Собрание сочинений. Том 5

24 мая мы окончательно теряем нить парламентских прений. Регламент, по-видимому, готов или он затерялся где-то; во всяком случае, мы больше о нем ничего не слышим. Но зато на нас обрушивается настоящий ливень благонамеренных предложений, в которых многочисленные представители суверенного народа проявляют упорство своего ограниченного разума верноподданных^[5]. Затем пошли предложения, петиции, протесты и т. п., и, наконец, национальный поток помоев нашел себе выход в бесчисленных речах, перескакивающих с пятого на десятое. Все же нельзя обойти молчанием, что при этом были избраны четыре комиссии.

Наконец, слова попросил г-н Шлёффель. Трое германских граждан, гг. Эсселлен, Пельц и Лёвенштейн, получили приказ в тот же день до четырех часов пополудни оставить Франкфурт. Высокомудрая полиция утверждала, что названные лица своими речами в Рабочем союзе навлекли на себя недовольство граждан и потому подлежат высылке! И это позволяет себе полиция после того, как германское право гражданства было провозглашено Предпарламентом^[6], после того, как оно было признано даже в проекте конституции, выработанном семнадцатью «доверенными лицами» (hommes de confiance de la diete)^[7]! Дело не терпит отлагательства. Г-н Шлёффель требует слова по этому вопросу; ему отказывают; он требует слова по вопросу о неотложности предложения, на что он имеет право согласно регламенту, и на этот раз ответом было: fiat politia, pereat reglementum!^{7} И понятно, почему — наступил час отправляться по домам кушать.

25 мая многомудрые головы депутатов снова склонились под массой нахлынувших предложений, как спелые колосья под проливным дождем. Два депутата снова попытались поднять вопрос о высылке, но и им было отказано в слове, даже по вопросу о неотложности этого предложения. Некоторые петиции, особенно одна со стороны поляков, представляли гораздо больше интереса, чем все предложения депутатов, вместе взятые. Затем, наконец, получила слово отправленная в Майнц комиссия. Она сообщила, что лишь на следующий день сможет представить отчет; впрочем, как и следовало ожидать, она явилась слишком поздно; 8000 прусских штыков восстановили порядок, разоружив 1200 человек из гражданской гвардии, а пока не оставалось ничего другого, как перейти к порядку дня. Так и поступили — тотчас же перешли к порядку дня, а именно к предложению Раво. Так как подготовка этого предложения во Франкфурте все еще не была закончена, а в Берлине оно давно уже стало бесполезным вследствие рескрипта Ауэрсвальда, то Национальное собрание решило отложить вопрос до завтрашнего дня и пойти кушать.

26 мая снова поступили мириады предложений, а вслед за тем майнцкая комиссия представила свой окончательный и весьма нерешительный отчет. Докладчиком выступил в прошлом «народный деятель» и pro tempore^{8} министр г-н Хергенхан. Он предложил крайне умеренную резолюцию, но Национальное собрание после долгих прений нашло даже это робкое предложение слишком резким; оно постановило отдать майнцких граждан на милость пруссаков, находящихся под командой некоего Хюзера, и, «в надежде, что власти выполнят свои обязанности», перешло к порядку дня! Этот порядок дня опять-таки состоял в том, что господа депутаты отправились кушать.

27 мая, после долгих предварительных словопрений по поводу протокола, перешли, наконец, к обсуждению предложения Раво. Проговорили о том и о сем до половины третьего и потом отправились кушать; но на этот раз было устроено вечернее заседание, и с делом, наконец-то, было покончено. Так как вследствие чрезмерной медлительности Национального собрания г-н Ауэрсвальд сделал предложение Раво уже излишним, то г-н Раво присоединился к поправке г-на Вернера, которая не разрешала вопроса о народном суверенитете ни в утвердительном, ни в отрицательном смысле.

Мы не располагаем дальнейшими сведениями о Национальном собрании, но у нас имеются все основания полагать, что после этого решения оно закрыло заседание чтобы отправиться кушать. Если депутаты так рано отправились кушать, то этим они обязаны замечанию Роберта Блюма: Господа, если вы сегодня решите перейти к порядку дня, то может случиться, что весь порядок дня этого Собрания будет сокращен весьма своеобразным способом!

Написано Ф. Энгельсом 31 мая 1848 г.

Напечатано в «Neue Rheinische Zeitung» № 1, 1 июня 1848 г.

Печатается по тексту газеты.

Перевод с немецкого.

ХЮЗЕР

Кёльн, 31 мая. Г-н Хюзер в Майнце с помощью древних уставов крепостной службы и обветшалых законов Германского союза изобрел новый способ обращать пруссаков и других немцев в такое рабское состояние, в каком они не были даже до 22 мая 1815 года^[8]. Мы советуем г-ну Хюзеру взять патент на свое новое изобретение: оно безусловно принесет ему большие доходы. Способ этот таков: выпускают на улицу двух, а то и нескольких пьяных солдат, которые, естественно, заводят ссору с горожанами. Власти вмешиваются и арестовывают солдат; этого достаточно для того, чтобы комендант любой крепости мог объявить город на осадном положении, чтобы было конфисковано все оружие, а жители отданы на произвол разнузданной солдатни. Этот способ в особенности эффективен в Германии, где больше крепостей, предназначенных для борьбы против внутреннего врага, чем против внешнего. Особенно должен он быть эффективен потому, что любой оплачиваемый народом комендант крепости, какой-нибудь Хюзер, какой-нибудь Рот фон Шреккенштейн или подобная им феодальная особа может позволить себе больше, чем сам король или император: он может уничтожить свободу печати, может запретить, например, жителям Майнца, которые не являются пруссаками, выражать свою антипатию к прусскому королю и прусской государственной системе.

Замысел г-на Хюзер а — это лишь часть обширного плана берлинской реакции, которая стремится поскорее разоружить всю гражданскую гвардию, особенно на Рейне, постепенно уничтожить полностью только что начавшееся вооружение народа и предать нас безоружными в руки армии, состоящей преимущественно из жителей других частей Германии, которых легко восстановить или которые уже восстановлены против нас.

Это случилось в Ахене, Трире, Мангейме, Майнце, это может произойти и в других местах.

Написано 31 мая 1848 г.

Напечатано в «Neue Rheinische Zeitung» № 1, 1 июня 1848 г.

Печатается по тексту газеты

Перевод с немецкого

На русском языке публикуется впервые

НОВОЕ ГЕРОЙСКОЕ ДЕЯНИЕ ДИНАСТИИ БУРБОНОВ^[9]

Династия Бурбонов еще не завершила свой славный жизненный путь. Впрочем, ее белое знамя за последнее время сильно запятнано, и увядающие лилии уныло опустили свои головки. Карл-Людовик Бурбон продал одно герцогство и вынужден был позорно бежать из другого; Фердинанд Бурбон потерял Сицилию, а в Неаполе революция заставила его согласиться на конституцию. Луи-Филипп, хотя он только скрытый Бурбон, все же совершил традиционный путь всех французских отпрысков Бурбонов, отправившись через канал в Англию. Но неаполитанский Бурбон блестяще отомстил зачесть своей династии.

Палаты созываются в Неаполе. День открытия палат намереваются использовать для решительной борьбы против революции. Кампобассо, одного из начальников полиции пресловутого Дель Карретто, тайком вызывают с острова Мальты. Многочисленные вооруженные сбиры во главе со своими старыми командирами вновь после долгого перерыва носятся по улице Толедо; они разоружают граждан, срывают с них сюртуки, заставляют их сбривать усы. Приближается 14 мая, день открытия палат. Король требует, чтобы палаты обязались под присягой ничего не изменять в дарованной им конституции. Палаты отвечают отказом. Национальная гвардия заявляет, что она на стороне депутатов. Ведутся переговоры, король уступает, министры уходят в отставку. Депутаты требуют, чтобы король объявил указом о сделанных им уступках. Король обещает опубликовать этот указ на следующий день. Однако ночью в Неаполь вступают все войска, расквартированные в окрестностях. Национальная гвардия убеждается, что ее предали; она воздвигает баррикады, и 5–6 тысяч человек становятся за ними. Но им противостоят 20 тысяч солдат, частью неаполитанцев, частью швейцарцев, с 18 пушками; между теми и другими стоят 20 тысяч неаполитанских лаццарони, пока что не принимающих участия в борьбе.