Вторая мировая война.

После этого со стороны Гитлера последовало зловещее молчание. Он больше не предъявлял требований насчет Польши, не произносил речей перед публикой. Он спокойно ожидал, что две западные державы поступят с Польшей так же, как в предыдущем году с Чехословакией, – заставят ее пойти на уступки.

На этот раз его ожидания оказались напрасными. Западные державы были достаточно решительны: они не только стремились умиротворить Гитлера, но и фактически признали справедливость его притязаний. Тем не менее поляки ни дюйма не желали уступить. Из чешского кризиса они извлекли урок: есть один способ не уступить слишком много – не уступать ничего. Несомненно, Польша переоценивала свои силы. Более простительной ошибкой было ее преувеличенное мнение о силах западных союзников. Польская верхушка не могла понять, что Англия и Франция не те торжествующие победители, какими они были в 1918 г. Конечно, поляки думали, что западные державы будут соблюдать свои обязательства, а это обеспечит победу.

Англия и Франция поддерживали эту иллюзию. В моменты отрезвления они признавали, что не смогут помочь Польше. Ее упорство их смущало. Но они не могли отказаться от своих обязательств, не утратив полностью свой престиж великих держав. Более того, если бы они покинули Польшу, она либо уступила требованиям Гитлера без борьбы, либо после короткого конфликта потерпела поражение. Следовательно, британские и французские политики сознательно обрекали Польшу на катастрофу или, возможно, думали, что на Гитлера произведет впечатление обман, в который они сами не верили.

Был и другой путь: союз западных держав с Советской Россией. Переговоры шли без особого энтузиазма все лето 1939 г. Опять помехой явились британские обязательства перед Польшей. В 1921 г. в результате советско-польской войны поляки получили территорию на востоке, населенную главным образом украинцами и белорусами. Поляки справедливо полагали, что, если только советские войска вступят на эту территорию, они оттуда никогда не уйдут. Поэтому от советской помощи они отказались, а давить на них англичане просто не могли. И опять был пущен в ход обман, чтобы остановить Гитлера и не тревожить поляков.

Англичане предложили, чтобы Россия приняла участие в войне «по просьбе» или поляков, или одного из небольших прибалтийских государств, или западных держав – кого угодно, кроме них. Такое предложение было унизительно, неприемлемо для великой державы. В ответ русские предложили простое трехстороннее соглашение с Англией и Францией, при котором каждое из этих государств обязуется принять меры, если одно из них по какой-либо причине окажется вовлеченным в войну. Англичане в ужасе отшатнулись от этого предложения: немыслима была война, в которой они участвовали бы на стороне Советской России против Германии. Большая часть английского общества отнеслась бы к этому отрицательно, особенно сторонники коалиционного правительства. Это оскорбило бы Франко, папу. Таким образом, переговоры зашли в тупик.

Затем попробовали вести военные переговоры, пытаясь обойти политические трудности, но это ни к чему не привело. Впоследствии Сталин говорил Черчиллю, что русским надо было против Гитлера послать 300 дивизий, англичанам же – только 4. Но это было связано не с политикой, а с географией. Сталину в этом пришлось убедиться, когда Россия в конце концов оказалась вовлеченной в войну. В 1939 г. препятствием являлась по-прежнему Польша. Русские просили разрешения вступить на польскую территорию, но поляки не позволили. И русским ничего другого не оставалось, кроме как сохранять нейтралитет.

Гитлер это оценил. В начале лета 1939 г. он говорил о нападении на Польшу даже в том случае, если ей будет помогать Россия. Срыв англо-франко-советских переговоров облегчил ему задачу. 23 августа Риббентроп вылетел в Москву и в тот же день достиг соглашения со Сталиным. Германо-советский пакт не был союзом, это был взаимный обмен обещаниями о ненападении и нейтралитете. Секретный протокол определил сферы интересов, впоследствии Сталин одобрил эту форму соглашения и с другими государствами. Финляндия, Эстония и Латвия входили в советскую сферу интересов, Литва – в германскую. Если, как было эвфемистически сформулировано, в Польше произойдут перемены, раздел сфер интересов должен примерно соответствовать этническому делению, которое принято у русских. На Западе поднялась шумиха по поводу преступления Советской России, заключившей соглашение с ведущей фашистской державой. Трудно было понять упреки британских и французских политиков, которые активно способствовали разделу Чехословакии и даже стремились к новому соглашению с Германией за счет Польши.

Гитлер, кажется, поверил, что теперь сопротивление двух западных держав захвату Польши прекратится, что они потеряли всякую надежду на советскую помощь. Ободренный достигнутым успехом, он установил дату нападения на Польшу – 26 августа, несмотря даже на то что Германия не могла завершить военные приготовления к этому сроку. 25 августа он отложил начало боевых действий. Возможно, его остановил объявленный Муссолини нейтралитет, может быть, официальное подписание соглашения о союзе между Англией и Польшей. Но скорее всего он просто понимал, что армия не была еще готова к войне. Последовали 6 дней энергичных переговоров, англичане пытались добиться от Польши уступок, поляки отказывались уступить. Ждать больше Гитлер не мог. Как только армия будет готова, ей надлежит немедленно перейти в наступление, иначе угаснет порыв. 31 августа Гитлер приказал на рассвете следующего дня начать наступление.

1 сентября 1939 г. рассвет в Восточной Европе наступил в 4 часа 45 минут утра. В этот момент германские войска перешли польскую границу, а через час их самолеты бомбили Варшаву и уничтожили на аэродромах больше половины польских самолетов. Ни ультиматума, ни объявления войны. В 10 часов утра Гитлер обратился к рейхстагу, и, как обычно, в роли пострадавшего. Он стремился к мирному урегулированию путем переговоров с поляками, но они, мол, его предложения игнорировали: немцев убивали в Польше. В прошлую ночь регулярные части польской армии обстреляли германскую территорию. Никаких данных, подтверждавших эти обвинения, ни тогда, ни после не приводилось, но рассказывали один эпизод: эсэсовцы (террористическая полиция «чернорубашечников») организовали нападение осужденных уголовников, одетых в польскую форму, на немецкую радиостанцию. Тела преступников остались лежать на земле. Но в рейхстаге национал-социалистов и не нужно было убеждать. Они аплодировали. А на улицах Берлина и других городов царило безмолвие: все это было далеко от энтузиазма в начале первой мировой войны.

Польша немедленно обратилась к союзникам. Но они ответили сухо. Обе западные державы направили в Берлин обиженное послание – свой протест. Нет, не надо его рассматривать как ультиматум, настаивали они и с надеждой глядели на Муссолини, и, оказалось, не зря. Муссолини решил предложить созыв конференции по поводу раздела Польши; так же была в предыдущем году разделена Чехословакия. Боннэ, французский министр иностранных дел, охотно принял предложение и привел новые доводы в пользу отсрочки выступления: французские генералы хотят провести мобилизацию, нужно, чтобы воздушные налеты немцев этому не помешали (в любом случае налетов быть не могло: большая часть немецких ВВС была занята в Польше). Французская армия приступила к мобилизации; полагали, что на ее завершение потребуется 3 недели. В Англии эвакуировали почти 2 млн. женщин и детей из районов, которым якобы угрожали воздушные налеты.

Открытого, широкого выражения народных чувств почти не было, не шагали по Уайтхоллу толпы с возгласами: «Защитим Польшу!» Год назад они призывали: «Защитим Чехословакию!» Но палата общин была сильно обеспокоена, ее члены, во всяком случае большинство из них, безусловно признавали обязательства Англии перед Польшей. Они не думали, что эти обязательства – пустой дипломатический жест, не понимали, что нет возможности ей помочь. Знали только, что для Англии это вопрос чести. К вечеру 2 сентября стало ясно, что, если не объявить войну, правительство падет на следующий день. Генри Шеннон, один из немногих оставшихся сторонников умиротворения, пытался вести полемику с руководителем парламентской фракции консерваторов, но ему возразили: «Надо идти в драку, ребята, другого выхода нет». Члены кабинета были солидарны с палатой общин. Позже, вечером, они организовали сидячую забастовку, отказываясь разойтись, пока не будет принято решение. Чемберлен тихо сказал: «Да, джентльмены, это война». Галифакс недовольно отметил в дневнике: «Во всем этом, по-моему, проявились худшие стороны демократии». Чтобы остаться у власти, правительство Чемберлена уступило воле парламента и, вероятно, всей страны.