Постижение России; Опыт историософского анализа

При этом указанное перенапряжение истории в ее человеческом измерении было прямым следствием насилия над реальностью, над самой природой российской социальности. Считалось, что ткань социальности может ассимилировать любые отношения, построенные на любых идеях и представлениях, независимо от того, насколько способна выдержать их социальная реальность. В том же случае, если она их не выдерживала, что ж, тем хуже для этой реальности. Она просто ломалась через колено методами тотального насилия и террора. Они нарастали в стране в той самой мере, в какой страна, ее социальность объективно не соответствовали, а потому сопротивлялись плану-схеме ее преобразования по марксистским рецептам.

Ведь что такое коллективизация и последовавший за ней голод? Резкий, никакой особой экономической необходимостью, кроме как искаженными представлениями о путях и методах аграрных преобразований, о самой природе русского крестьянства, не обусловленный насильственный слом общественно-экономического уклада российской деревни, сопряженный с открытым террором против экономически самых крепких товаропроизводителей, носителей самого института собственности на землю. Вполне естественно, все это привело к полной хаотизации всей экономической жизни аграрного сектора экономики Советской России, которая завершилась молниеносным упадком производительных сил деревни, наглядно выразившимся в повальном голоде во всех основных хлебосеющих регионах России. То, что он был усугублен безнравственно-преступным выгребанием остатков зерна в счет оплаты западных технологических заимствований для индустриализации страны, не изменяет главного: голод был закономерной реакцией на насильственное, внеэкономическое введение производственных отношений, никак не учитывавших реальностей производительных сил российской деревни. Они не были адекватными и во все последующие десятилетия.

Изгнав из села частный интерес в масштабах, разрушительных для производительных сил деревни, ее гармоничного развития, коммунистический режим превратил аграрный сектор экономики в пространство бесконечных и большей частью безуспешных экспериментов, завершившихся в итоге изгнанием из села самого непосредственного производителя - русского крестьянина. Попытка строить экономические отношения на селе вне реальных и персонифицированных отношений собственности не только на землю, основные орудия труда, но и на произведенный продукт закончилась полным безразличием ко всему, что может стать объектом собственности, то есть экономическим абсурдом. Нигде так отрицательно не сказалось негативное отношение марксизма к частной собственности, как в деревне, и именно потому, что ничто так не нуждалось в ней, в силу особенностей самого процесса сельскохозяйственного производства, как деревня.

Вечное и во многом оправданное российское недовольство наличной действительностью вело, однако, не к тому, чтобы научиться с ней считаться и на этой основе преодолевать, а как раз к обратному результату - к абсолютному презрению к действительности, к такому ее игнорированию, которое находится на грани жизненного абсурда. Психологически он выражался в постоянном навязывании стиля жизни, главным лейтмотивом которого стало откладывание жизни "на потом", жизни "во имя светлого будущего", стремление жить не реальностями настоящего, а вечно откладываемой реализацией иллюзий будущего. Такая психологическая установка подпитывала общую историческую практику такого отношения к сложившимся реальностям, когда в них ничего не жалко, ибо они ничто перед светлым коммунистическим будущим, во имя достижения которого никого и, тем более, ничего в настоящем не жалко. Такое отношение к действительности стало источником разгула внеэкономического стиля мышления и отношения даже к самой экономике. Чего стоит в этой связи хотя бы авантюристическая в своей основе программа строительства основ коммунистического общества к 1980 году. Она стала печальным апофеозом самого типа исторического творчества на евразийских просторах России, исходя не из сложившихся реальностей, а из исторического идеала.

Наиболее болезненным образом все это сказывалось, в первую очередь, на экономике, то есть на той части исторической реальности, которая в наименьшей степени восприимчива к произвольным формам исторического творчества, к опережающим ее возможности историческим прожектам преобразования общества. Их естественным итогом стало то, что стало полная хаотизация всего, что можно хаотизировать, всей ткани социальности такими формами исторического творчества, которые в самых существенных своих моментах не считались с самоценностью сложившейся исторической реальности, навязывая ей изменения, опережающие ее возможности быть органичной и гармоничной исторической реальностью.

Вечная экономическая неустроенность России в XX веке - это прямое следствие навязывания ей опережающих и уже только поэтому утопичных проектов ее реформирования, таких производственных отношений, которые, опережая характер и уровень развития имевшихся производительных сил, увы, превращались, как им и положено в таких случаях быть, из форм их развития в их трудно преодолеваемые оковы.

Россия попала в формационную ловушку истории и попала именно потому, что оказалась излишне преданной не себе самой как России, не своей истории, культуре, духовности, наконец, не тем сложившимся историческим реальностям, которые и только которые способны определить меру исторически возможного и реально достижимого в историческом творчестве, а голой теории, истинность положений которой еще только предстояло доказывать практикой исторического развития. Россия и доказала своей историей XX столетия, что далеко не все положения марксизма адекватно отражают историческую реальность, что наряду с бесспорными истинами своего времени, в нем есть иллюзорные, утопические и просто ошибочные положения, в основном сгруппировавшиеся вокруг проблем обретения новых формационных качеств общества, путей, методов и средств социализации капитализма.

Созданная на базе материалистического понимания истории формационная концепция исторического развития, позволившая достаточно адекватно отразить содержание формационной исторической реальности и формационной логики истории и на этой основе вскрыть основные противоречия капитализма как формации, в частности, перспективные тенденции в ее развитии, вместе с тем оказалась не в состоянии справиться со всем богатством конкретного содержания конкретной истории капитализма, адекватно отразить потенциал его исторической изменчивости, в частности, потенциал социализации, заключенный в самом капитализме,- задача, с которой в ее предельной конкретности, в принципе не может справиться ни одна теория, тем более, если ей еще и не позволять это делать.

Ведь не секрет, что в советское время марксизм был поставлен в условия идейно-теоретической исключительности, при которых всякое отступление от его основ рассматривалось как идейное ренегатство и расценивалось как признак идейной неблагонадежности со всеми вытекающими отсюда последствиями. Но в любом случае в марксизме, с одной стороны, была переоценена острота основного противоречия капитализма - между нарастающим общественным характером производства и частнокапиталистической формой присвоения, а с другой - недооценена историческая миссия частной собственности в современной истории. Социалистический потенциал современной истории, ее готовность к радикальной социализации капитализма был явно преувеличен, как явным образом была преувеличена и историческая миссия пролетариата, роль общественной и государственной собственности по сравнению с частной в экономических процессах современного мира.

В последнем случае, с позиций современного исторического опыта в марксизме вообще было дано ошибочное толкование путей преодоления отчуждения людей от собственности и обретения вожделенного социально-экономического равенства: посредством огосударствления собственности, наделения всех и каждого равным отношением к собственности за счет лишения всех и каждого отношения к собственности вообще. В исторической практике это завершилось иными процессами - собственность приобрела анонимный характер, но не перестала быть собственностью и, тем более, не поставила всех в равные отношения к себе как собственности.