Мы помним и не забудем!

ГУБЕРНСКАЯ ТЮРЬМА

По числу прошедших заключенных и установленному «цивилизованными» палачами режиму из всех мест заключения оккупированной англо-американскими интервентами Северной области особенно выделялась Архангельская губернская тюрьма.

Начальство губернской тюрьмы, а также все ответственные должности тюремно-полицейского ведомства были укомплектованы тюремщиками царского времени. Старший надзиратель Мамаев, получивший от заключенных прозвище «Мамай», прежде подвизался в должности палача в одной из тюрем на юге.

Сохранившиеся записи в книге приема арестованных по Архангельской губернской тюрьме показывают, что за период с августа 1918 года по ноябрь 1919 года через тюрьму прошло 9760 заключенных.

Первыми обитателями губернской тюрьмы оказались служащие советских учреждений, не успевшие эвакуироваться из Архангельска, попавшие в плен матросы ледоколов «Святогор» и «Микула Селянинович», члены заводских комитетов и другие. Тюрьма не вмещала арестованных. Заброшенные, сырые и холодные подвалы архангельской таможни служили отделением губернской тюрьмы. Арестованными были переполнены арестные помещения полиции города и его районов, концентрационные лагери на Быку и Бакарице, больничные отделения тюрьмы на Кегострове и в больничном городке.

Так осуществлялись посулы «демократических свобод», возвещенных интервентами и эсеровским «Верховным управлением Северной области».

Социальный состав заключенных — в основном рабочие, крестьяне-бедняки и середняки, матросы — наглядно показывал классовую сущность политики интервентов и белогвардейщины, как политики реставрации буржуазно-помещичьего строя.

Поводом к заключению в губернскую тюрьму являлась активная деятельность в большевистской партии или органах Советской власти, в комитетах деревенской бедноты, в профсоюзах, сочувствие Советской власти, а также и такие «преступления», как служба сыновей в Красной Армии, «разговоры большевистского порядка».

Арестовывали за агитацию, «вызывающую классовую борьбу», за «неуважение» к интервентам и т. д. Мальцев-Николаенко — часовых дел мастер — иногда занимался живописью. Он скопировал картину «Лунная ночь в окрестностях Петербурга». Копия понравилась английскому полковнику, но Мальцев-Николаенко отказался уступить ее, за что был арестован, а через сутки расстрелян как сочувствующий большевикам и проявивший неуважение к «союзникам».

Губернская тюрьма с ее отделениями, каторжная тюрьма, открытая 23 августа 1918 года на острове Мудьюг, не вмещали всех арестованных. В камеру, рассчитанную на двадцать человек, помещали по шестьдесят человек и более. Мест на нарах нехватало. Заключенные располагались на сыром, грязном голом полу, под нарами. Опоражниваемая раз с сутки «параша» быстро переполнялась, ее содержимое текло под спящих.

Произвол тюремной администрации сказывался и в зверском обращении и в наказании карцером. В темный, холодный карцер с заплесневевшими от сырости стенами заключенных бросали в одном белье и держали до 14 суток. Редкие выдерживали такое испытание.

От голода, неимоверной скученности, антисанитарных условий содержания появились массовые заболевания цынгой, дизентерией, затем вспыхнула унесшая много жертв эпидемия сыпного тифа, а нужных лекарств в тюремную аптеку не выдавалось. Перевод в тюремный лазарет — барак больничного городка, облегчения не давал. Тов. Тубанова, будучи заключенной и добровольно работавшая сиделкой в тифозном бараке, вспоминала:

«Жизнь в бараке была кошмарной. Больных, еле двигавшихся, привозили каждый день грудами — грязных, оборванных, с неимоверным количеством паразитов и сваливали в коридоре. Покойницкая была завалена трупами…»

Убедившись в непреклонной решимости трудящихся области к борьбе с иноземными захватчиками, интервенты и белогвардейцы стали действовать методами самого разнузданного массового террора. Созданные ими военные, особые военные и военно-полевые суды повели свое черное дело. Военный суд заседал непосредственно в тюрьме. Заключенные каждую ночь ожидали — в какой камере загремят ключи, кого поведут на расправу. После короткой комедии суда грузовой автомобиль увозил обреченных на загородные Мхи, к месту расстрела.

Первый открытый расстрел был произведен 3 ноября 1918 года, в три часа дня, во дворе тюрьмы. В этот день интервенты расстреляли Степана Николаевича Ларионова и пять товарищей из его красноармейского отряда. Во время расстрела Ларионова всех заключенных тюрьмы выстроили по камерам и под угрозой расстрела приказали не расходиться до свистка.

Как разбойники с большой дороги, которые связывают себя общим участием в убийствах, интервенты поручили расстрел сводному отряду англичан, американцев, французов и итальянцев. Итальянские солдаты, узнав для чего их вызвали, отказались расстреливать осужденных.

Перед расстрелом Степану Ларионову и его товарищам предложили завязать глаза. Товарищ Ларионов гордо, с презрением ответил предлагавшему: «Если тебе стыдно, закрой свои глаза, а мы сумеем умереть с открытыми глазами!» После двух залпов красноармейцы упали, тяжело раненый Ларионов продолжал стоять. Выстрелом в упор было покончено и с ним. Так погиб пламенный большевик, агитатор, организатор Красной гвардии Архангельска, командир красноармейского отряда Степан Ларионов.

Впоследствии массовые расстрелы стали обычным явлением. Но прежде чем покончить с обреченными, палачи подвергали их мучительным пыткам. Чтобы продлить предсмертные мучения своих жертв, палачи сбрасывали в могилу больных или недобитых в момент расстрела и зарывали их живыми.

Свидетель из числа заключенных, привлекавшихся к обязанностям могильщика, рассказывал суду:

«Затем последовал расстрел, и надзиратели потащили нас закапывать могилу. Закапывая, мы слышали голос:

— Товарищи! Я знаю, кто нас закапывает… Ведь я еще живой!»

В апреле 1919 года расстреляли пять пленных красноармейцев. Один из них был брошен в могилу живым и зарыт вместе с убитыми.

Командира ледокола «Святогор» Н. А. Дрейера, больного настолько, что он не мог ни ходить, ни стоять, к месту казни доставили на носилках и расстреливали привязанным к столбу.

Осужденные на казнь встречали смерть с высоким, благородным мужеством и непоколебимой верой в правоту дела большевистской партии и Советской власти.

Председатель судового комитета ледокола «Святогор» военный моряк Александр Терехин, когда его повели на расстрел, бросил тюремщикам: «За мою голову сотни ваших слетят!» Терехина вернули в камеру смертников и расстреляли только через неделю.

На 12 августа 1919 года в губернской тюрьме, ее отделениях (в подвалах таможни и на Кегострове) содержалось восемьсот семьдесят шесть заключенных. Кроме того в Архангельске и его окрестностях наравне с заключенными содержалось свыше двух тысяч пленных красноармейцев и более тысячи белогвардейских солдат, отказавшихся служить интервентам. Такой состав заключенных вызывал у интервентов и белых серьезную тревогу. Летом 1919 года по всем участкам их фронта прокатилась волна восстаний. На Онеге восстал и влился в Красную Армию целый полк белых. С восстаниями на фронте могло слиться восстание в тылу.

13 августа 1919 года при главнокомандующем белогвардейскими формированиями области с участием представителя разведывательного отдела интервентов состоялось «совещание об очищении Архангельска и его окрестностей от опасных и неблагонадежных элементов». Для разгрузки архангельских тюрем совещание решило пополнить Мудьюгскую каторжную тюрьму на восемьсот заключенных и для двух тысяч заключенных открыть тюрьмы на островах Анзерском и Кондо в Онежском заливе Белого моря.

При обсуждении вопроса, как поступить с военно-пленными и отказавшимися служить интервентам солдатами белой армии, представитель интервентов довел до сведения собравшихся, что этот вопрос уже решен, что сортировка солдат и военнопленных будет произведена союзным разведывательным отделом (контрразведкой интервентов). Подчеркивая холуйскую зависимость от интервентов, совещание писало в своих решениях: «Просить союзный разведывательный отдел… Просить Главнокомандующего английским экспедиционным корпусом…»