Разгром конвоя PQ-17

Флот метрополии пришел в Скапа-Флоу во второй половине дня 8 июля. Командиры крейсеров, несомненно, полностью поддерживали Гамильтона. Крейсер «Норфолк» и два американских крейсера пришли в Хваль-фьорд в тот же день. Капитан 1 ранга Белларс написал длинное дружеское письмо Гамильтону, в котором сообщил, что события 4 июля вызвали у экипажа «Норфолка» «гнев и ярость» и ему пришлось обратиться ко всему личному составу с речью и сослаться в ней на его, Гамильтона, объяснения, переданные им утром 6 июля. Контрадмирал Гамильтон знал, что и личный состав крейсера, на котором он находился, с нетерпением ждет от него, Гамильтона, подобных объяснений. «Судя по настроению, царящему в кубриках „Лондона“, — писал он адмиралу Тови, — личный состав испытывает чувство досады и огорчения в связи с тем, что мы покинули суда конвоя и ушли от них на полной скорости». Как только «Лондон» встал на якорь в Скапа-Флоу, Гамильтон сразу же сошел на берег, чтобы увидеться с командующим, вполне сознавая при этом, что его ждет нечто вроде суда, и тем не менее надеясь обосновать свою точку зрения.

Адмирал Тови ознакомил Гамильтона с теми фактами, о которых последний еще ничего не знал. Поняв истинное значение катастрофической по своим последствиям ошибки, Гамильтон пришел в ужас. Позднее он сдержанно, но холодно писал своему командующему: «Если бы я знал, что, кроме тех данных, которые я уже получил, адмиралтейство не располагало никакой новой информацией относительно движения линейных кораблей противника, то оценка мной обстановки, вероятно, была бы совершенно иной».

Вечером 8 июля Гамильтон и командир флагманского корабля капитан 1 ранга Сервейе сошли на берег и поднялись на окаймлявшие бухту Скапа-Флоу холмы. Дорогой ни обменялись мучившими их мыслями, а дойдя до вершины холма, долго молча смотрели на стоящий на рейде Флот метрополии. Затем Гамильтон грустно заметил: «Мне, пожалуй, нужно было быть Нельсоном и не считаться с радиограммами адмиралтейства». Капитан 1 ранга Сервейс покачал головой и сказал, что даже Нельсон не посмел бы не считаться с целой серией таких радиограмм.

На борту «Лондона» из динамиков радиотрансляционной сети послышалась команда: «Все наверх! Построиться на юте!» Построившись подивизионно, экипаж крейсера замер в ожидании, предчувствуя что-то необычное. На палубе установили доску с приколотой к ней генеральной картой Арктики. Через некоторое время подали команду «Смирно», и на палубу вышел контр-адмирал Гамильтон. Подав команду «Вольно», адмирал взял микрофон и попросил общего внимания. Далее произошло совершенно беспрецедентное. Адмиралы вовсе не обязаны объяснять свои действия и поступки личному составу кораблей. Гамильтон начал свою речь следующими словами: «Я намерен рассказать вам все совершенно откровенно, но не вздумайте истолковывать то, что я скажу, как критику правительства, адмиралтейства или командующего Флотом метрополии и командиров соединений».

Гамильтон рассказал далее всю историю конвоев PQ на север России. Он наномнил морякам крейсера «Лондон», как в 1941 году они доставляли лорда Бивербрука и его миссию в Москву и как это, собственно, и положило начало арктическим конвоям. Подчеркнув важность непрерывной доставки материалов в Советский Союз, несмотря на тяжелые потери, [48] Гамильтон продолжал: «Когда погода в Северной Норвегии улучшилась, атаки немецкой авиации усилились, как и предполагали все командующие. В начале июня кромка паковых льдов, к сожалению, смещается значительно южнее. На флоте считали, что конвой PQ.17 не следует отправлять, пока граница льдов не сместится к северу. Однако над этими доводами восторжествовали политические соображения. В результате конвой PQ.17 был отправлен и подвергся в районе восточнее острова Медвежий ожесточенной атаке в общей сложности двумя сотнями самолетов противника».

Адмирал Гамильтон напомнил экипажу крейсера эпизод с линейным кораблем «Бисмарк», чтобы показать, насколько осложнится будущее Великобритании, если «Тирпиц» прорвется когда-нибудь в Северную Атлантику: «Я хочу, чтобы вы поняли, что в то время, когда мы проводим конвои PQ, перед командующим Флотом метрополии не перестают стоять другие задачи».

«Когда во второй половине дня 4 июля воздушная разведка обнаружила, что „Тирпиц“ и „Хиппер“ вышли в море, положение серьезно осложнилось, и нам приказали рассредоточить конвой и на полной скорости отойти на запад. Никогда в своей жизни я не выполнял приказа командования с таким нежеланием, как в тот день…»

Эти слова Гамильтона экипаж крейсера встретил громкими криками одобрения, и стало ясно, что он завоевал симпатии слушателей. Некоторое время он не мог говорить из-за сильного шума. Затем продолжал: «Я так же, как, уверен, и все вы, понимал, что, уходя от конвоя, мы бросаем его на произвол судьбы. Если бы решение должен был принять я, то, несомненно, я остался бы и принял бой, и это решение наверняка оказалось бы ошибочным. Бывают ситуации, когда личное мнение приходится отбрасывать и рассматривать вопрос хладнокровно, исходя из стратегических соображений. Если бы нам пришлось вступить в бой в Баренцевом море, это могло бы привести к необходимости подхода туда Флота метрополии и вступления его в бой с „Тирпицем“, несмотря на угрозу атаки наших кораблей немецкой береговой авиацией. Это вполне могло бы привести нас к тяжелому поражению».

Гамильтон мрачно заключил, что будет удивлен, если хотя бы половина судов конвоя PQ.17 дойдет до порта назначения; однако если посмотреть, что было достигнуто проводкой семнадцати конвоев, то, по его мнению, все должны согласиться с тем, что риск и потери оправданны. В 22.30 8 июля в программе немецкого радиовещания снова раздался голос Уильяма Джойса, обращавшегося к миллионам радиослушателей в Великобритании. На этот раз он комментировал «гробовое молчание» адмиралтейства по поводу потерь в конвое PQ.17. «С течением времени, — сказал в заключение Джойс, — даже в Великобритании должны будут понять, что в немецких коммюнике о военных действиях сообщаются только факты. Сомневаться в точности сообщений о разгроме этого конвоя нет никаких оснований». В порядке еще одной попытки заставить английские власти выступить с заявлением, подтверждающим потери конвоя PQ.17, «новая английская радиовещательная станция» — слабо замаскированный немецкий передатчик, нелегально работавший на территории Англии, — спрашивала жалобным тоном: «А что же относительно Арктики? Народ начинает выражать огромное неудовольствие тем, что наше правительство не в состояний дать тот или иной ответ нацистам на их заявление о том, что они полностью уничтожили важный конвой, доставлявший материалы в Россию…».

Уайтхолл, как и следовало ожидать, отказался комментировать заявление немцев о том, что они фактически уничтожили конвой PQ,17, и в то же время не пытался опровергнуть это заявление. В сущности, Уайтхолл все еще не знал точно, сколько судов из конвоя действительно потеряно, несмотря на организацию обширных поисков несколькими базировавшимися на севере Россия «Каталинами» и другими самолетами берегового командования, а также отдельными кораблями, такими, например, как «Дианелла» и траулер капитана Дрейка. Вечером 8 июля кабинет министров решил, что так долго ожидавшиеся дебаты по проблемам судоходства, намеченные на 16 июля, состоятся при закрытых дверях. Это решение удивило многих членов парламента, и их беспокойство ничуть не уменьшилось после заверений сэра Стаффорда Криппса на следующий день в том, что, когда парламентарии узнают, на секретной сессии факты, они якобы поймут, что к такому решению пришли вовсе не потому, что правительство хочет скрыть неприятную действительность. Несколько, членов парламента, в том числе Артур Гринвуд и Эмануэль Шинуэлл, выразили протест, заявив, что цель дебатов — успокоить общественное мнение, а решение провести их на секретной сессии окажет на народ как раз обратное воздействие. Однако разубедить правительство оказалось невозможным.