Царь Борис, прозваньем Годунов
Царь Борис, прозваньем Годунов читать книгу онлайн
Книга Генриха Эрлиха «Царь Борис, прозваньем Годунов» — литературное расследование из цикла «Хроники грозных царей и смутных времен», написанное по материалам «новой хронологии» А.Т.Фоменко.
Крупнейшим деятелем русской истории последней четверти XVI — начала XVII века был, несомненно, Борис Годунов, личность которого по сей день вызывает яростные споры историков и вдохновляет писателей и поэтов. Кем он был? Безвестным телохранителем царя Ивана Грозного, выдвинувшимся на высшие посты в государстве? Хитрым интриганом? Великим честолюбцем, стремящимся к царскому венцу? Хладнокровным убийцей, убирающим всех соперников на пути к трону? Или великим государственным деятелем, поднявшим Россию на невиданную высоту? Человеком, по праву и по закону занявшим царский престол? И что послужило причиной ужасной катастрофы, постигшей и самого царя Бориса, и Россию в последние годы его правления? Да и был ли вообще такой человек, Борис Годунов, или стараниями романовских историков он, подобно Ивану Грозному, «склеен» из нескольких реальных исторических персонажей?
На эти и на многие другие вопросы читатель найдет ответы в предлагаемой книге.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Устрашились Романовы от таких слов, не посмели оправдываться и, пряча глаза, убежали из Москвы.
А полки земские уже вступали в посады московские. Вскоре большой полк во главе с князем Иваном Вельским стал на Большой улице, передовой полк во главе с князем Михайлой Воротынским на Таганском лугу, а полк правой руки во главе с князем Иваном Мстиславским на Якиманке. Союзников своих они оставили за городом, турок — в Коломенском, крымского хана — в Воробьеве, и жители московские, и гости, и беглецы многочисленные, видя русские лица воинов, приветствовали их радостно как избавителей от неведомой и оттого вдвойне страшной беды. Все от мала до велика высыпали на улицы, все спешили обнять воинов, несли им квасу и сбитню, чтобы утолить их жажду после перехода долгого, хлеба и пирогов, чтобы насытить их голод. Само солнце на небе, казалось, радовалось вместе с народом победе бескровной и сияло на чистом, голубом небе.
Вдруг, откуда ни возьмись, набежала маленькая тучка и враз стало темно, и в наступившей темноте взметнулись сразу в нескольких местах посада, вкруг всей Москвы, языки пламени, и поднялся в недвижном доселе воздухе вихрь невиданный, дувший с разных сторон на Кремль, и запрыгали всполохи огненные, как белки гигантские, по крышам домов да по маковкам храмов, с крыши на маковку, с избы на колоколенку, подбираясь все ближе к центру города. Горели дома и храмы, жаром пышущим поднимало вверх крыши, и летели они по воздуху, как ядра огненные, перелетали стены замка опричного, стены Китай-города и Кремля, и начинался там пожар великий, не осталось ни одного дома или двора деревянного, а от каменных лишь стены закопченные. А как добрался огонь до погребов пороховых в замке опричном, то раздался грохот ужасный, и поднялся весь замок в воздух и рассыпался там на куски, и падали камни на землю, и струился по земле запах серный. А вслед за тем взорвались две башни кремлевские и разнесли до основания стену между ними.
Метались по улицам люди, жители и гости московские, беглецы и ратники, бросались в поисках спасения в узкие улочки, ведущие к реке, сталкивались, спотыкались, падали, шли по телам упавших и в свою очередь падали, загромождая улочки до самых крыш. Метались по улицам обезумевшие кони, давя и старых и малых и от запаха крови впадая в еще большее безумие. Те же, кто прорвался к реке, люди ли, кони ли, бросались в воду, в которой видели единственное спасение от огня, и находили смерть еще более мученическую. Вся Москва-река была заполнена телами, барахтающимися, яростно отпихивающими соседа и тут же опирающимися на его плечи, чтобы взметнуться вверх и глотнуть воздуха, а сверху уже летят новые тела, и уходит человек под воду, упираясь ногами в тех, кто уже нашел вечный покой на дне речном, и, отталкиваясь от них, выныривает наверх, стукаясь головой о ноги, извивающуюся, сплошную бахрому ног, без единого просвета.
Лишь один человек во всей Москве никуда не бежал. На стене Кремлевской, в дыму и пламени стоял блаженный московский и, воздев руки к небу, все кричал и кричал что-то. Но никто не мог разобрать его слов, разве что Господь Бог.
Помнится, в этом месте я прервал рассказ Грязного и с дрожью в сердце и голосе спросил: «Что с Иваном?»
— Да сколько раз повторять уж можно, князь? — улыбнулся Грязной. — Жив царь Иван, жив и здоров.
— Я не о царе, я о нем, о Блаженном, — прошептал я, досадуя на Васькину недогадливость, ведь не мог же он, право, не знать того, что любому московскому мальчишке было известно.
Нет, знал, потому что после слов моих построжел сразу и скорбно закачал головой.
— Не знаю. Я ведь искал его, видит Бог, искал! — заговорил он горячо. — Все то место, где видел его последний раз, облазил, и окрест, сколько смог выдержать. Но не нашел! А спросить не у кого, потому как живых, почитай, никого не осталось, а те, что были, себя не помнили, не то что других. И князь Симеон потом команду особую снарядил, чтобы все тела в Кремле и вокруг него осмотрели. Даже если бы и обгорел совсем, все равно узнали бы по крестам и веригам. И опять не нашли! Видно, вывел Господь угодника своего из пламени или, — тут Грязной понизил голос, — на Небо его прямиком вознес, к престолу своему, и такое тогда люди говорили.
А знаешь, князь светлый, — все так же тихо продолжил он после некоторой паузы, — ведь царь Иван ходил тогда к нему, к Блаженному. Он с меня клятву взял, что никому я этого не скажу, но тебе, думаю, можно, все же ты не чужой им. Тогда ведь как получилось: как начали с утра полки земские в Москву входить, Иван на колокольню поднялся, чтобы видеть все. Ну и я за ним, я же от него ни на шаг. Все мы видели, и как встречали их радостно, и как Москва загорелась. Ох не человеческих рук это дело было, потому как одновременно со всех сторон полыхнуло и без дыму взметнулось пламя выше крыш. Иван даже в лице изменился, так это было похоже на слова его недавние об огне Небесном, вроде как пророчество получилось. Я его за рукав тяну, сначала, чтобы делать что-нибудь, а потом уж просто, чтобы бежать, а он ни в какую, стоит и смотрит на пожар как завороженный. Уж ветер искрами стал нас жалить, а он все стоит и смотрит. Тут сквозь вой и треск огня доносится до нас голос трубный, повернул Иван голову в ту сторону и увидел на стене Кремлевской его, Блаженного. Отшатнулся испуганно, побелел, как снег, потом вдруг вниз побежал, я за ним, он на площадь, я за ним, а как на стену стали подниматься, тут уж Иван меня остановил. Стой, говорит, где стоишь, не для человеческих это ушей. А как спустился вниз, то схватил меня крепко за руку, все порывался что-то сказать мне, да только рот безмолвно разевал, потом вдруг вмиг успокоился, руку мою отпустил и приказал выводить коней. Пробовал я его урезонить, говорил, что не выбраться нам из Москвы, ставил в пример, что вот и митрополит Кирилл пробовал спастись, да только зря расшибся, когда спускали его на веревках со стены Кремлевской к Москве-реке, пришлось обратно поднимать, теперь отлеживается в храме Успенья, думает в подвалы кремлевские перебраться, если огонь совсем близко подступит. Бог даст, и мы там схоронимся. Но Иван посмотрел на меня скорбно и сказал тихо, что не о своем спасении он печется и что чем дольше мы медлим, тем больше народу христианского пропадает зря. Понял я, что открыл Блаженный сокровенное царю Ивану, после слов таких мне ничего уже не страшно было, вскочил я в седло и вместе с немногими слугами дворовыми за ним устремился. А Ивана как будто сила какая-то неземная вела, путь ему указуя, летели мы, как стрела, ни разу в сторону не уклонившись. От пролома в стене Кремлевской к пролому в стене Китай-города и дальше прямо к Северным воротам. И ни один человек живой путь наш не пересек, и, казалось, сама стихия огненная перед нами расступалась, стоял огнь стеной по правую и по левую руку, но нас не касался. Ближе к воротам пошла дорога в гору, все выше и выше, то были тела людей, погибших в давке несусветной. Но кони наши ни разу не споткнулись, казалось, летели они, не касаясь копытами страшного моста под ногами, так взлетели мы до самых крыш домов и с разбегу перемахнули через ворота Московские, в полете долгом кони продолжали перебирать ногами, как будто бежали по воздуху, и не сбились с того шага, даже коснувшись земли за городской чертой, и так домчали нас до самого Красного Села. Только там остановились сами как вкопанные, и сошел Иван на землю, а как ступил, так стих ветер и небо прояснилось, огонь, бушевавший за нашими спинами, сразу сник, и лишь шапка дымовая разрасталась и колыхалась на том месте, где когда-то была Москва.
— Что вы содеяли! Что сотворили, ироды! — возмущенно восклицал я, придя в себя после Васькиного рассказа.
— Не мы, князь светлый! — в тон мне воскликнул Грязной.
— А кто же?! Ты вокруг оглянись: города запустели, деревни разорены, храмы заколочены, колокола молчат, поля травой сорной заросли, на дорогах не караваны торговые — нищие, друг за дружку держась от изнеможения, влекутся в поисках пропитания. Покидал я страну цветущую, а вернулся в поверженную и нищую, подобной которой я даже в землях иноземных не встречал. Разорили вороги землю Русскую, и вы этих ворогов на Русь привели. Вы и есть эти самые вороги! — вскричал я.