Русский флаг

Завойко взорвало. Мгновенно представились ему и стычки с Арбузовым и повышенный к ним интерес молодых офицеров.

"Недостойно! Мерзко! - пронеслось в голове. - В нынешнее же время и вдвойне мерзко. Скрываться, хитрить..."

- А я, милостивейший государь, - начал Завойко, сдерживаясь, предполагал, что вы находитесь на пути в Большерецк!

- Василий Степанович, помилуйте! В этакое время...

- Я предполагал, господин капитан второго ранга, что двух приказаний, - розовый от негодования Завойко подчеркнул последнее обстоятельство, - двух моих приказаний достаточно для такого опытного офицера, каким вы себя считаете! В любое время!..

Арбузов струсил. Он потерял беспечный вид, но тотчас же справился со смущением, придав себе вид отчаянной решимости.

- Применяясь к точному смыслу военного закона, при таких исключительных обстоятельствах...

- Обстоятельства, - пресек его Завойко, - известны мне не меньше вашего...

Арбузов хотел найти поддержку у Изыльметьева, но Иван Николаевич ответил на его искательный взгляд так, словно встретился с досадным препятствием при исполнении серьезного и важного дела. Тогда Арбузов упрямо вскинул голову и, сжав кулаки, ответил:

- Я не имел права оставлять свой пост в виду угрожающего противника.

- Третьего дня, когда я повторил свой приказ, о неприятеле не было известно.

- А нынче он тут!

- Потрудитесь немедля выполнить приказание! - вспылил Завойко.

У Арбузова как-то сразу задрожало лицо, расширились сверкнувшие презрением глаза, заходили сильнее ноздри, он ответил хрипло, срываясь на крик:

- Старший по начальнике не оставляет своего поста на случай его смерти!

- Значит, вы не повинуетесь? - тихо спросил Завойко.

- Разрешите напомнить вам, - воскликнул Арбузов с истерической ноткой в голосе, - что начальник команды не может быть никуда посылаем на срок свыше трехдневного! Я капитан над портом и под страхом смертной казни не оставлю своего поста...

- В последний раз предлагаю вам одуматься, - предупредил его Завойко с недобрым спокойствием в голосе. - Я не допущу подобного неслыханного нарушения приказа перед лицом неприятеля, угрожающего порту.

Арбузов закусил удила.

- Если ваша власть выше закона, - закричал он, - закуйте меня в кандалы, бросьте на гауптвахту, казните...

Но Завойко уже не слушал его. Повернувшись к адъютанту, он приказал:

- Тотчас же приготовьте приказ об отрешении капитана второго ранга Александра Павловича Арбузова от всех занимаемых им должностей.

III

Случай свел Зарудного и Машу для короткого прощания. Узнав о приближении неприятеля, Зарудный собрал свою партию волонтеров из молодых чиновников и петропавловских мещан, и они, вооруженные кремневыми и пистонными ружьями, отправились на северную окраину города, к Култушному озеру. Здесь была назначена боевая позиция для их разношерстного отряда. При отряде находилась единственная сухопутная пушчонка и пара лошадей к ней.

Партия уже около двух недель проводила ученье, и Зарудному удалось добиться некоторой согласованности действий, хотя внешне отряд выглядел случайным сборищем. Чиновничьи мундиры смешались с неуклюжими куртками местного изготовления, с ситцевыми и холщовыми рубахами мещан, форменные фуражки - с выцветшими картузами и потертыми малахаями.

В полдень волонтеры расположились на отдых. Из-за казарм, которые замыкали северную окраину Петропавловска, показалась колонна женщин и детей. Они шли к Култушному озеру по грунтовой дороге, ведущей на Авачу. Зарудный, как и другие чиновники, стоял с обнаженной головой. В тихом исходе этом, без стенаний и плача, было что-то горестное и значительное.

Неожиданно Зарудного обнял Андронников, оказавшийся в колонне женщин. Он тоже уходил на Авачу.

- Голубчик, - бормотал он, смахивая слезу, - счастлив видеть вас... безмерно счастлив и доволен...

- Иван Архипович! - обрадовался Зарудный. - Уходите?

- Увы! Скитанья мой удел! - старик поник головой, и борода, прижатая к груди, смешно растопырилась. - Подобно Агасферу, блуждать буду вечно и в горести пребуду...

Зарудный не удержался от смеха, - так комичен был этот взлохмаченный пророк печали на виду насторожившейся толпы и спокойно двигавшихся женщин.

- Над старостью смеетесь, господин хороший! - обиженно выпятил нижнюю губу землемер.

- Да нет же! - поспешил уверить его Зарудный. - Я подумал, что для Агасфера Камчатка земля неподходящая: кругом вода и вода, а теперь и неприятель появился...

- Надеетесь? - выразительно спросил Андронников, потрогав пальцем дуло ружья Зарудного.

- Твердо верю, дорогой Иван Архипович, - ответил он.

Освободившись из объятий землемера, Зарудный увидел в толпе и Машу, и Настю поодаль, с младшей дочерью Завойко на руках.

- Здравствуйте, Марья Николаевна! - сказал Зарудный, теряясь от неожиданности.

Маша подошла к нему и, смущаясь, заговорила:

- Я хочу проститься с вами, Анатолий Иванович...

- Верю, верю, что вы скоро вернетесь, - поторопился сказать Зарудный, почувствовав, что она хочет завести разговор о том, чего ему теперь не хотелось и вспоминать.

- Не знаю, - уклончиво ответила Маша. - Я не думала уходить, но пришлось уступить... - Она замялась. - Ничего не могу поделать с матушкой...

- Маменьки нынче не верят, что Жанна д'Арк существовала когда-либо, вставил Андронников. К нему возвращалось присутствие духа, а вместе с ним и юмор.

- И не только они, - зло возразила Маша, - но и господа офицеры! Насмешка землемера задела девушку, она уже твердо глядела в глаза Зарудного. - Мы расстаемся, Анатолий Иванович. Кто знает, что случится завтра. Простите меня, и мы расстанемся друзьями.

- Полно, Машенька, что вы! - воскликнул Зарудный, сжимая ее протянутую руку. - Вы... вы не должны виниться... Все пройдет, забудется...

Поднявшись на носки и наклонив Зарудного к себе, Маша, сразу же превратясь в порывистого подростка, поцеловала его в лоб и, крикнув: "Будьте мужественны! Прощайте!" - убежала.

Анатолий Иванович ожесточенно теребил свои жидкие усики. Все поплыло перед его глазами в ласковом солнечном мареве: и двигающаяся дальше колонна, и взмахи фуражек в руках чиновников, и ответное прощальное приветствие Андронникова, высоко поднявшего над головой широкополую шляпу.

IV

Вид камчатских берегов поразил Прайса. Всем морякам мира самое слово "Камчатка" служило синонимом севера, льдов и холода, где почти невозможна нормальная человеческая жизнь. Стало обычным противопоставлять тропическому зною холод Камчатки. Камчатка продолжала линию дикого, скалистого берега, отмечаемого на всех европейских картах загадочным именем "Т а т а р и я".

Солнечным утром 16 августа 1854 года старые, уже приглядевшиеся к миру глаза Прайса загорелись молодым любопытством. Такого высокого неба и дикой, влекущей красоты он еще никогда не видал. Конечно, и Столовая гора у Капштадта и грозные утесы мыса Доброй Надежды стоили многого, не говоря уже о языческой дикости Огненной Земли. Но у Капштадта все было просто, разгаданно: за отвесными скалами находилась богатая страна, в которой кое-что принадлежало и Дэвису Прайсу.

Впрочем, и здесь почти такие же скалы у входа в бухту и утесы, о которые в непогоду может расщепить корабль, сколоченный лучшими мастерами Англии. На вершинах вулканов сверкает никогда не тающий снег. Мир окрашен в голубой и зеленый цвета. Голубое небо и зеленая земля всевозможных оттенков, от легких, акварельных, тающих тонов до темно-зеленого плотного бархата.

Прайс вернулся в каюту в хорошем настроении, но тут его ждал сюрприз.

На полу, между дверью и столом, лежала газета. Это декабрьский, сильно истрепанный номер "Дейли ньюс". Подняв газету, адмирал увидел несколько жирно подчеркнутых кем-то строк. У Прайса задрожали колени и нижняя челюсть тяжело отвисла, когда он прочел эти строки.

В них не было имени Прайса, но и без того все было ясно. "Не пора ли, - спрашивалось в статье, критикующей порядки во флоте, - очистить британский флот от старых, сгнивших судов, а офицерский состав - от бездарностей и выживших из ума стариков?" Чтобы Прайс не терялся в догадках и не строил себе никаких иллюзий, слова "выживших из ума стариков" подчеркнуты дважды.