Россия на пороге Нового времени. (Очерки политической истории России первой трети XVI в.)

Реальное содержание московско-казанских переговоров по скупым сообщениям летописи представить себе очень трудно. Вероятно, речь шла об установлении форм зависимости Казани от Москвы. Переговоры не закончились, и их дальнейший ход был не вполне ясен.

Реальная опасность России в конце 20-х годов XVI в. грозила только со стороны Крыма. Еще в начале 1527 г. в ответ на поддержку литовскими волонтерами венгров против турецкого султана и его ставленника Яна Запольи крымские войска совершили набег на земли Великого княжества Литовского. Крымское войско, насчитывавшее до 26 тыс. татар, опустошило украинские и белорусские земли и дошло до самого Пинска. Однако под Каневом крымцы были разгромлены князьями К. И. Острожским и Слуцким [1227].

В начале сентября 1527 г. Ислам-Гирей с 40-тысячным войском [1228] двинулся к Оке, собираясь, по слухам, перейти реку у Рославля.

Позднее Саадат-Гирей заверял, что Ислам этот поход предпринял без его ведома. Василий III, узнав о движении Ислама, отправил «на берег» (т. е. к Оке) войска князей В. С. Одоевского и И. Ф. Телепнева-Оболенского. К ним присоединились находившиеся на Кашире князья Ф. М. Мстиславский и Федор Лопата Васильевич Телепнев-Оболенский. Сам же великий князь с братьями направился в село Коломенское, а затем расположился в 20 км от Оки. Москва, Коломна и некоторые другие города пять дней (по Постниковскому летописцу, неделю) находились в состоянии осады. В столице оставались с войсками князь Б. И. Горбатый, М. Ю. Захарьин и казначей П. И. Головин. Им Василий III «град велел окрепити и животы людем с посадов в град велел возити и пушки и пищали во граде велел пристроити» [1229].

Быстро и надежно организованная оборона не позволила крымцам переправиться через Оку. После перестрелки русские войска сами перешли реку, разбили татарские войска на реке Осетре у Николы Зарайского и гнали их до Дона. При этом в плен был взят фаворит хана мурза Янглич. «В Рождество Пречистые, в неделю» (8 октября) Ислам «пошел прочь» [1230].

В качестве репрессии за этот набег Василий III приказал потопить находившихся в это время в Москве крымских послов «Чабыка с товарыщи» [1231].

Для укрепления южной границы страны в 1527/28 г. был заложен каменный город на Острове (Зарайск) [1232]. Прочная оборона юга препятствовала крымским войскам в 1528 и 1529 гг. предпринимать какие-либо нападения на русские земли.

Дела внутренние в 1527–1529 гг. характеризуются настойчивым стремлением Василия III добиться полного подчинения служилых князей и бояр. Вместе с тем брак с Еленой Глинской привел к перегруппировке в составе великокняжеского окружения. Старомосковское боярство вынуждено было потесниться и уступить ряд позиций северским служилым княжатам. 28 февраля 1527 г. из «нятства» был выпущен дядя великой княгини Михаил Глинский. Ближайшему родичу молодой жены великого князя негоже было коротать свои дни в темнице. Глинский получил «свою казну и отчину» Стародуб-Ряполовский, находившийся вдали от литовских рубежей. Последнее в какой-то степени затрудняло возможность повторения его попытки бежать к Сигизмунду. Князь Михаил вскоре занял видное место при великокняжеском дворе. Сразу же после освобождения его «для прочности» женили на дочери князя Ивана Немого Васильевича Оболенского [1233]. Оболенские в последний период правления Василия III принадлежали к наиболее близкому окружению великого князя. А после смерти Василия Ивановича князь Иван Овчина Телепнев-Оболенский стал фаворитом Елены Глинской.

Князь Иван Немой выдвинулся при дворе сравнительно недавно. Впервые в качестве боярина он фигурирует на свадьбе Василия III в начале 1526 г., но уже в конце года сопровождает великого князя в его поездке на Тихвин [1234].

В целях «гарантии» верности князя Михаила Глинского в том же феврале 1527 г. с целой группы видных княжат, бояр и детей боярских была взята поручная грамота в том, что они должны будут нести прямую ответственность в случае побега князя Михаила. 47 человек обязывались князьям Д. Ф. Бельскому, В. В. Шуйскому и Б. И. Горбатому выплатить 5 тыс. руб., если Глинский сбежит. А уж те несли ответственность перед самим великим князем. Отныне недостаточно было крестоцеловальной записи самого опального вельможи (такую запись, например, дал в октябре 1506 г. князь К. И. Острожский [1235], а потом сбежал). Требовалась двустепенная порука цвета московской знати.

Приближает к себе Василий III и представителей княжат Северо-Восточной Руси. Так, осенью 1528 г. он женит князя Ивана Хомяка Даниловича Пенкова на своей свояченице (сестре Елены Глинской) [1236]. Отец Ивана Хомяка князь Данила считался старшим в роде ярославских княжат. Положение его сыновей (старшего Василия и младшего Ивана) напоминало положение служилых княжат: оба князя боярами не были, а князь Василий сохранял какие-то суверенные права в Вологодском уезде [1237]. Сам князь Иван появился при дворе сравнительно недавно (в разрядах упоминался в 1521 г. [1238]) и в изучаемое время ничем особенно не выделялся.

Вместе с тем Василий III зорко следил за тем, чтобы позиции его удельных братьев ни в какой мере не усиливались. Князья Юрий и Андрей в минуты военных опасностей и во время других важных событий должны были находиться вблизи великого князя. Переход на их службу представителям знати был фактически запрещен. Так, очевидно, летом 1528 г. опала постигла князей Андрея и Ивана Михайловичей Шуйских за попытку отъехать ко князю Юрию Дмитровскому. Князья Андрей и Иван тогда были молоды [1239], надежды «выбиться в люди» при дворе Василия III, где видные места занимали их старшие родичи Иван и Василий Васильевичи Шуйские, у них не было. Возможно, именно поэтому они я попытались искать счастья при дворе князя Юрия, которому служили многие представители младших ветвей известных княжеских фамилий. Но не тут-то было. Великий князь расценил это как побег. А так как шутки с державным братом были плохи, князь Юрий Иванович выдал беглецов великокняжеским представителям — князю Ю. Д. Пронскому и дьяку Е. Цыплятеву. Шуйские были «окованы» и разосланы по городам. Но на этот раз для беглецов дело обошлось благополучно [1240].

В июне 1528 г. 28 князей и детей боярских выступили поручниками «по опальных» Шуйских («в вине государя за отъезд и за побег выручили»). Поручники гарантировали уплату 2 тыс. руб. боярам, отвечавшим непосредственно перед великим князем в случае нового побега Шуйских [1241], князю Б. И. Горбатому и П. Я. Захарьину.

23 августа 1529 г. взята была запись с князя Ф. М. Мстиславского. Позднее (в 1531 г.) князь Федор вспоминал: «Сказали государю моему, что яз мышлю ехати к Жигимонту королю, и государь меня, князь великий, пожаловал, опалы своей на меня не положил». Но все-таки Ф. М. Мстиславский был вынужден целовать крест и принести присягу в верности московскому государю [1242]. Это был документ иного типа, чем поручные «по опальных» М. Л. Глинском и братьях Андрее и Иване Михайловичах Шуйских. Присягал сам князь Федор. Для прочности великий князь выдал за Мстиславского замуж свою племянницу, дочь царевича Петра и своей сестры [1243]. В связи с этим и составлена была крестоцеловальная запись («государь пожаловал, велел собе служити… и пожаловал меня государь, дал за меня свою сестричну, княжну Настасью»). Присяга близка была по формуляру к той, что в 1525 г. дал князь И. М. Воротынский. Князь Федор обязывался «до живота» служить Василию III и его детям, не отъезжать ни к его «братье», ни в Литву, не приставать к государевым «лиходеем», не сноситься без ведома великого князя ни с Сигизмундом, ни с кем-либо из Литвы, доносить о всех умыслах против великого князя и т. п.