Охота на Сталина, охота на Гитлера. Тайная борьба спецслужб

Гестаповец сам пошел навстречу плану Треппера. Вот как описано далее развитие событий в книге «Большая игра»:

«13 сентября. Меня чуть лихорадит, надеюсь, ничто не нарушит мой план, что Берг чувствует себя не хуже обычного и не отменит свой визит ко мне, не пошлет никого взамен себя. Нет, все идет хорошо: он приезжает ровно в одиннадцать тридцать. Мы садимся в машину и выезжаем за ворота…

Мы с Бергом едем по Парижу, приближаемся к цели. Берг, как и полагается, вручил мне мое удостоверение и банкноту в пятьсот франков. С предельно участливым видом я осведомляюсь:

– Как вы себя чувствуете сегодня?

– Все хуже и хуже… (Кажется, он как-то особенно удручен…) Нам нужно заехать в аптеку.

Мы подъезжаем к аптеке Байи. Берг объят полудремой. Я легонько толкаю его локтем и говорю:

– Приехали, вы войдете?

В ответ я слышу совершенно невероятное:

– Поднимитесь, купите лекарство и быстро возвращайтесь…

Что у него на уме? Что еще за маневр? Хочет меня испытать? Я очень спокойно смотрю ему в глаза и говорю:

– Но, позвольте, Берг, вэтой аптеке есть другой выход.

– Я всецело доверяю вам, – отвечает он, смеясь, – и потом, я слишком устал, чтобы карабкаться по этажам.

Я не заставляю его повторять это дважды. Вхожу в аптеку и… почти сразу же покидаю ее с другой стороны. Через несколько минут я в метро. Сажусь в поезд. Еду. Пересаживаюсь в сторону Пон де Нейи. Мне просто неслыханно везет. У выхода из метро сажусь в автобус на Сен-Жермен. Мало-помалу я обретаю спокойствие. Тем не менее машинально, рефлекторно оглядываюсь вокруг. Никто наменя не смотрит. Тогда я начинаю размышлять о возможных реакциях Берга. Первые десять минут он не станет удивляться – за это время можно лишь зайти в большой магазин и что-то купить. К тому же в полдень везде толчея… Потом, не понимая, почему меня нет, заинтригованный, он поднимется на второй этаж аптеки и будет искать меня по всем углам. На это уйдет еще добрых десять минут. Зондеркоманда прибудет на место, откуда я бежал, не раньше чем через сорок – пятьдесят минут. Но тогда я уже буду находиться в гораздо более спокойном районе… В половине первого я в Сен-Жермене. Я свободен…»

А как ты думаешь, дорогой читатель, не слишком ли невероятно поведение Берга, да и самого шефа зондер-команды Паннвица? Сначала они переводят арестованного Треппера из тюрьмы на виллу. Затем снабжают его удостоверением, деньгами и устраивают ежедневные поездки по многомиллионному городу Парижу, где не так уж сложно затеряться в толпе. Да еще разрешают по дороге заезжать в аптеки и магазины. Берг же, узнав, что в аптеке Байи два выхода, беспечно отпускает туда Треппера одного. Не знаю, как у тебя, читатель, а у меня складывается впечатление, что у гестапо в тот момент была только одна задача: всеми силами заставить Треппера бежать. Вильгельм Берг, наверно, мысленно давно внушал Леопольду Трепперу: «Беги же, дурак, никто тебя не тронет». И действительно не тронули. Ведь Берг, проявивший, казалось бы, невообразимую халатность, благополучно сохранил свой пост. Зато почти всех подпольщиков, с которыми контактировал Треппер во время своей парижской одиссеи, гестапо удалось арестовать. Думаю, что прямо от аптеки Байи за Треппером пошел «хвост».

Кстати, еще в январе 1943-го бежал другой арестованный – радист «Красной капеллы» Иоганн Венцель, при этом тоже при странных обстоятельствах. Гестаповцы, видите ли, оставили ключ от радиопункта с наружной стороны двери. Венцель запер их в этом пункте-квартире и успел убежать, пока сотрудники зондеркоманды ломали дверь изнутри. Однако связь с Центром с помощью самодельного передатчика ему установить так и не удалось.

Очевидно, немцы, после того как Треппер с воли передал радиограмму о провале, как раз и убедили Москву, что все передатчики «Красной капеллы» работают под, контролем гестапо, передают ценную информацию и – что, следовательно, к их предложению о сепаратном мире можно относиться с доверием.

Радиообмен по этому вопросу продолжался до самого конца войны. Я думаю, что Борман и Мюллер рассчитывали сначала договориться с советской стороной об условиях мира, а потом сообщить о них Гитлеру, рассчитывая на его одобрение. Никакого заговора против фюрера у них и в мыслях не было, и конечно же никакими советскими агентами они не были. И Борман, и Мюллер слишком погрязли в преступлениях Третьего Рейха – в частности, в «окончательном решении еврейского вопроса», чтобы надеяться уцелеть при любом другом режиме, кроме гитлеровского.

Сталину сепаратный мир с Гитлером был совершенно не нужен. Сильная Германия всегда оставалась бы большой помехой для советской гегемонии в Восточной Европе и барьером для продвижения в Западную Европу. Иосифу Виссарионовичу нужны были только слухи о возможности советско-германского сепаратного мира, чтобы сделать Рузвельта и Черчилля сговорчивее. Материалы, получаемые от «Красной капеллы», как раз и создавали такие слухи.

В последние дни войны из Берлина поступила команда уничтожить документы, связанные с «Красной капеллой». Начальник зондеркоманды Хайнц Паннвиц, эвакуировавшийся вместе с подчиненными в Германию, часть документов все-таки сохранил. Он здраво рассудил, что надо сдаваться в плен Красной Армии, а не западным союзникам. Ведь во Франции Паннвица могли обвинить в репрессиях против участников движения Сопротивления и повесить или, в лучшем случае, осудить к длительному сроку тюремного заключения. В СССР же документы по делу «Красной капеллы», равно как и сам бывший начальник одноименной зондеркоманды, представляли определенный оперативный интерес для органов госбезопасности. И Паннвиц не прогадал, хотя рисковал сильно. Как свидетельствует Судоплатов:

«Разоблачения Паннвица… имели лишь ограниченный интерес в глазах руководства разведки. Широкая известность Паннвица на Западе исключала возможность использования его для наших активных операций. Поскольку он мог сообщить о тех осведомителях гестапо, которых мы вместе с британской разведкой все еще продолжали разыскивать, было решено не ликвидировать его, а держать и дальше в тюрьме. Треппер, Радо и Гуревич (брюссельский радист «Красной капеллы», остававшийся с Паннвицем до конца войны и потом приписывавший себе честь «перевербовки» гестаповца; думаю, что на самом деле Паннвиц сам предложил свои услуги Советам, использовав Анатолия Гуревича в качестве посредника. – Б. С.) разделили его судьбу: они остались в живых только потому, что их показания могли понадобиться в дальнейшем. После десяти лет пребывания в тюрьме Паннвица репатриировали в Германию».

Документы, доставленныев Москву Паннвицем, до сих пор хранятся неопубликованными в архиве ФСБ. Только их обнародование может пролить свет на суть тех предложений, что делали в 1943-м и позднее Мюллер с Борманом, а также на то, какова была реакция на это советской стороны.

В заключение я хочу остановиться на единственном покушении на Гитлера, которое едва не привело к успеху. Речь идет о бомбе, которую полковник граф Клаус фон Штауффенберг взорвал в ставке Гитлера «Волчье логово» в Восточной Пруссии 20 июля 1944 года. В отличие от призрачных покушений японской и германской разведок на Сталина и советской – на Гитлера, это было вполне реальное покушение, и его участниками двигали легко объяснимые мотивы. Видя, что Гитлер ведет Германию в пропасть тотального поражения и безоговорочной капитуляции, Штауффенберг и другие участники заговора рассчитывали убить фюрера, захватить власть в стране и добиться заключения мира со странами антигитлеровской коалиции на условиях сохранения Германии как независимого государства в границах 1937 года. Если бы покушение удалось – какие-то шансы на исполнение такого плана у заговорщиков были. Хотя это еще вопрос, что возглавляемые Гиммлером войска СС после смерти Гитлера сдались бы без боя и основная часть вермахта поддержала бы Бека, Герделлера, Вицлебена, Гепнера и Штауффенберга.

Интересное свидетельство о том, как развивались события в гитлеровской Ставке в день покушения, оставил Ганс Раттенхубер: