Прибалтика на разломах международного соперничества. От нашествия крестоносцев до Тартуского мира 19

Реформы Александра II сообщили мощный импульс формированию национальной интеллигенции в Прибалтийском крае. Однако Россия не поспешила своевременно направить этот процесс в нужное русло и взять его под свой контроль путём утверждения через государственную Церковь, государственный язык и народное образование православно-русских начал в Прибалтийском крае.

Немцам удалось не только остановить движение к православию в крае, не только добиться возвращения назад в лютеранство части крестьян, принявших православную веру, но и оказать через лютеранскую Церковь и школу влияние на национальную самоидентификацию формирующейся эстонской интеллигенции (при всей ненависти эстонцев к своим поработителям). И это влияние оказалось настойчивее и мощнее православно-русского воздействия.

Со второй половина XIX в. немцы уже не могли сдерживать развития национальной эстонской культуры, народно-просветительской деятельности эстонской интеллигенции (пока ещё малочисленной), национального эстонского движения. Но они сделали всё от них зависящее, чтобы этот процесс, несмотря на нередко сопутствовавшие ему антинемецкие настроения, всё же развивался вокруг твёрдого лютеранского ядра. И это ядро подспудно тянуло в сторону от православной России, задавало пробуждавшемуся национальному движению антироссийский и антиимперский вектор.

Ещё в 1840-е гг. епископы Иринарх и Филарет, генерал-губернатор Головин разглядели в движении крестьян к православию акт стихийной массовой национальной самоидентификации коренного населения края с русским народом и российской государственностью. Но это движение не было поддержано своевременно и должным образом. В результате лютеранско-немецкий элемент перехватил инициативу и там, где это было возможно, наложил свою печать на мировоззрение формирующейся эстонской интеллигенции, а следовательно, и на формулируемые ею цели национального движения.

Поскольку эстонский народ в основной своей массе оставался крестьянским народом, то многовековые чаяния крестьян, испытывавших национальный и социальный гнёт немецких помещиков, не могли не влиять на повестку дня национального движения. Поэтому вопрос, как вывести крестьян из угнетённого состояния, улучшить их быт, сделать хозяином на своей земле, был стержневым для эстонских интеллигентов.

С другой стороны, так как немцам удалось утвердить практически монопольные позиции лютеранской религии в крае, а вместе с ней и немецкий характер региона с тяготением к Германии, то это обстоятельство не могло в дальнейшем не привнести в повестку дня элементы вестернизации, равнения на политические, социальные, экономические процессы, развивающиеся на Западе.

На первых же порах основное внимание было уделено развитию этнокультурной самоидентификации эстонцев. И здесь выдающуюся роль сыграл Фридрих Рейнгольд Крейцвальд, врач из Выру и основоположник эстонской национальной литературы. Он явился составителем народного эпоса «Калевипоэг», впервые изданного в 1857–1861 гг. и оказавшего большое влияние на самосознание эстонцев. За этот труд Крейцвальд был награждён Демидовской премией Российской академии наук. Широкую популярность в народе завоевали и «Старинные эстонские народные сказки» Крейцвальда, а также редактировавшийся им «Полезный народный календарь», расходившийся огромным для того времени тиражом — до 25 тысяч экземпляров.

Вслед за Крейцвальдом, считавшим наследие предков славой и красой эстонского народа, собиранием и изучением народного творчества стали заниматься почти все виднейшие эстонские писатели и деятели культуры второй половины XIX в. Центром этой работы стало открытое в 1872 г. Общество эстонских литераторов, зарегистрированное под названием Общества грамотных эстонцев. Наиболее усердными собирателями народного фольклора были М. Веске, Я. Хурт, М. Эйзен, Я. Кырва, Ю. Кундер, П. Сюдда. Нередко они объединяли вокруг себя широкую сеть таких же увлечённых корреспондентов: учителей, ремесленников, крестьян, студентов.

Однако далеко не все виды народного творчества могли быть пропущены прибалтийско-немецкой цензурой и опубликованы. Прежде всего это касается цикла песен «Жалоба эстонца», получивших широкое распространение во второй половине ХГХ в. в устной форме и в рукописях и представлявших как бы подпольную народную литературу. В этих и других политических народных песнях различимо сильное неприятие 700-летнего угнетения эстонского народа немецкими баронами. И потому жалоба воспринимается не как бессильное причитание по несчастной судьбе, а скорее как готовность и призыв к борьбе. Вот как в одной из песен характеризуется историческая миссия немецких пришельцев:

Не меньше достаётся и пасторам, которые также причисляются к угнетателям и грабителям народа:

Народное творчество отражало и социальное расслоение в деревне. Наряду с продолжавшими бытовать бобыльими и пастушьими песнями появляются рифмованные батрацкие песни, направленные против крестьянина-дворохозяина — серого барона. Народ осмеивал и так называемых «можжевеловых немцев», т.е. эстонцев, стремившихся подражать всему немецкому.

Прежде основным народным развлечением были качели. Теперь к ним добавились деревенские гуляния с хороводами и хороводным пением. В основном это были любовные песни, большей частью заимствованные у немцев.

Одним из народных инструментов становится гармонь. Большую популярность получают русские народные песни, особенно привились песни узников, бродяг, солдатские песни.

Примечательно, что народ сохранил благоговейное отношение к русскому государю, которое всегда так умиляло и обезоруживало русских чиновников, заставляя сочувствовать простым эстонцам в их распрях с баронами и пасторами. Вплоть до революции 1905 г. эстонцы в своих песнях возносили хвалу русскому царю, показывая тем самым, что свои надежды они связывают с верховной российской властью.

В 1869 г. состоялся первый всеэстонский певческий праздник, положивший начало национальной традиции эстонского народа, живущей и поныне. Он прошёл под общим руководством германофила И.В. Яннсена и покровительством лютеранских пасторов. Репертуар праздника состоял в основном из немецких песен религиозного содержания. И всё же это было событие, сообщившее импульс образованию местных певческих обществ, например «Ванемуйне» в Дерпте, «Ильмарине» в Нарве, «Койт» в Вильянди, и вместе с ними — дальнейшему развитию эстонской песенной культуры и певческих хоров, сыгравших значительную роль в укреплении национального самосознания эстонского народа. Первые эстонские композиторы формировались в процессе обработки народных мелодий и создания хоровой музыки. Подлинно народными стали песни А. Томсона и Кунилейд-Зебельмана, приобретшие популярность по всей Эстонии. В последнюю четверть века выдвинулись композиторы, окончившие Петербургскую консерваторию: И. Капель, М. Хярма, К. Тюрпну.

Народное творчество стало источником вдохновения и богатым материалом для целой плеяды эстонских писателей, которые, в свою очередь, стремились просвещать и образовывать народ, пробуждать в нём национальное самосознание. К этой плеяде литераторов, безусловно, принадлежит первая эстонская поэтесса, драматург и организатор эстонского театра Лидия Койдула, дочь газетного издателя И.В. Яннсена. Современниками был высоко оценён её сборник патриотической лирики «Соловей с берегов Эмайыги» (1967 г.). Как и в эстонских народных песнях, остриё помещённых в нём стихов было направлено против немецких помещиков. 24 июня 1870 г. в Дерпте состоялось первое открытое театральное представление общества «Ванемуйне». Автором пьесы и постановщиком была Койдула, считавшая, что сцена, снабжённая подходящим репертуаром, может стать неоценимым средством воспитания народа. Среди драматургических произведений Койдулы наибольшей известностью пользовалась пьеса из жизни крестьян «Этакий мульк, или Сто пур соли» (1871 г.).