Красный монарх

На допросах Колчак, что характерно, твердил: он, изволите видеть, «ничего не знал». Не знал, что в контрразведке пытаемых вздергивают на дыбу. Не знал, что деревни даже не за бунты, а просто в «назидание» выжигают артиллерийским огнем. Не знал, что любой сопливый прапорщик может посреди улицы расстрелять кого ему заблагорассудится. Ему и в голову не приходило, что таким образом он расписывается в своей полной никчемности как вождя и лидера. Подозреваю, это не приходило в голову иным нынешним апологетам адмирала, которые повторяют вслед за своим кумиром, как оправдание, что «полярный герой» ничего не знал. А однажды – вот уж отец народный! – собственной рукой подписал приказ об увольнении от должности некоего взяточника-коменданта… Подвиг, право!

Да, вот что еще. На многих фотографиях Колчак предстает с двумя Георгиевскими крестами. Да будет вам известно, что законным образом в первую мировую он получил только один. Второй ему попросту «преподнесла» некая организация георгиевских кавалеров уже в Сибири – и прококаиненный адмирал как ни в чем не бывало повесил этот сувенир на грудь, да так и не снимал, пока с него не оборвали все побрякушки эсеровские чекисты, прежде чем спустить в прорубь…

Такие дела. От Колчака осталась только родившаяся тогда же частушка:

– Эх, улица, улица! Гад Деникин жмурится, Что Иркутская Чека Разменяла Колчака…

Придумали ее не красные пропагандисты, а простые сибирские мужики…

О белых атаманах, обитавших тогда же в Приморье и на Дальнем Востоке, сказать особенно и нечего – все то же самое. Настолько, что барон Будберг именовал их «белыми большевиками».

Ах да, ведь в Гражданской войне участвовали еще и господа союзники…

Не к ночи будь помянуты!

Англия твердо и последовательно проводила свою линию, о которой премьер Ллойд-Джордж по старой доброй британской традиции называть вещи своими именами не стеснялся говорить вслух, – расколоть Россию на несколько «бантустанов», чем больше, тем лучше, чтобы никогда более английские интересы в примыкающих к бывшей России регионах не оказались под угрозой. В осуществление этого британцы и устраивали вялотекущую помощь: то высадят где-нибудь батальон-другой своих солдатиков, то пришлют эшелон-другой винтовок, то пошлют какого-нибудь лихого лейтенанта в деникинские окопы, чтобы он там вдоволь пошумел, собственноручно паля по красным и демонстрируя тем поддержку Великой Британией благородного белого дела… Вся эта «помощь и поддержка» осуществлялась строго дозированно, чтобы белые, не дай бог, не одержали по-настоящему серьезной победы. А попутно Ллойд-Джордж всю плешь белым генералам проел, требуя от них усесться за стол переговоров с Москвой и полюбовно договориться…

Вот его подлинные слова: «Традиции и жизненные интересы Англии требуют разрушения Российской империи, чтобы обезопасить английское господство в Индии и реализовать английские интересы в Закавказье и передней Азии».

Англичане, кроме всего прочего, не на шутку боялись, чтобы, не дай бог, не сомкнулись русские революционеры с германскими. Вот примечательный приказ английского адмирала, командовавшего эскадрой союзных сил на Белом море:

Не вчера сказано, что у Британии нет ни постоянных друзей, ни постоянных врагов, а есть лишь постоянные интересы, которые островитяне всегда и защищали изо всех сил, не обращая внимания на абстрактные понятия вроде гуманизма, демократии, чести…

Французы, будем к ним справедливы, относились к борьбе с большевиками не в пример серьезнее. Правда, дело тут было не в душевном благородстве. Слишком много французских денежек было вложено в российскую экономику, и французы прекрасно понимали, что только единая сильная Россия может, во-первых, гарантировать возврат и сохранность этих денег, а во-вторых, послужить противовесом Германии.

Однако все французские усилия торпедировала та же Англия. Сначала французы, намеревавшиеся высадить в Крыму 12 дивизий, под нажимом Лондона вынуждены были ограничиться всего двумя. А там и их эвакуировать – не столько из-за разлагавшей войска пропаганды как красных агентов, так и французских левых вроде Жанны Лябурб (вопреки мифам, как иные утверждают, не расстрелянной французской контрразведкой, а попросту затраханной до смерти чернокожими зуавами), сколько из-за ультимативных требований Англии, опасавшейся усиления извечной соперницы Франции на юге России…

В свое время германские дипломаты вынуждены были признаться, что уже после свержения кайзера французский маршал Фош буквально с ножом у горла требовал от Германии развернуть широкомасштабные военные действия против Советской России. Тевтоны насилу втолковали бравому вояке, что Германия в нынешнем ее состоянии, сотрясаемая разрухой, инфляцией и двумя дюжинами революций сразу, не способна воевать, пожалуй, даже с африканскими зулусами…

Пожалуй, наиболее последовательно с коммунизмом как идеологией и большевиками как опасностью боролся лишь президент США Вудро Вульсон, человек незаурядный – крупный историк, религиозный, порядочный, честный, пытавшийся впоследствии реформировать «дикий», монополистический капитализм. За что его в родной стране и сожрали – а в СССР именно за последовательность и упорство в борьбе с большевизмом поливали грязью даже почище, чем любого из белогвардейских генералов. Однако Вильсон особых успехов не достиг – поскольку все его усилия сводил на нет американский же Сенат и «общественное мнение», отличавшееся невероятной левизной…

Кстати, именно Вильсон на Версальской мирной конференции не позволил премьеру Франции Клемансо прикарманить под видом «военных трофеев» те самые девяносто три с половиной тонны золота, отправленного большевиками в Германию. Он настоял, чтобы это золото было признано «конфискованным на временной основе» вплоть до разрешения вопроса всеми тремя заинтересованными странами – Францией, Россией и Германией. Клемансо очень обижался…