По локоть в крови. Красный Крест Красной Армии

Приказали, а что я тогда понимал?

Пока до завода дошли, а вернее доползли, я думаю, что нас как минимум пять раз должно было убить. Жуть…

Артобстрел не прекращался ни на минуту, а сверху немецкие пикировщики…

Объяснили, что в тылу, где-то в километре от меня, дислоцирована санрота, которая обязана обеспечить меня необходимыми медикаментами и снаряжением.

Оборону в районе завода держала морская пехота. В подвале разрушенного цемзавода я развернул медпункт, в котором прошли шесть месяцев моей фронтовой жизни.

— Что пришлось испытать за эти месяцы?

— Лучше не рассказывать. Но пару вещей я хочу вам сказать. Действительно, героизм на Малой Земле и в боях за Новороссийск был массовым. Хоть и не люблю я высоких фраз, но здесь нельзя подобрать других слов! Легкораненые, в подавляющем большинстве, по своей воле возвращались в траншеи. Я преклоняю голову перед мужеством морской пехоты.

Ведь там действительно было неимоверно трудно.

Как-то слышал из чужих уст формулировку тех боев «Позиционная война в условиях очаговой обороны». А там была война другая: немцы истребляют тебя день и ночь из всех видов оружия, а наш солдат держит позиции, да все время ходит в атаки, пытаясь расширить плацдарм.

Какая-то жизнь на плацдарме появлялась только ночью.

Приносили еду, боеприпасы, бинты, эвакуировали раненых. Ночью можно было рискнуть и выпрямиться в траншее в полный рост. Но когда днем мне приходилось выходить из своего подвала наверх, чтобы принять или вытащить раненых, я нередко прощался с жизнью. Уцелеть там было весьма сложно.

За все это время я не видел ни одного врача рядом с собой. Никто не хотел лезть в это пекло… Вам будет тяжело представить, какие потери мы там несли…

— 30 лет назад я еще был школьником, но, как и все из моего поколения, хорошо помню, что из Малой Земли сделали культ. На каждом углу висела картина: Брежнев вручает партбилеты в окопах на Малой Земле, а по радио только и слышался оперный бас, исполняющий песню «Малая Земля, священная земля!..» Я не кощунствую. Песня, кстати, замечательная. Но уже тогда появился анекдот о том, как фронтовика вызывают в партком и спрашивают: «Вы воевали на Малой Земле или отсиживались и прятались от войны в окопах Сталинграда?» Был ли Брежнев там?

— Никогда Брежнев на Малой Земле не был. В 70-е годы борзописцы и лизоблюды просто отрабатывали свой хлеб и сочиняли приятные байки для услады вождя КПСС. Еще раз скажу, бои на Малой Земле были страшными и ожесточенными, люди вели себя геройски, но эти бои не были грандиозным сражением ВМВ.

Помню, в то время начали толпами рыскать журналисты, военкоматчики, придурошные пионеры с просьбой: «Вы воевали в 18-й армии под Новороссийском? Расскажите нам о боях на Малой Земле».

Я их всех культурно отправлял подальше. Мне было стыдно от того, что идут именно ко мне, а не к моему соседу Николаю Иванову, потерявшему ногу под Москвой в 1941-м, или не к моему товарищу Гене Кацу, герою-разведчику, или к тысячам других.

— Бывший морской пехотинец Исаак Любарский, кстати, участник обороны Одессы и Севастополя, пишет в своих воспоминаниях с огромным уважением о Мише-докторе, выведшем из немецкого окружения 30 раненых бойцов из куниковского батальона.

Миша-доктор — это вы. Что это был за эпизод?

— Ничего особенного. Это уже были последние бои за Новороссийск. Вызвали, сказали, что батальон морпехов прижат к морю контратакующими немцами. Всех батальонных медиков уже выбило из строя. Посадили меня на катер, объяснили — надо вывести легкораненых по кромке моря в направлении на юго-восток. Высадили меня на пристани. И побежал я под огнем к раненым. В одной руке автомат, в другой — чемоданчик, фельдшерский набор. Прошли мы, скажем так, относительно спокойно, хотя кругом была такая стрельба! От моряков получил за это медаль «За боевые заслуги», и эта медаль вскоре круто изменила мою фронтовую судьбу.

Если честно, то мне было очень приятно, когда на послевоенных встречах ветеранов в Севастополе или в Новороссийске ко мне подходили многие люди, обнимали и благодарили за то, что спас их жизни на войне. Значит, что-то нужное и я сделал на фронте.

— Бои на Кубани, в районе Темрюка чем-то запомнились?

— Для нас они были недолгими, но впечатлений хватает. Вся война в плавнях. Ноги у солдат распухали, и после нескольких дней в воде они уже не могли ходить по суше.

Разбил свой МП на каком-то островке, посреди воды, но как было возможно отправить в тыл раненых?! Делали плотики для раненых и толкали их в тыл, находясь при этом чуть ли не по горло в воде. Лежит перед тобой раненый боец, еще в сознании, держит свои кишки в руках, смотрит с мольбой и надеждой на тебя, а что я мог сделать. Санбат черт знает где, обезболивающие препараты закончились. Рядом еще солдат с оторванными ногами, просит его пристрелить… Весь островок забит истекающими кровью телами.

Я до сих пор иногда вижу перед собой эти мгновения…

Но самое тяжелое воспоминание о том периоде — это участие в бою нашего офицерского штрафбата против батальона власовцев. Дай бог памяти, в районе станицы Кавказская или Казанская. Я лично видел, своими глазами, что оружие было только у каждого второго штрафника. Повторяю — только у каждого второго!..

Вытаскиваю с поля боя раненого штрафника. Лежим за какой-то кочкой, ждем, когда власовский пулеметчик от нас отвяжется. Штрафник, корчась от боли, бледный от потери крови, вдруг говорит мне: «Я моряк, капитан-лейтенант, сунули меня в штрафбат за разговоры. Сюда бы их сейчас, всю эту сволоту трибунальскую!..»

— Как вы попали в десант на Эльтиген?

— Все началось с нового ротного, а закончилось моей медалью за БЗ. Есть в роте Миша Ситницкий, а кто он? Русский, украинец или другой какой?

Мало кто этим интересовался. Но новый ротный нашей отдельной 180-й РТО полистал личные дела офицеров, и уж больно ему не понравилась моя пятая графа. И стал он меня добровольно посылать то к морякам на Малой Земле, то к штрафникам на оказание медпомощи, то в бои в плавнях, хотя это не было его правом и его функцией! Инициативный был товарищ, наш командир роты… Но я передовой не боялся.

Я ехал на передовую и считал в 1943 году это место единственно приемлемым для себя на войне. Ротный жутко переживал, что я до сих пор живой.

Я ведь не принадлежал к медслужбе какого-то полка или дивизии, это был мой непосредственный и единственный командир. Рота наша отдельная…

Устал с ним собачиться и выяснять отношения.

Была еще одна деталь. Ротный заявлял в присутствии всех, что пока его лично наград не удостоят, никто в роте никаких орденов-медалей не получит!.

И тут я заявляюсь со своей медалькой… Он свое хайло открыл… Опять слово за слово. Говорю ему: «Я не желаю больше с вами служить вместе!» Он мне, конечно, с матерным сопровождением: мол, я тебя сгною и так далее. Рядом стояла 318-я стрелковая дивизия, готовившаяся к десанту на Эльтиген. Пришел к ним. Зашел в штаб 1331-го полка и попросился в десант. Сказал, что воевал с дивизией рядом в Новороссийске и хочу быть в ней и далее. Посмотрели на меня, подивились. Начмед полка обрадовался, у них был большой некомплект личного состава в медслужбе. Оформили бумаги и отправили меня фельдшером в батальон. После я еще долго путался, кто был мой первый комбат — Бирюков, или Лесовский, или Клинковский? А через несколько дней — десант на Эльтиген.

— Была ли особая подготовка к десанту, тренировки по высадке с кораблей?

— При мне такого не было. Я не помню, чтобы у кого-то поинтересовались — а умеет ли он плавать. Не помню я и каких-то специальных инструктажей о будущем плацдарме и особенностях высадки.

Врач полка мне сказал, что санбат дивизии тоже должен высадиться на берег, так что все координаты для эвакуации я получу на месте высадки.

Шли в десант со своим обычным оружием, никто связками гранат не обвешивался и пулеметными лентами не перепоясывался. Все было по нашему стандарту — встали и пошли, а там посмотрим…