Накануне 22 июня 1941 года. Документальные очерки

Как бы в подтверждение изменения курса СССР, советское правительство 9 мая 1941 г. закрыло дипломатические представительства стран, оккупированных Германией, в том числе югославское посольство. Из советской прессы исчезло все, что Берлин мог квалифицировать как проявление недружественной позиции в отношении Германии [85].

Жестом, рассчитанным на определенный резонанс в Берлине, явилось установление советским правительством в конце апреля 1941 г. дипломатических отношений с вишистским правительством Франции, а в первой половине мая — с прогерманским правительством Ирака, пришедшим к власти в результате государственного переворота [86].

Стремясь продемонстрировать готовность к мирному диалогу и поиску новой надежной политической базы для советско-германских отношений, Кремль в апреле 1941 г. неоднократно давал Берлину понять, что СССР готов к сближению и сотрудничеству с Тройственным пактом [87], т. е. мог бы вернуться к рассмотрению тех предложений, которые Гитлер и Риббентроп делали наркому иностранных дел В. М. Молотову во время его визита в Германию осенью 1940 г. [88] Месяц спустя, в середине мая 1941 г., после назначения Сталина председателем Совета Народных Комиссаров СССР [89], советские дипломаты, если верить агентурным донесениям, поступавшим в "бюро Риббентропа" ("личный штаб" министра иностранных дел Германии), в доверительных беседах начали даже высказывать мысль, что для урегулирования советско-германских отношений и торжественного присоединения СССР к Тройственному пакту Сталин якобы готов прибыть с визитом в Берлин [90].

Перспективы развития советско-германских отношений зависели не только от того, как поведет себя в дальнейшем Берлин, но и в немалой степени от того, как будет складываться международная обстановка в целом, какую позицию займут граничащие с СССР страны, прежде всего Румыния, Финляндия и Венгрия. Располагая информацией об интенсивных контактах генеральных штабов армий этих стран с командованием вермахта и о планах последнего использовать территорию и вооруженные силы названных стран для нападения на СССР [91], советское руководство с весны 1941 г. начало прилагать активные усилия к тому, чтобы улучшить отношения с ними, помешать Германии объединить их в коалицию для войны против СССР.

20 марта 1941 г. Кремль сделал дружественный жест в адрес Будапешта, возвратив ему знамена венгерской революции 1848 г. [92] Месяцем раньше, 26 февраля 1941 г., советское правительство подписало с Румынией договоры о торговле и судоходстве и соглашение о торговле и платежах, предусматривавшие применение сторонами режима наибольшего благоприятствования [93]. В связи с событиями в Белграде в начале апреля 1941 г. Москва попыталась добиться от венгерского и румынского правительств неучастия их стран на стороне Германии в войне против Югославии [94]. В апреле 1941 г. Кремль начал активно зондировать почву в Бухаресте на предмет улучшения советско-румынских отношений и заключения двустороннего договора о ненападении [95], а в мае довел до сведения румынского правительства, что "готов решить все территориальные вопросы с Румынией и принять во внимание определенные пожелания относительно ревизии (границ. — О. В. ), если Румыния присоединится к советской политике мира" [96].

Серьезную тревогу вызывала в Москве политика Финляндии. Стремление правящих кругов этой страны взять реванш за поражение в зимней войне ни для кого в мире не являлось секретом. С апреля 1941 г. пресса многих стран уже открыто писала об усилении группировки германских войск в Финляндии и сотрудничестве между германскими и финскими военными, направленном против СССР [97]. 25–26 мая 1941 г. начальник генерального штаба финской армии генерал Э. Хайнрикс провел в Берлине секретные переговоры с командованием вермахта об участии Финляндии в войне против СССР [98], о чем стало известно как Лондону, так и Москве. 27 мая правительство Финляндии отозвало из Москвы своего посланника Ю. К. Паасикиви, сторонника добрососедских отношений с СССР, назначив временным поверенным П. Ю. Хиннинена [99].

Стремясь предотвратить дальнейшее нарастание антисоветизма в политике Хельсинки, Кремль попытался продемонстрировать добрую волю и подчеркнуть свою заинтересованность в сохранении мира с Финляндией. В СССР знали о критической ситуации с обеспечением хлебом, возникшей у северного соседа [100], и попытались воспользоваться этим обстоятельством для того, чтобы повлиять на его политику. 30 мая 1941 г. Сталин дал аудиенцию Паасикиви перед его отъездом в Хельсинки и в ходе беседы заявил, что советское правительство придает большое значение добрым отношениям с Финляндией и со своей стороны готово к их улучшению. В доказательство этого оно решило дать Финляндии 20 тыс. т хлеба сверх ранее сделанных поставок [101], не считаясь с тем, что Финляндия плохо выполняет свои обязательства по поставке товаров Советскому Союзу. В первых числах июня 1941 г. Финляндии в срочном порядке было отгружено свыше 7,5 тыс. т хлеба [102].

Весной — в начале лета 1941 г. советское правительство с помощью экономических мер попыталось заинтересовать в сохранении мира с СССР и главных союзников Германии по Тройственному пакту — Италию и Японию. В конце апреля 1941 г. оно предложило итальянскому правительству возобновить двусторонние переговоры о поставках из СССР в Италию нефтепродуктов [103], а в начале июня парафировало проекты торгового соглашения и соглашения о товарообороте и платежах с Японией, сделав при этом Токио определенные уступки [104].

Стремление СССР предотвратить столкновение с Германией и ее союзниками, продемонстрировать свою добрую волю и устранить все то, что могло быть использовано в качестве повода для конфликта, не осталось незамеченным в Берлине. Однако там никак не реагировали на действия советского правительства. Своих планов в отношении СССР нацистское руководство менять не собиралось, а действия Кремля с усмешкой квалифицировались как "невроз на почве страха" [105], лишний раз свидетельствовавший о военной слабости Советского Союза.

Оценивая политику правительства СССР, германские дипломаты и германская разведка однозначно отмечали отсутствие у него агрессивных намерений в отношении "третьего рейха", его стремление с помощью политических и экономических мер предотвратить войну либо, по меньшей мере, выиграть время, необходимое для того, чтобы завершить мероприятия по укреплению обороны [106]. Суворов и его единомышленники, пытающиеся доказать, что Советский Союз летом 1941 г. готовил нападение на Германию, по понятным причинам игнорируют эти оценки и предпочитают не затрагивать вопрос о характере внешнеполитической деятельности СССР весной — в начале лета 1941 г., поскольку как то, так и другое опровергает миф об агрессивных замыслах Москвы.