба с бандитизмом отвлекала наше внимание от охраны промышленности.

Когда я вернулся на Северный Кавказ с совещания из Москвы, я собрал чекистов и поставил задачу как вывод из всех наших разговоров в Москве — говорил о том, что нам нужно покрепче заняться изучением всех наших промышленных предприятий, особенно тех, где аварии происходят. Поставил и вторую задачу — выяснить, кому эти предприятия принадлежали в прошлом, каким фирмам, каким акционерным обществам, кто на этих предприятиях из старых служащих работает, и пустил в ход маленькую догадку — кто из этих старых служащих через АРА получал помощь. Здесь находятся товарищи, работавшие тогда на Северном Кавказе, могут подтвердить. (Голоса с мест. Правильно.) Когда мы занялись предприятиями, натолкнулись первым делом на срыв работы на предприятиях цветной промышленности — Кавцинке, на Садонских рудниках. Т. Миронов, работавший тогда во Владикавказе, здесь и может подтвердить. (Голос с места. Здесь.) Наблюдая работу на Кавцинке, мы обнаружили, что до 1926 г. это предприятие работало и развивалось неплохо, кривая шла вверх. В 1927 г. — это совпало как раз с нотой Керзона — начались неполадки. Кривая повернула вниз. Одновременно по Осетии пошел хабар, что скоро Советская власть падет, придут англичане и прочие. (Голоса с мест. Что такое «хабар»?) Слово «хабар» у горских народов Северного Кавказа означает то же, что и в Средней Азии «узун кулак» — слухи. Факты, имевшие место на предприятиях Кавцинка, в связи с осетинским хабаром говорили нам о наличии контрреволюционной организации. Среди работников этих предприятий обнаруживаем чуждых и враждебных людей, связанных с эмигрантскими кругами за границей, в том числе и в Польше. Провели аресты. Среди арестованных оказались бывшие офицеры, жены расстрелянных и прочие.

В 1927 г. я встретился в Сочи с т. Сталиным. Он, как обычно, спрашивает, как дела. Я ему рассказал, и, в частности, рассказал об этом деле. Он внимательно выслушал, расспрашивал о подробностях дела. Я в конце беседы сказал о следующем: «Для меня ясно, что мы имеем дело с людьми, сознательно срывающими производство, но для меня не ясно, кто ими руководит. Или это идет по линии штабов, в частности, Польского штаба, или в срыве производства заинтересованы фирмы, которым в прошлом принадлежали эти предприятия, то есть по линии Бельгийского акционерного общества». Помню точно, т. Сталин мне сказал: «Когда окончишь дело, пришли его в ЦК». Вы сами понимаете, это меня вздыбило, как боевого коня. Вернулся я, собрал братву, извиняюсь за выражение, товарищей (смех), говорю — так и так, беритесь. Взялись мы за это дело, крутили, крутили, однако не сумели доказать в то время вредительство, арестованные не «раскололись» (смех) и путали нас. Одновременно, товарищи, мы накопили материалы о всякого рода неполадках на шахтах Донецко-Грушевского рудоуправления, а этих неполадок-аварий и прочего было огромное множество. Мы все материалы привели в известный порядок, систематизировали, причем связали происшествия с людьми, от которых зависел ход производства, которые руководили шахтами. Прояснили их прошлое и настоящее, их политическую физиономию. В результате выяснилось, что неполадки неслучайного характера и зависят от чужих людей, сидящих у руководства, занимавшихся, кстати, контрреволюционными разговорами в быту. Произвели аресты первой группы, и вот тут, товарищи, начинаются, как говорится, перипетии. Вот я смотрю, кто там был. Да, вот т. Рухимович знает это дело. Ломова нет? (Ломов. Здесь, как же.) Билик тоже знает это дело. В общем достаточно разговоров было у нас с вами. Должен здесь в порядке самокритики сказать, что обвиняли нас в головотяпстве, в том, что мы действуем методами 1918–1919 годов. Я спрашиваю, вот вы, Ягода, были тогда моим начальником, какая помощь с вашей стороны была в этом деле оказана? (Ягода. В Шахтинском деле? Вы сами в него не верили.)