От варягов до Нобеля. Шведы на берегах Невы

Юн Тунельд, напротив, был не формалистом, а подвижником. Но в 1924 г. ему был нанесен страшный удар: советский Комиссариат иностранных дел сообщил, что присутствие Юна Тунельда в стране более не является желательным. То была чистой воды месть: Швеция выслала главу российского Телеграфного агентства в Стокгольме за шпионаж, и Тунельд был выбран как объект ответных репрессалий. Решение мотивировалось тем, что он в качестве представителя в России петроградской шведской колонии и Красного Креста использовал свое положение для защиты экономических интересов шведов. «Справедливость этого я должен признать, — пишет Тунельд, — однако с той оговоркой, что моя защита касалась вопроса столь простого, как неприкосновенность жилищ соотечественников».

При отъезде Тунельда фон Хейденстам попросил его в интересах межправительственных отношений не доводить это дело до сведения прессы. Тунельд с горечью вспоминал: «Итак, первым, кем, словно пешкой, пришлось молчаливо пожертвовать в политической игре обоих министров иностранных дел, стал тот, кто после того как представители шведского правительства в 1918 г. бежали с поля боя, остался и, несмотря на свои слабые позиции, сумел исполнить не такую уж малую долю обязанностей упразднившейся дипломатической миссии».

Гайки закручиваются

Хотя несколько шведов уехали из Ленинграда только в 1930-х гг., последний зарегистрированный отъезд относится к июлю 1924 г., когда покинула приход и город уроженка Гельсингфорса Анна Фалин. Последним окрещенным стал Виктор Густав Эрикссон, сын заводского мастера Густава Эрикссона и его жены Каролины Маттссон. Это было в 1925 г. Крестины состоялись на дому. Об есть запись в книге рождений и крещений церкви Св. Екатерины, но свидетельство о крещении выдал финский приход Св. Марии, и это кое-что говорит о положении дел в приходе Св. Екатерины. Последним конфирмантом стал Альбин Фердинанд Рейнсон, родившийся в Петербурге в 1908 г. сын наборщика Вильхельма Александера Рейнсона. Конфирмация состоялась 1 августа 1926 г.

В середине двадцатых годов деятельность прихода и церковного совета едва-едва теплилась. В июле 1925 г. церковный совет сообщил властям, что не может предъявить никаких протоколов, поскольку на протяжении первого полугодия не было ни одного собрания прихожан. Однако в декабре того же года состоялось собрание в присутствии 42 человек, на котором обсуждался новый договор с властями, долженствующий заменить договор, заключенный в 1923 г. Договор был подписан в 1926 г. и обновлен в 1928-м.

Визит Свена Хедина и Альберта Энгстрёма

17 декабря 1923 г., свой последний день на российской земле, Свен Хедин провел с писателем и художником Альбертом Энгстрёмом и Тунельдом в Эрмитаже. После посещения музея они отправились в контору Тунельда, где собрались несколько петербургских шведов. Среди присутствующих были заведующая конторой Тунельда Каролина Классон с дочерью Виван, которая позднее записала свои впечатления от этой встречи:

«Я имела удовольствие накрывать на стол и сидеть за ним со Свеном Хеди-ном и Альбертом Энгстрёмом и слушать их рассказы о пережитом — главным образом Хедина, так как Энгстрём говорил меньше. Он полагал, что ему легче рисовать, чем держать речи, как он выразился перед тем как поблагодарить за обед. Тем красноречивее был Хедин, его речь была блистательна.

Хедин возвращался из исследовательской экспедиции в Азии. Его проезд по территории Советской России на пути домой вызвал переполох в русской прессе. „Маленький домик“ был наводнен любопытными журналистами, которые хотели взять интервью у великого исследователя. Альберт Энгстрём тоже был проездом — домой из Москвы, где он провел несколько месяцев, изучая тамошнюю жизнь; результатом стала книга „Москвичи“».

Групповая фотография снята перед домом Тунельда (некогда принадлежавшем Иммануилу Нобелю). Виван Классон вспоминает, что Хедин дал ей золотую монету, когда она помогла ему управиться с ботами. «Потом он поцеловал меня, наверное, тоже на память. Он был проказник. Взгляните на сделанную во время этого посещения большую фотографию. Беседуя с профессоршей Луниной, которая стоит по одну сторону от него, с другой он сжимает мою руку».

На фотографии слева направо: г-н Мальмстрём, директор Ингве Руселль, директор банка Улоф Ашберг, г-н Юханссон, г-жа Классон, Альберт Энгстрём, профессорша Лунина, Свен Хедин, г-н Линдер, Виван Классон, Юн Тунельд и г-н Хаглунд. Архив семьи Тунельда

Введенная в 1921 г. новая экономическая политика открыла возможности для определенного возврата к частной собственности, и после того как Швеция и Советский Союз восстановили дипломатические отношения, Тунельд начал переговоры с властями о взятии в аренду своего завода. Но обсуждение вопроса затянулось, и контракт был подписан лишь после отъезда Тунельда из страны.

В 1927 г. Тунельд смог вернуться в Ленинград. Во время его трехлетнего отсутствия производством руководила Каролина Классон, вдова управляющего конторой. Условия работы были неслыханно тяжелыми, и к возвращению Тунельда производство на заводе находилось, по его собственному выражению, «в упадке». Вскоре Комиссариат промышленности обратил свои взоры на дом на Ленинградской набережной и принялся уплотнять его чужими людьми. Время работало против Тунельда и его деятельности; в 1928 г. был объявлен первый пятилетний план, а в 1930-м у инженера отняли аренду и приговорили его к году принудительных работ. Это наказание было, впрочем, заменено штрафом.

В середине тридцатых шведский приход был уже так мал, что с трудом собирали людей на «совет двадцати», а церковная деятельность была крайне ограниченной. Одновременно сильное давление на приход оказывал отдел культуры Ленинградского совета, требовавший привести в порядок церковное здание.

Церковь нуждалась в ремонте, но требования властей обусловливались не заботой о ее состоянии. Истинной причиной являлась все более враждебная религии политика Советского государства. В годы первой пятилетки гонения на церковь усилились. В апреле 1929 г. вышел декрет о «религиозных объединениях», предоставивший государству более широкие возможности для конфискации церковных зданий и использования их в нерелигиозных целях. В ближайшие годы численность евангелических священников в России быстро уменьшалась: осенью 1933 г. в немецких приходах Советского Союза было 46 пасторов, в феврале 1935-го стало 22, а в конце года осталось только 8. Причины этих потерь — депортация и «добровольная эмиграция».

Для ремонта здания церкви нужны были деньги, которых приход не имел. Тунельд снова обратился за помощью к шведской церкви на родине, на сей раз к Эрлингу Эйдему, сменившему Натана Сёдерблума на архиепископской кафедре. Эйдем осознал серьезность ситуации и 6 ноября 1935 г. выслал 2000 крон «на выполнение необходимейших ремонтных работ в шведской церкви Св. Екатерины в Ленинграде».

Единственная церковь во всем Ленинграде, которая по-прежнему остается церковью, — это шведская. Конечно, богослужения в ней уже не проводят — они ведь в России не разрешены, но и не обращена в клуб, кинотеатр, ни в иное учреждение, а именно такая судьба постигла все другие городские церкви…

У забредшего туда и составившего слова «Шведская церковь» из затертых фрагментов букв над воротами шведа возникает довольно сильное ощущение одиночества и растерянности. В Ленинграде шведов немного, и единственная маленькая церковь, испытавшая на себе воздействие погоды и ветра, производит тоскливое впечатление.

Однако она и не совсем оставлена соотечественниками на произвол судьбы. Верным другом и защитником церкви является шведка-госпожа Анна Хольмберг, которая вот уже скоро тридцать пять лет работает ее сторожем. В 1890-х гг. заводской мастер Хольмберг с женой приехали в Россию и поселились в Петербурге. Спустя непродолжительное время им было поручено ответственное задание — служить сторожами при церкви и других зданиях прихода. Для обоих эта работа стала пожизненной. Господин Хольмберг скончался несколько лет назад, а госпожа Хольмберг по-прежнему занимается этим делом, хотя ей теперь уже больше семидесяти.