Эдинбург. История города

Даже после сделки с банком широкая общественность продолжала оставаться в неведении относительно авторства цикла «Уэверли». Однако Скотт уже и сам был не против распрощаться с анонимностью: «Шутка затянулась, я устал». Теперь раскрытие инкогнито было делом времени, хотя в дневнике он и настаивал, что не собирается объявлять о своем авторстве на благотворительном обеде Театрального фонда. Еще одним почетным гостем, сидевшим во главе стола, был судья Александр Маконочи, лорд Медоубэнкс. В прошлом, будучи членом парламента и консультантом правительства по правовым вопросам, он был склонен к импульсивному поведению. Тем не менее сэру Вальтеру понравился «славный и умный малый», даже несмотря на то, что тот оказался немного «шумным и прямолинейным». Перед тем как сесть за стол, Медоубэнкс спросил: «Как вам вся эта таинственность с авторством романов об Уэверли»? «Уже не нравится, — ответил Скотт. — Кроме того, секрет слишком широко известен». Он подумал, что Медоубэнкс репетирует новую шутку, однако, «вместо того чтобы поддержать пикировку, тот произнес целую речь, в которой всерьез сопоставлял меня с автором Уэверли, и у меня не было возможности увильнуть; мне пришлось бы либо признаться, либо все отрицать, и, пока он говорил, мне пришло в голову, что это самый удачный случай, чтобы признаться».

Медоубэнкс до сих пор предпочитал цветистую риторику, к которой пристрастился еще в начале карьеры. Он завершил речь, раскрывающую тайну сэра Вальтера, такими похвалами в его адрес: «Он создал новую репутацию нашему национальному характеру и обессмертил Шотландию». Герой дня отвечал: «Я теперь судим своей страной, и можно подумать, что я — преступник, которого обвиняет лорд Медоубэнкс… Любые беспристрастные присяжные вынесли бы вердикт „Вина не доказана“. Я готов, однако, признать свою вину». [232]

Сэр Вальтер пользовался славой во всем мире, однако его соотечественники восхищались им сильнее всех. Он говорил о шотландцах то, чего до него не говорил никто. Это дорогого стоило в стране, где национальное самосознание было еще столь молодым и хрупким. Во времена, когда древняя Шотландия уже ушла в прошлое, а современная Шотландия только рождалась, его достижения выглядели еще более внушительными.

Едва ли найдется хоть один шотландский роман, который не начинался бы парафразом подзаголовка самого «Уэверли» — «Шестьдесят лет назад». В предисловии сэр Вальтер объяснял: «Нравы общества в северной части острова ко времени описанных мною событий дали мне возможность сделать несколько любопытных противопоставлений. Они смогли внести разнообразие в рассказ и оживить нравственные уроки, которые я склонен считать самой важной частью своего плана». [233]

Этот труд весьма неоднозначен, как и подлинные события 1745 года, о которых он повествует. Они многое значили для Скотта, и в своем романе он стремился осмыслить и определить их истинное значение. Пропитанный культурой якобитов, он как никто мог бы описать драму принца Чарльза Эдуарда Стюарта, начиная с момента, когда тот поднял свой флаг при Гленфиннане, до бегства по вересковой пустоши после катастрофы у Куллодена. И все же сэр Вальтер рассказывал историю совсем другую.

Действие романа начинается в Англии. Главный герой (или антигерой) Эдуард Уэверли — молодой офицер, происходящий из старинного семейства роялистов. Его направляют в Шотландию. С рекомендательным письмом он посещает стойкого сторонника дома Стюартов, барона Брэдвордина, в его замке Тюлли-Веолан. Замок представляет собой унылые руины, олицетворение упадка. Бесплодность движения якобитов наиболее наглядно показана в характере Брэдвордина. Неиссякаемая преданность делу Стюартов сочетается в нем с собственным, щепетильным донельзя (чтобы не сказать педантичным) чувством чести. Это делает его непригодным для какого-либо дела. Так впервые мы узнаем о якобитах, что они потеряли всякую связь с реальностью.

Следующий персонаж, с которым встречается Уэверли, Фергус Макивор, и похож, и не похож на Брэдвордина. Макивор демонстрирует качества, которых мы и ждем от вождя горцев. Он отважен, неустрашим и готов умереть за то, во что верит (как в конце концов и происходит). Однако мы также узнаем, что он человек рассчетливый и, возможно, никогда не выступил бы на стороне Стюартов, если бы не уговоры его хитрой сестрицы. Уэверли приходит в голову, что люди могут становиться якобитами так же, как становятся вигами — для собственной выгоды. Говоря о этом, Скотт не только лишает якобитов романтического ореола, но и делает их менее чуждыми читателю, в особенности, быть может, читателю английскому. Поддерживая проигранное Дело, якобиты могут лелеять столь же честолюбивые надежды, как и их противники, вышедшие победителями. Это означает, короче говоря (гораздо короче, чем повествует долгая история их вражды), что союз Англии и Шотландии может быть удачен — а, по мнению Скотта, так и есть. Этот союз был благом для обеих наций.

Никто не был знаком с темным прошлым Шотландии лучше сэра Вальтера, никто лучше него не знал, сколько она выстрадала, когда ее правители ушли на юг, сколько боли ей пришлось вынести, когда она пожертвовала своей свободой, подчинившись Англии. У нее имелись и внутренние раны, которые требовалось залечить. В «Уэверли» рассказано об одной из них — расколе между горными районами и Низинами, который ко времени Скотта уже уходил в прошлое. За раскол пришлось заплатить непомерную цену; традиционное общество было разрушено. Сэр Вальтер думал восполнить утерянное и снова объединить Шотландию, взяв за основу горскую культуру, а не культуру Низин.

Эту задачу Скотт мог попытаться решить и в жизни, а не только в литературе — и он приложил все усилия, чтобы это сделать во время визита короля Георга IV в Эдинбург в 1822 году. Это было первое за сто пятьдесят один год посещение правящим королем столицы Шотландии. Сэр Вальтер, занимавшийся постановкой празднества, посчитал, что национальный горский костюм из клетчатой ткани, в отличие от постной пресвитерианской эстетики, будет смотреться великолепно, и оказался прав: это торжество сделало шотландскую клетчатую ткань последним криком моды, и моды весьма живучей. В 1849 году сэр Джон Грэм Дэлйелл писал: «Тридцать или сорок лет назад ни один уважаемый джентльмен не появился бы в килте на улицах Эдинбурга». Он вспоминал о «выражении лиц некоторых дам, изображавших удивление, не лишенное неодобрения, при виде молодого горца, пусть и из почтенного семейства, который появился в килте на званом вечере, где присутствовал и я». Короче говоря, килт предназначался для изящных, красивых, беззаботных юношей, но не для стариканов с брюшком и артритом. Торжества, организованные Скоттом, давно прошли, но парадный национальный шотландский костюм, доведенный им до совершенства, еще долго продолжал жить в народной памяти. И правда, шотландка то выдвигалась на передний край моды, то отступала, но она по-прежнему сохраняет актуальность. Эдинбург 1822 года создал тот образ шотландца, который до сих пор хорошо известен и у себя на родине, и во всем мире. [234]

Недавнее прошлое самого города послужило сюжетом другого романа, одного из лучших у Скотта, «Эдинбургская темница» (1818). Этот роман также начинается со стандартной формулы летописца: «Времена изменились лишь в том, что касается быстрой передачи знаний и сведений между отдельными частями Шотландии. На это теперь уходит не более двадцати или тридцати лет…». [235] Движущей силой событий романа является острое ощущение того, что в стране и ее столице вершатся великие исторические процессы, и опять страна рискует уклониться от курса, разбиться вдребезги и погибнуть — а что-то вроде этого вполне могло произойти, если бы сэр Вальтер не поспешил ей на помощь. Название романа служит символическим фоном этих событий: оно напоминает о ратуше Эдинбурга, где содержались преступники, прежде чем их уводили навстречу смерти на Грассмаркет.