Персидский поход Петра Великого. Низовой корпус на берегах Каспия (1722-1735)

Одного из людей посла отпустили с грамотой канцлера Головкина о немедленном отпуске всех пленных. Она была не слишком любезной — хан ответа не прислал ^{55}. Свидетелем ханского гнева оказался вышедший в январе 1722 года «из полону» яицкий казак Василий Иванов. Будучи взят в плен при разгроме отряда Черкасского, он вместе со своим хозяином Ярмет-аталыком как раз был во дворце и видел, как Ширгазы «топтал обои письмы ногами и отдал играть малым ребятам». Попавшему в рабство Иванову удалось бежать с калмыцкими купцами; на пути караван был разгромлен и «порублен» каракалпаками, но казаку все-таки удалось добраться до российской границы ^{56}.

Менее трагичной была судьба другого российского посольства — секретаря Коллегии иностранных дел Флорио Беневени. Уроженец Дубровника оказал немалую помощь русскому послу в Стамбуле П.А. Толстому в качестве переводчика «языков ориентальных» (он владел турецким, татарским, персидским и итальянским) и с подачи своего патрона был избран Петром в качестве посланника в Бухару. Отправляя Беневени на Восток, Петр уже знал о судьбе Черкасского. Выданная посланнику в июле 1718 года инструкция не ставила перед ним задачу немедленного приведения в подданство бухарского владетеля. Беневени надлежало прежде всего разведать информацию о путях на Восток, водных и по суше, «как можно» расширить русскую торговлю и только потом попытаться склонить хана к военному союзу с Россией и предложить ему русских солдат в гвардию ^{57}.

Путешествие было долгим: вместе с бухарским послом итальянец отправился в Иран, но в условиях внутренних персидских неурядиц надолго задержался в Шемахе, а затем в Тегеране. Только в ноябре 1721 года путники въехали в Бухару. На этот раз миссия была вполне мирной, но далеко не легкой. Посылаемые с редкими оказиями донесения и «Краткой журнал посланника… Флория Беневени, в Бухарах бывшего» говорят о том, что дипломат «во всех… странах какие городы… положения мест, какие большие и малые реки… какие фортеции… и то все он… по возможности… сам видел и присмотрел, а иное от других и чрез нарочные посылки верно разведывал и в мемории записал».

Но установить хоть какое-то российское политическое влияние в Бухаре оказалось невозможно по причине непрерывных усобиц между узбекскими родами, на которых бессильный хан вынужден был опираться: «Хану бухарскому… за непостоянство его он, посланник, не посмел никакого числа воинских российских людей в гвардию… представить». За все время пребывания в Бухаре Ф. Беневени даже не мог встретиться с ханом Абул-Фейзом наедине, без свидетелей. А окружавшая правителя знать была враждебно настроена по отношению к России, и «стали явно оные озбеки посланника клеветать и шпионом называть и самому хану не единократно внушали, чтоб приказал его, посланника, ограбить и убить али де в полон взять, следуя образцу, как хан хивинской учинил над князем Черкасским». В итоге Беневени пришел к выводу о невозможности военного соглашения с Бухарой: «…а ежели б… та ханская и всего его двора и всех озбеков к тому склонность была совершенная, и то в дело поставить невозможно ж для того, что оной народ по природе весьма непостоянный и обманливый и что в первом часу говорит, на другой час от того запирается» ^{58}.

Не удалось дипломату и уточнить географические сведения о Средней Азии. Выезд из города оказался невозможным, «для того что озбеки между собою драку имеют и везде на дорогах грабят». Пользуясь сведениями из чужих рук, Беневени подтвердил ошибочный вывод о том, что «оная река Дарья идет из Индианской земли из гор от города Кабула мимо некоторых индианских городов», и явно преувеличил рассказы о золотых россыпях по ее берегам. Но ни о каком «водяном пути» в Индию он даже не слышал, а посуху уже «четвертый год тому караваны не ходят в индейские страны на Кабул, Лахор и протчие городы». Поэтому перспектив российской «коммерции» посланник не видел — в условиях постоянных усобиц и при бессилии центральной власти «оная… николи заведена быть не может, разве тогда, как хан получит соврените», — писал он в своих донесениях 1722-1723 годов ^{59}.

Еще труднее оказалось выбраться из Бухары. Дипломата не желали отпускать и едва не убили при попытке уехать обратно через иранскую границу. Однако враг Бухары, хивинский хан Ширгазы, желая загладить вину, тайно обещал посланнику помощь и «свободной проезд с пристойною честию и с провожатыми до границ российских». Беневени рискнул бежать в Хиву — и сумел уйти от бухарцев и относительно спокойно выехать из самой Хивы. После 23-дневного марша по «небезопасным» степным дорогам итальянец прибыл в Астрахань в сентябре 1725 года и был доставлен в столицу. Но к тому времени ситуация на южных границах России принципиально изменилась.

Уже после отправления Беневени усилиями морских офицеров в 1720 году была составлена первая достоверная карта Каспийского моря, включившая в себя все прежние съемки и представленная от имени царя Парижской академии наук ^{60}. Предполагаемого устья Аму-дарьи на ней уже не было, тем более что и побывавший в этих же местах лейтенант В.А. Урусов его не обнаружил, после чего царь усомнился в достоверности карты Черкасского и она была надолго забыта ^{61}. В итоге Петр отказался и от мысли повернуть течение великой среднеазиатской реки, и от планов немедленного установления российского протектората над Средней Азией. Были ликвидированы построенные на восточном берегу Каспия крепости и пункты базирования флота на полуострове Мангышлак и Балханском заливе. Сюда российские моряки и солдаты вернулись только через полтора века в качестве вспомогательных сил для основного направления покорения Средней Азии — с севера, через казахские степи.

«Персида давно пропадает»: посольство Артемия Волынского

Теперь внимание царя все больше привлекал слабевший Иран, из которого вернулся его посол — знаменитый впоследствии Артемий Волынский. 27-летний подполковник летом 1715 года возглавил миссию из 72 человек — посольских дворян и чиновников, солдат конвоя, учеников «латынских школ», посланных для обучения восточным языкам. В числе спутников Волынского оказался врач Джон Белл, оставивший подробные записки о странствиях по Востоку, и двадцатилетний крепостной астраханского коменданта, «зело искусный» в восточных языках Семен Аврамов — ему предстояло стать первым российским резидентом в Иране. С грузом ценных подарков (кречетами, соболями, «мамонтовой костью» и зеленым чаем) посольство неторопливо — с зимовкой в Казани — достигло Астрахани и после трехнедельного плавания высадилось в Низовой пристани.

За время путешествия по Ирану с долгими остановками в Шемахе и Тебризе посольство наблюдало повсеместное ослабление центральной власти и произвол местных правителей, у которых «никакова суда не можно сыскать». Посланцы русского царя были свидетелями бунтов городской бедноты во время зимовки в Тебризе и в самой столице Исфахане, куда добрались весной 1717 года.

Задачи посольства были изложены в инструкции, лично исправленной и дополненной Петром I. Царь четко ориентировал посла «проведывать» экономические и географические особенности северных прикаспийских провинций Ирана, узнать «все места, пристани и городы и прочие поселения и положения мест», а также получить информацию, «есть ли на том море и в пристанях у шаха суды военные или купеческие» и «какие где в море Каспийское реки большие впадают». К последнему указанию Петр добавил: «…и до которых мест по оным рекам мочно ехать от моря и нет ли какой реки из Индии, которая б впала в сие море…» Еще царя интересовало, «какие горы и непроходимые места… отделили Гилян и протчие провинции, по Каспискому морю лежащие, от Персиды». Но получить все эти сведения надо было «так, чтоб того не признали персияне».