Войны Московской Руси с Великим княжеством Литовским и Речью Посполитой в XIV-XVII вв

Татары, оставив горящую Москву, пошли разорять южные уезды. Они опустошили Рязанское княжество. Москва же выгорела полностью. По свидетельству очевидцев-немцев, приведенному в книге Таубе и Крузе, в ней «не осталось ничего деревянного, даже шеста или столба, к которому можно было бы привязать лошадь». Пепелища были завалены грудами обугленных трупов.

Когда царь Иван вернулся в свою исчезнувшую столицу, он приказал стрельцам и другим «служилым людям» сбросить тела погибших в Москва-реку. Трупы завалили ее от берега до берега по всему городу и на несколько верст ниже города по течению, так что река вышла из берегов! Вполне закономерно вскоре началась эпидемия: «того же году й на другой год на Москве был мор и по всем городом русским». [130]

Взяв огромную добычу и около 60 тысяч пленных, Девлет-Гирей тут же ушел назад. [131] С дороги он послал Ивану письмо, в котором объяснил свое вторжение местью за захват «Казани и Астрахани:

Вскоре после набега Девлет-Гирей прислал в сгоревшую столицу послов — требовать от царя контрибуции («выхода»). Московский лицемер разыграл перед ними целое представление: нарядился в сермягу и баранью шубу, повелел боярам одеться таким же образом и стал плакаться послу «на бедность»:

По свидетельству английского посла Д. Горсея, татарский посол в ответ на это протянул Ивану «грязный острый нож» и сказал, что хан послал нож царю, чтобы он мог перерезать себе горло и тем избавиться от позора.

Но все же деваться царю Ивану было некуда, пришлось ему согласиться на то, чтобы отдать крымчакам Астрахань. Однако Девлет-Гирей настойчиво требовал еще и Казань. В следующем 1572 году он снова вторгся в московские пределы и опять перешел Оку. Увы, в этот раз ему не повезло. В 45 или в 50 верстах от Москвы, возле села Молоди, на реке Лопасня, его встретил 30 июня князь Михаил Иванович Воротынский (1510–1573). Он командовал объединенными земскими и опричными войсками. По словам Курбского, князь Воротынский был «муж зело крепкий и мужественный, в полкоустроениях зело искусный». Сражение, в котором московиты широко использовали легкие передвижные укрепления (так называемые «гуляй-города»), вылилось в вереницу ежедневных столкновений и длилось в общей сложности две недели. В ходе его погибло много знатных татар, в том числе некоторые родственники хана, а известный крымский полководец Дивей-мурза попал в плен.

Скорее всего, дело кончилось бы поражением московитов, ибо они уже израсходовали все запасы провианта и начали есть своих лошадей. Но тут помог случай. Московский наместник князь Ю. И. Токмаков направил с гонцом грамоту к князю Воротынскому, «чтобы сидели бесстрашно, а идет рать от Новгорода» ливонского короля Магнуса, числом в 40 тысяч конницы. Гонца схватили татары, под пыткой он подтвердил это ложное сообщение. Тогда Девлет-Гирей велел своим войскам возвращаться домой.

Хан вернулся в Крым, а Иван Васильевич уже в следующем году обвинил воеводу Воротынского в измене, и лично пытал его — рвал ему волосы из бороды, подгребал раскаленные угли к обнаженному телу 63-летнего заслуженного воина, распростертого на земле между двух костров. Потом едва живого князя заковали в цепи и повезли в ссылку на Белое озеро, но через день или два он скончался от страшных ожогов.

Вместе с ним был казнен князь Никита Романович Одоевский, который в битве на Молоди командовал полком «правой руки». По мнению князя Курбского, истинной причиной казни Воротынского и Одоевского явилось стремление царя завладеть их богатыми вотчинами:

Взятие Вейсенштейна (1572 г.)

и битва при Лоде (весна 1573 г.)

В конце 1571 года Иван вступил в переговоры с новым шведским королем Юханом III. Он надеялся убедить последнего — непонятно на каких основаниях — отдать ему всю Эстляндию. Между тем, Юхан питал ненависть к Ивану и за попытку расправы с его женой, и за попытку захвата Ревеля, и за унизительный для шведских королей обычай вести переговоры с Москвой не напрямую, а через царского наместника в Новгороде.

Кстати говоря, в своем послании Юхану царь Иван как только мог обыграл тему якобы недостойного происхождения Густава 1 Вазы, избранного на престол из числа шведских дворян. [132] Видите ли, он не допускал даже мысли о том, что сын выборного короля может быть РАВЕН ЕМУ, чья власть «от Бога». Желая унизить Юхана, Иван придумал, будто бы его отец Густав был «мужичьего рода» и в юности пас коров — «пригнался из Шмотлант с коровами». Свое письмо к Юхану царь завершил грубой бранью:

Что касается Екатерины Ягеллон, жены Юхана, выдачи которой для насилия и казни Иван домогался столь страстно, что ранее предложил за нее свои завоевания в Эстляндии, то по этому поводу московский лжец и лицемер, не моргнув глазом, заявил: «жена твоя у тебя, нехто ее хватает» (никто ее не хватает).

Понятно, что подобные оскорбления могли привести лишь к одному — к войне. Юхан приказал своему флоту установить блокаду Нарвы, что сильно затруднило закупки Москвой стратегических товаров в Англии, Дании и Германии. В ответ Иван решил полностью вытеснить шведов из всей Эстляндии.

Поздней осенью 1572 года он выехал из Москвы с обоими сыновьями в Новгород, где уже собрались полки, готовые к войне. Лично возглавив армию, царь двинулся к Нарве и оттуда начал вторжение. Карамзин пишет:

Московиты нигде не встречали никакого сопротивления вплоть до крепости Вейсенштейн (ныне Пайде) в центральной части Эстляндии. В ней крошечный шведский гарнизон (50 человек!) вместе с горожанами и крестьянами из ближайших селений попытались дать отпор огромной армии. После артиллерийского обстрела крепость была взята штурмом, во время которого 1 января 1573 года погиб царский любимец, известный опричник Малюта Скуратов. [133] В ярости царь приказал сжечь живыми всех пленных немцев и шведов. В этой связи Кармзин отметил:

От Вейсентштейна царь Иван вернулся в пригород разоренного им Новгорода, оставив в Ливонии касимовского «царя» Саин-Булата и «короля» Магнуса. Они взяли крепости Нейгоф и Каркус.