Питер - Москва. Схватка за Россию

В литературе дореволюционного периода о подобных аферах раскольников говорилось как о не вызывающих сомнения фактах. Например, близкий к славянофилам А.С. Ушаков в книге «Наше купечество и торговля с серьезной и карикатурной стороны» (1865-1867) пишет, что в тридцатых-сороковых годах XIX века много незаметного народу «выходило в люди» из уездных городов, сел и посадов. В том числе и из старообрядческих районов, где:

Известный писатель-народник Н.Н. Златовратский, оставивший зарисовки русской деревни, характеризовал отношение к раскольникам как настороженное, замешенное на уважении и страхе; православные священники редко ездили в селения староверов. И хотя те жили аккуратно и зажиточно, ощущение, что «все это добыто ими не чисто», никогда и никого не покидало [80]. Того же мнения придерживался известный литератор, непосредственно вышедший из народа, – М. Горький. В его рассказах о купеческой среде неизменно упоминается сомнительное происхождение средств (фальшивые деньги, разбои, грабежи), с которых началось восхождение торгово-промышленных семейств [81]. По словам Горького, эту уверенность ему еще в детстве (в конце 1870-х – начале 1880-х) внушил дед. Он внушал внуку Алеше Пешкову, что все крупные купцы или их отцы староверческого Нижнего Новгорода – это бывшие фальшивомонетчики и грабители, которым, по народной пословице, просто повезло: «если не пойман, то не вор» [82].

Для того чтобы описать староверческую модель капитализма в целом, необходимо проследить, как же на самом деле происходило становление раскольничьих хозяйств. На наш взгляд, криминальные версии, какими бы увлекательными они ни казались, несостоятельны. Более оправданной и убедительной кажется иная точка зрения: староверческий капитализм основан на общинном кредите, о чем свидетельствуют исследователи, обстоятельно изучавшие экономику староверия [83]. Неслучайно в религиозных воззрениях раскола душеспасительной признана такая торгово-производственная деятельность, которая направлена на сохранение веры и поддержание единоверцев. Достижение этих целей являлось совместным делом, когда каждый вносил свой вклад в общие усилия. Общинный подход в экономике наиболее полно выражал духовно-нравственные ценности, лежащие в основе жизнедеятельности староверия. Конечно, этот подход не исключает возможность возникновения криминальных элементов, но определяющую роль они играть никак не могли.

Староверческий капитализм развивался не по классическим, а по собственным духовным и организационным правилам. Они сформировались еще в первой половине XVIII века в знаменитой Выговской поморской общине и определялись необходимостью выживать во враждебной никонианской среде. Краеугольным камнем этого выживания стало равенство всех членов общины – как в хозяйственном, так и в духовном смысле. Род занятий, положение в общине зависели от способностей каждого и от признания их со стороны единоверцев: простой крестьянин мог стать наставником или настоятелем. Это обеспечивала практика внутренней открытости и гласности, когда ни одно важное дело не рассматривалось тайно. Любой имел право заявить свои требования, и они выслушивались и поддерживались – в случае, если другие считали их отвечающими общей пользе. В таких условиях решались и ключевые хозяйственно-экономические вопросы. Взаимодействие внутриобщинных сил, братское доверие позволили Выговскому общежительству скопить громадные капиталы – своего рода общую кассу для различных коммерческих инициатив [84]. В результате Выговское староверческое общежитие трансформировалось в самодостаточную, не зависимую от властей структуру, развивающуюся по своей внутренней логике. Известный писатель М.М. Пришвин – выходец из старообрядческой среды – воспевал край Выга, где его предки:

Кстати, именно здесь произошел интересный поворот староверческой мысли, связанный с обоснованием позитивного отношения к торговле и производствам. Ранее у приверженцев древнего благочестия подобные дела не пользовались особым расположением. Теперь же со стороны духовных лидеров староверия коммерция стала признаваться благодатным занятием, если она поддерживала существование единоверцев [86]. Устройство Выговской общины послужило моделью для хозяйственной и управленческой организации старообрядцев по всей стране. Со второй половины XVIII века, то есть когда начал складываться внутренний российский рынок и ослабли гонения, раскол превращается в прогрессирующую экономическую силу в купеческо-крестьянском облике. Уже в 1770-х годах, в правление Екатерины II, происходит легализация староверия посредством оформления его новых крупных центров в Москве и Поволжье. Выйдя из-за границы, из лесов и подполья, старая вера начала заполнять российские просторы, преобразуя их своей хозяйственной деятельностью. Однако экономика, выросшая из раскольничьей религиозной идеологии, не была капиталистической в полном смысле слова. Ее движущая сила и предназначение были связаны не с конкуренцией развивающихся хозяйств, как это происходит и происходило в Европе, а с утверждением солидарных начал, обеспечивающих существование во враждебных условиях.

Эта особенность не осталась незамеченной. В 1780-х годах князь М.М. Щербатов подчеркивал, что все старообрядцы «упражняются в торговле и ремеслах», демонстрируя большую взаимопомощь и «обещая всякую ссуду и воспомоществование от их братьев раскольников; и через сие великое число к себе привлекают» [87]. В первой половине XIX столетия эта особенность старообрядчества уже вызывает у многих серьезные опасения.

Например, у московского митрополита Филарета: он объяснял распространение раскола наличием общественной собственности, которая, будучи его твердою опорой, «скрывается под видом частной» [88]. К тому же раскольничьи наставники, проживающие не где-нибудь, а в столице на Охте (имелся в виду Павел Онуфриев Любопытный), в своих сочинениях открыто «проповедуют демократию и республику» [89]. По убеждению знаменитого архиерея господствовавшей церкви, это доказывает, что раскол стал особой сферой:

 – вопрошал митрополит Филарет [90]. С ним нельзя не согласиться: очевидно, что собственность, которая через механизм выборов наставников и попечителей оказывается принадлежащей не конкретным людям, а общине, не может быть частной. Хотя для внешнего мира и государственной власти она именно такой и представлялась. Внутри же староверческой общности действовало правило: твоя собственность есть собственность твоей веры. Как отмечал один из полицейских чиновников, изучавших раскол: