Тридцатилетняя война

Во Франкфурте-на-Майне католические князья собрались, чтобы обсудить «Эдикт о реституции», но протестантские курфюрсты в этой встрече участвовать отказались. Ранним утром 14 октября епископ Вюрцбурга разбудил город известием о том, что он бежал от шведов, и делегаты в тот же день позорно разъехались [812]. 11 ноября Густав Адольф занял Ханау, 23 ноября — Ашаффенбург, а 27 ноября вошел во Франкфурт-на-Майне, конституционалистский центр Священной Римской империи. Сюда он и вызвал канцлера Акселя Оксеншерну управлять завоеванными землями.

Густав Адольф приближался к стране, уже более десяти лет оккупированной испанскими гарнизонами, но он боялся короля Испании еще меньше, чем императора. В Хёхсте к нему присоединился с подкреплениями ландграф Вильгельм Гессен-Кассельский, вместе они форсировали Рейн и двинулись к Гейдельбергу. Но уже близилась зима, везде стояли сильные гарнизоны, и Густав Адольф повернул обратно, предоставив своему союзнику, молодому герцогу Бернхарду Саксен-Веймарскому сделать себе имя взятием Мангейма. Сам же за пять дней до Рождества овладел Майнцем. Курфюрст бежал, а испанский гарнизон сдался, спасовав перед превосходящими силами короля.

Повсюду протестанты встречали его радостно и благодарно, войска вели себя достойно. В Швайнфурте перед ним на улицах расстилали камыш, в окнах вывешивали флаги — в общем, где бы он ни появлялся, люди ликовали, будто видели перед собой сошедшего с небес Бога [813]. Один за другим на его сторону переходили германские правители, бросая императора. К Рождеству в его армии уже были герцоги Вильгельм и Бернхард Саксен-Веймарские, его союзниками стали ландграф Гессен-Кассельский и герцог Брауншвейг-Люнебургский; он взял под свою защиту ландграфа Гессен-Дармштадтского, регента Вюртемберга, маркграфов Ансбаха и Байрёйта, вольный город Нюрнберг, Франконский округ [814]. Герцоги Мекленбурга всегда были его союзниками, Фридрих Богемский готовился перебраться к нему из Гааги.

В империи у него уже было семь армий и почти восемьдесят тысяч человек. На Рейне он командовал войском численностью пятнадцать тысяч человек, во Франконии маршал Горн имел восемь тысяч солдат, в Гессене находилось восемь тысяч, в Мекленбурге — четыре тысячи, в Нижнесаксонском округе — тринадцать тысяч, возле Магдебурга —двенадцать тысяч, в Саксен-Веймаре — четыре тысячи, не считая гарнизонов, рассеянных по всей стране. Зимой он намеревался набрать еще сто двадцать тысяч рекрутов, из которых только девять тысяч должны будут прибыть из Швеции [815]. Благодаря завоеваниям набирать рекрутов и содержать их стало не так трудно.

Имя короля произносилось где с ликованием, а где и со страхом. За него молились в церквах, его называли «золотым королем», «львом севера», «полуночным львом» [816], библейским Илией или Гедеоном [817]. Зимой ожидалось прибытие королевы, и в честь супруги он запечатлел инициалы ее полного имени — Мария Элеонора Регина — в кирпичной кладке фортификаций, строившихся в Майнце. Она приехала к нему в Ханау 22 января 1632 года, высокая, грациозная, красивая, и при всем народе, обвив его шею руками, сказала: «Теперь ты мой узник» [818].

6

В Вене моросящий дождь поливал процессию кающихся грешников, умолявших Бога отвести от них свой гнев. В толпе шел и император, меся ногами грязь, по его шее струилась ледяная вода [819]. Но его мольбы не были услышаны. На обращения в Рим ему разъяснили: папа не считает войну религиозной [820]. Письма в Мадрид подтвердили лишь то, что он уже знал: ресурсы Испании, по крайней мере на данный момент, исчерпаны. Посольство, направленное в Варшаву, получило такой же неутешительный ответ [821].

Фердинанду ничего не оставалось, кроме как снова призывать на помощь Валленштейна. Друзья генерала еще с весны [822] подсказывали императору, чтобы он вернул его, но Фердинанд колебался. Главнокомандующим очень хотел стать сын, младший Фердинанд [823], но даже любящий отец понимал, что его назначение не решит главную проблему — финансовую. Кормить, одевать и платить войскам жалованье мог только человек, успешно делавший это и раньше. Трижды в ноябре и декабре 1631 года император отправлял Валленштейну послания с просьбой вернуться, последний раз даже составил письмо собственноручно [824]. 10 декабря к нему ездило посольство — не предлагать условия, а выяснять, какие условия устроят генерала [825]. Валленштейн тянул с ответом до самого последнего дня уходящего года, а потом лишь заявил, что наберет новую армию не раньше марта.

Испанцы на Рейне оказались даже в более тяжелом положении, чем Фердинанд в Вене. Майнц и Мангейм потеряны; войска в остальных гарнизонах не получают жалованья, голодают и бунтуют; земли, откуда они получали пропитание, захвачены протестантами. Мало того, швейцарцы по настоянию Густава Адольфа закрыли проходы [826]; голландцы предложили ему субсидии и на следующий год [827]; на левом берегу Рейна французы без объявления войны начали угрожающие маневры.

Предлог им дал Карл Лотарингский. Этот безответственный и беззастенчивый молодой человек, сторонник Габсбургов, только и искал повода, чтобы напакостить Бурбонам. В 1631 году интриги королевы-матери против Ришелье завершились окончательным утверждением во власти кардинала и бегством вдовствующей королевы в Брюссель, в то время как ее младший сын Гастон Орлеанский скрылся в Лотарингии. Мотивы бегства были ясны: недовольство побудило их отдать себя в руки Габсбургам и их союзникам в ущерб собственной династии. Карл Лотарингский с радостью принял участие в их судьбе. При первых же известиях о Брейтенфельде даже Максимилиан Баварский запаниковал [828]. Но герцог был еще человеком и оптимистичным. 3 января 1632 года он назло Ришелье выдал свою сестру Маргариту за влюбленного в нее Гастона. Однако страх у этого жирного герцога Орлеанского оказался сильнее страсти, и, когда французская армия двинулась к Нанси, он сбежал от молодой жены в первую же брачную ночь в Брюссель. 6 января герцог Лотарингский, не имея сил противостоять интервентам, сдал пограничные укрепления, подписав позорный Викский мир. Его вмешательство привело лишь к тому, что испанские гарнизоны на Рейне попали в западню между армиями Густава Адольфа и Ришелье.

Хуже того, курфюрсты Трира и Кёльна, католические князья на Рейне, спасая свою шкуру, попросили Францию взять их под свое покровительство. Курфюрст Кёльна пошел еще дальше: отказался пропустить войска, посланные в помощь Испанским Нидерландам [829].

Для династии Габсбургов вновь наступили тяжелые времена. Брюссель не только не отвоевал северные нидерландские провинции, но и лишился поддержки с моря и финансовых вливаний. Испанцы еще никогда не были столь непопулярны во Фландрии и в народе, и среди дворянства. На улицах Брюсселя все чаще раздавались возгласы «Да здравствует принц Оранский!» [830], к внешним невзгодам добавились и внутренние неурядицы.