История Англии и шекспировские короли

Ричард Глостер привез племянника Эдуарда V в Лондон 4 мая, но в городе уже знали о перевороте. Королева с девятилетним сыном, герцогом Йоркским, и пятью дочерьми укрылась в покоях настоятеля Вестминстерского аббатства, взяв с собой меблировку и все свои пожитки, которые можно было разместить в святилище. Горожане тоже нервничали. Люди герцога, казалось, овладели всем Лондоном: заняли главные площади и перекрестки, угрожающе расхаживали по улицам, на лодках патрулировали реку. Поползли слухи о том, будто Ричард собирается захватить трон и ополчился не только против Вудвиллов, но и против юного короля.

Но страсти понемногу улеглись. Сначала лондонцев успокоил уважаемый всеми Гастингс, заверив в том, что им нечего бояться, а потом и сам Ричард, сопровождавший короля в церемониальной процессии к собору Святого Павла. Он гарцевал рядом с белокурым очаровательным отроком, низко кланялся народу, запрудившему улицы, и восклицал: «Зрите вашего государя и верховного владыку!» Увидев, с каким почтением Ричард относится к племяннику, лондонцы тут же забыли о своих сомнениях. На следующее утро поредевший совет утвердил Ричарда протектором и королевства и короля. Одновременно определилась новая дата долгожданной коронации — 22 июня.

И не обладая особой прозорливостью, об истинных намерениях Ричарда можно было догадаться уже тогда, когда он через десять дней после приезда в Лондон переселил юного короля из дворца лондонского епископа, примыкавшего к собору Святого Павла, в Тауэр. В XV веке Тауэр еще не приобрел зловещую репутацию мрачных застенков. Он тоже был дворцом — с великолепным банкетным залом и роскошными апартаментами, в которых в разное время располагались многие короли из династии Плантагенетов. Но там, конечно же, имелись и другие, менее удобные и желанные апартаменты, а грандиозные стены наглухо отгораживали его от остального мира. Изолировав Эдуарда, Ричард должен был теперь каким-то образом отправить в Тауэр и младшего брата короля. Герцог Йоркский формально тоже мог претендовать на корону, и не было никакого смысла в том, чтобы, заточив в темницу одного принца, оставлять на свободе другого. Препятствия чинила мать. Королева со своим семейством пребывала в убежище Вестминстерского аббатства и не спускала с сына глаз. Ее долго уламывали, приводя самые разные доводы: королю-де скучно без брата; Эдуард все время зовет его к себе; не дело навеки запереть мальчика в монастыре в компании с «престарелыми и древними старцами»; убежища в святилищах предназначены для преступников, а не для принцев крови. Елизавета оставалась непреклонной. Она согласилась отпустить маленького герцога лишь после того, как с ней лично переговорил семидесятидевятилетний архиепископ Кентерберийский, кардинал Берчер, объяснивший королеве-матери: во-первых, ей все равно придется разрешить сыну присутствовать на коронации брата, и, во-вторых, если она и дальше будет упрямиться, то он пересмотрит свое решение о предоставлении ей убежища.

После заточения в Тауэр обоих принцев позиции Ричарда существенно усилились. Однако оставалось еще одно потенциальное препятствие для реализации его замыслов. Лорд-гофмейстер лорд Гастингс не испытывал особой любви к Вудвиллам, но как верный друг Эдуарда IV он, безусловно, мог поддержать и это семейство, и любого другого человека, желавшего блага юному королю. Лорд Стэнли вроде бы предупреждал его об опасности, но Гастингс не прислушался к его словам. У них с Ричардом прекрасные отношения, ответил лорд. Кроме того, ему постоянно докладывает обо всех совещаниях Ричарда со своими приспешниками один из самых надежных придворных — некий Уильям Кейтсби (Кетсби) [212], которому полностью доверяет и герцог, и у гофмейстера нет никаких оснований для беспокойства, поскольку он знал бы заранее о готовящемся против него заговоре. Гастингс обманывал себя. Кейтсби был двойным агентом, и Ричард платил ему немалые деньги за то, чтобы он дезинформировал своего хозяина.

В пятницу, 13 июня, Ричард созвал совещание для обсуждения деталей коронации. Он не захотел сидеть рядом с Вудвиллами и разделил совет на две части. На этом совещании присутствовали в основном его сподвижники, а также Гастингс, Стэнли, Томас Родерем (Ротрем) [213], архиепископ Йоркский и Джон Мортон, епископ Илийский [214]. Ричард появился в девять утра в приподнятом настроении и попросил Мортона доставить немного клубники из сада своего дворца в Холборне. Начались дискуссии, вдруг герцог вышел из комнаты и через полчаса вернулся, насупившийся и отрешенный. За столом воцарилось гробовое молчание. «Чего заслуживают люди, вступившие в заговор против меня, кровного родственника короля, протектора его монаршего величества и его королевства?» — вопросил он тихим голосом. Гастингс ответил сразу же: их надо наказать как изменников. Затем герцог назвал злоумышленников: «Эта ведьма, жена моего брата, и те, кто с ней… Сами увидите, — продолжал герцог, — как эта ведьма и другая колдунья из ее своры — жена Шора, — используя магию и ворожбу, изуродовали меня». Сказав это, Ричард засучил левый рукав кафтана и продемонстрировал иссохшую руку.

Ричард явно блефовал. Все присутствующие знали, что он родился с искалеченной рукой. Однако это его нисколько не смущало. Внезапно герцог повернулся к Гастингсу: не один год Джейн Шор была его любовницей, и он опрометчиво попытался ее защитить. «Да, они совершили это! — вскричал герцог. — И ты ответишь за это своей головой, предатель!» Ричард со всей силой ударил кулаком по столу, снаружи раздались возгласы «Измена!», в зал ворвались вооруженные люди. Один из них напал на Стэнли, тот нырнул под стол, кровь обагрила его лицо. Его заключили под стражу, а за ним — Родерема и Мортона. Но герцогу был нужен Гастингс. Ричард приказал ему немедленно найти священника и исповедаться, ибо, «клянусь именем святого Павла, я не могу спокойно отобедать, не увидев твою отрубленную голову». Через час несчастного лорда-гофмейстера обезглавили возле Зеленой башни [215]. Королева по-прежнему пользовалась правом убежища и оставалась неприкосновенной. Джейн Шор арестовали, судили, сначала за колдовство, а когда не нашлось прямых доказательств — за распутство, от чего ей отрекаться было гораздо труднее. Ее приговорили, как и сорок два года назад герцогиню Глостер [216], пройти босой по улицам Лондона с зажженной свечкой в руках. Наказание обратилось в торжество. Она выглядела столь обворожительной и прекрасной, что сердца всех мужчин, стоявших в толпе, таяли, и больше пострадала репутация не Джейн Шор, а Ричарда.

Расправившись с Вудвиллами и удерживая в своей власти маленьких принцев, Ричард мог теперь приступить к исполнению второй части плана. Сначала он должен был еще раз перенести время коронации племянника. Другая задача, гораздо более сложная, — убедить подданных в том, что именно он является подлинным и законным королем. Поскольку никто не сомневался в праве Эдуарда V наследовать отцу, Ричард мог прибегнуть только к одному способу захвата власти — обвинить Эдуарда IV, собственного брата, в незаконнорожденности и ради этого даже обесчестить таким образом мать, старую герцогиню Йоркскую, все еще находившуюся в добром здравии. Пропагандистская кампания началась с проповеди некоего доктора богословия Ральфа Шаа, Ша или Шоу [217], брата мэра города, выступившего у креста Святого Павла перед собором в воскресенье, 22 июня 1483 года. Он наговорил много неприятных вещей: будто и Эдуард IV, и граф Ратленд, и герцог Кларенс — бастарды, и законнорожденный лишь один Ричард; якобы и женитьбу Эдуарда на Елизавете нельзя считать действительной, поскольку он уже был помолвлен с леди Элеонорой Батлер, дочерью графа Шрусбери, родившей ему ребенка. Леди Элеонора и ее ребенок давно умерли, но они были еще живы во время венчания Эдуарда с Елизаветой, а в те далекие дни церковные каноны признавали помолвку, если она официально не расторгнута, такой же обязывающей, как и бракосочетание, и этого обстоятельства было вполне достаточно для того, чтобы их брак считать нелегитимным.