Первая Московско-литовская пограничная война: 1486-1494

Представляется, что на позицию сторонников начала войны с 1492 г. повлияло свидетельство Хроники Быховца, в которой недвусмысленно утверждалось: «Tohoź hodu (1492 г. — В. Т.) na zimu poczał wałku na welikoie kniaźenije Litowskoje weliki kniaź Moskowski Iwan Wasiljewicz» ^{98}. В целом же необходимо отметить, что представления о времени ведения военных действий, их характере и событийной стороне складывались исходя из состояния источниковой базы. Так, например, посольские книги, освещающие отношения ВКЛ и Великого княжества Московского, сохранились только с 1487 г. Первые же материалы в них свидетельствовали об идущей московско-литовской войне, и в связи с чем ряд исследователей начальной датой войны указал именно 1487 г. Посольские книги дают наибольшее количество информации о первой пограничной войне ^{99}. События и вообще весь ход войны могли бы остаться неизвестными, если бы не они. При этом информация о самом начале войны (в посольской книге отсутствуют два первых листа) сохранилась только в выписках из посольских книг ^{100}.

В другом источнике — разрядных книгах (фиксировали мероприятия московского правительства по назначению, размещению и направлению служилых людей) ^{101} — события московско-литовской конфронтации фиксируются только с 1492 г., что также может служить основанием для начала отсчета времени ведения войны.

Дополнительные известия официально-тенденциозного характера можно найти в московском летописании ^{102}, а некоторые события отразились и в белорусско-литовских летописях и хрониках ^{103}. Данные отдельных актов Метрики ВКЛ заполняют пробелы при изучении историко-географических обстоятельств войны.

§ 1.2. Датировка войны

Основание датировать начало войны 1492 г. исследователи видели в отсутствии масштабных боевых действий с использованием великокняжеских войск ранее этого времени, а также в том, что смерть короля и великого князя Казимира будто бы прекратила действие предшествовавших договоров, чем воспользовалась Москва.

Можно ли мелкие пограничные стычки, которые постоянно сопровождали повседневную жизнь пограничья, переводить в ранг войны? Если нет, то нужно связывать начало войны с привлечением к военным действиям великокняжеских («регулярных» по польской терминологии) войск. Так утверждали те исследователи, которые вели отсчет войны с 1492 г. Но не стоит забывать, что уже в 1489 г. 11 московских воевод во главе с князем Василием Ивановичем Косым Патрикеевым пришли под Воротынск, город сожгли, а жителей вывели в плен ^{104}. Так же и в 1487 г. на пограничье с московской стороны действовали не только слуги местных удельных князей, но и представители великокняжеской администрации. Пример тому — захват вотчин князей Крошинских и управление ими великокняжеским дьяком Василием Долматовым ^{105}.

Характер взаимоотношений двух государств, находящихся в состоянии войны друг с другом, ярко проявлялся как в период, предшествовавший смерти Казимира, так и позже. Московский посол боярин Иван Андреевич Лобал Колычев, выехавший из Москвы 20 марта 1492 г. (т.е. до смерти короля и великого князя 7 июня), должен был говорить крымскому хану Менгли-Гирею: «А землю, господине, королеву государя нашего люди со всех сторон емлют» ^{106}. На возможный вопрос хана: «Отколе королеву землю емлют» — следовало назвать Новгород, Псков, Тверь и Московскую землю. Кроме того, упомянуть захваты Воротынских и Белевских князей с их землями и городов тех Воротынских и Одоевских князей, что остались служить королю ^{107}. Московский посол боярин Константин Григорьевич Заболоцкий, выехавший в Крым 30 августа 1492 г. с целью известить хана о смерти Казимира, передавал намерение Ивана III самого «всести на конь», идти ратью против детей короля и «недружбу свою… им чинити, сколко… бог пособит» ^{108}. В заявлении московского великого князя предшествовавшие действия отделялись от новых, хоть и аналогичных, намерений. Теперь его врагов представляли иные лица. Но твердым оставалось желание продолжить войну, которую теперь планировалось активизировать: сам великий князь пожелал возглавить войско.

Прямых ссылок на потерю силы всех договоров после смерти одного из субъектов, который их заключал, не встречается. Заметно противоположное стремление опереться на существовавшие ранее отношения при их обновлении. В первом же посольстве великого князя литовского Александра к Ивану III было выражено желание «помнячы докон(ч)анье предковъ твоихъ с нашими предки и твоего отца з нашымъ отцомъ (договор 1449 г. Казимира с Василием II. — В.Т.), и на насъ, на дети… ажъ бы еси тыи крывды и шкоды, и грабежы, котории ся стали отчыне нашои, к Великому князству Литовскому, в землях и въ водахъ с твое земли, то нам оправилъ» ^{109}. Заключение нового соглашения виделось литовской стороной в прямом соответствии с ранее оформленными договорами при Казимире и Василии II и вплоть до времен Витовта и Василия I. ^{110}, [5] Можно понять стремление нового великого князя литовского «отчыну нашу в целости мети, какъ было за предковъ нашых» или чтобы «зъдавна котории места прыслухали к нашому г(о)с(по)д(а)ръству, к Великому князству Литовъскому, за великого кн(я)зя Витовта и за великого кн(я)зя Жыкгимонъта, и пры отцы нашомъ, короли его м(и)л(о)сти, абы то нине слухано к н(а)шому Великому кн(я) зству по-давному» ^{111}. Однако в таких обстоятельствах, когда одно государство испытывает внутренние трудности («нежитье»), связанные со смертью старого правителя, более значимой следует считать позицию другой, наступающей стороны. По словам великого князя Александра, именно «в нашомъ нежитьи твои (Ивана III. — В. Т.) вкраинники позабрали земли и воды нашы, и слугъ нашых через старии рубежи» ^{112}.

Соседи часто стараются воспользоваться занятостью внутренними проблемами государства и активизируют военные действия. Такая опасность ясно осознавалась в самом ВКЛ. Еще не став великим князем литовским, Александр Казимирович, обращаясь к жителям ВКЛ, писал о своем скором избрании: «…ажбы некотории неприятели, побачивши тую нашу пригоду (т.е. смерть Казимира. — В. Г.), Боже уховаи, не сягнули на тое панство, на отчину нашу, на Великое кн(я)ж(ес)тво Лит(о)вское и русское, для того есмо тут застали (т.е. остался в ВКЛ, чтобы возглавить его. — В. Т.)» [6]. Так же четко понималась необходимость собственного, отдельного от Польши, правителя в ВКЛ. Представители панов рады ВКЛ в обращении к жителям тех же земель (Витебской, Волынской, Киевской, Полоцкой и Смоленской) заявляли: «Королевича, его м(и)л(о)сти сына Алексанъдра у Великом кн(я)ж(е)стве Литовском зоставили есмо для того, ажъ бы земля была безъпечна (обезопашена. — В.Т.) отъ сторонъ неприятельских» ^{113}.