Уроки Великой депрессии (СИ)

Исходя из сказанного, можно прогнозировать несколько наиболее очевидных проявлений глобального кризиса.

При любом варианте развития событий представляется неизбежной глубокая демобилизация индустриальной экономики. Если кризис случится в ближайшее время, следует ожидать стремительного восстановления и укрепления всех межгосударственных границ и барьеров, усиления контроля властных структур над подотчетными территориями, т. е. обратного распада мира на множество замкнутых государственных экономических систем с разной степенью самообеспечения и политического плюрализма. По мере дополнения директивного управления информационным сформируются влиятельные региональные общности и надгосударственные элиты, символизирующие новые общности, например, Евросоюз, Североамериканский, Латиноамериканский, Евразийский (на территории части бывшего СССР) союзы, позднее — Индийский, Арабский и Китайский союзы. Это может привести к кардинальному изменению политической карты мира за счет «самосборки» сообществ снизу.

При любом варианте развития кризиса на примере СССР нетрудно предсказать исчезновение мирового рынка и экономическую катастрофу большинства производств (а значит, и государств), ориентированных на экспорт, а также производств, образованных предприятиями, разбросанными по разным странам.

Если кризис произойдет в ближайшее время, достаточно очевидным представляется резкое падение влияния всех международных органов, начиная с ООН и кончая Всемирным банком, а также снижение роли международного права, валютно-финансовых институтов и др. Напротив, отдаленный во времени кризис мог бы вызвать к жизни идею мирового правительства и/или парламента как спасительную для уже единого человечества. В этих условиях важно не допустить распада информационной инфраструктуры мира.

Оправдываясь кризисной ситуацией, государственная власть большинства стран ускорит начавшееся уже освобождение от всех обязательств по социальной защите граждан, содержанию образования, науки и здравоохранения, которые были ей приданы в последние сто лет, сосредоточившись на усилении и совершенствовании силовых и полицейских структур, в том числе структур насилия над собственным населением. В случае поражения сил социального сопротивления этому процессу это приведет не только к установлению в большинстве государств авторитарных режимов, но и к фактической потере достижений науки последних столетий, а скорее всего к отрицанию самой науки как основы организации жизни и управления обществом и замене ее в массовом сознании системой постмодернистских мифов. Однако существует шанс оказать эффективное сопротивление этим процессам на локальном уровне, опираясь на возможности общественных структур взять на себя часть государственных функций.

Неравенство возможностей быстрой организации самодостаточной экономики должно вызвать всплеск вооруженных международных конфликтов за новый передел мира, способных спровоцировать масштабные экологическое катастрофы.

Маловероятное мирное развитие событий сулит отравление биосферы не радиоактивными и химическими веществами, а простым углекислым газом, поскольку технологический откат не изменит тенденций использования углеводородного топлива, запасы которого еще далеки от исчерпания, что будет означать эскалацию процессов антропогенного изменения климата, которое может быть предотвращено упадком глобального производства бумаги и связанной с ним торговли лесом.

Хотелось бы, конечно, чтобы развитые страны, от поведения которых в значительной степени зависят сроки и масштаб кризисов, примерили этот сценарий на себя. И, если они такого себе не желают, сделали бы выводы. Но это маловероятно.

В случае кризиса целостность всей социально-экономической конструкции может быть нарушена, индустриальные и постиндустриалъные формы общества будут выходить из кризиса совершенно по-разному (это подтверждает и опыт СССР). Если страны Запада в некоторых отношениях (но не в отношении кризиса пределов роста) обгоняют СССР, то мир в целом отстает от него, так как большинство населения планеты еще только переходит к индустриальному обществу. Это неизбежно приведет к серьезным диспропорциям и конфликтам, в которых вырвавшиеся вперед страны реально занимают гораздо более слабые позиции, чем в СССР. Это создает угрозу эффекта Римской империи, когда ослабленная метрополия мира может и не устоять под напором извне. Россия в этом случае может сыграть роль крепкого тыла Европы, только если успеет оправиться от нынешних болезней.

Таким образом, человечество стоит перед лицом многопланового кризиса, включающего:

— кризис роста позднеиндустриального общества, отчасти повторяющий кризис индустриального общества СССР;

— социально-демографический кризис «третьего мира», чреватый конфронтацией между цивилизациями;

— коллапс глобальной экономики, связанный с усилением глобального экологического кризиса.

При этом доминирующие ныне государства обладают меньшим запасом прочности, чем постсоветские страны, поскольку дальше ушли по пути общества потребления, оторванного от ресурсной базы. В то же время современный мировой порядок также обладает меньшей прочностью, так как доля населения, живущего в развитом индустриальном обществе, в этой системе значительно ниже, чем была в СССР. Поэтому разрушительные военно-политические катаклизмы могут не ограничиться периферией системы.

Цивилизация будущего, отрицающая современное индустриальное общество, должна нести в себе нечто, качественно отличающее ее как от индустриального общества, так и от традиционного при возможном частичном сходстве с обоими. Иначе кризис человечества станет перманентным и сможет завершиться только после физического вымирания духовной и интеллектуальной элиты. Чтобы обнаружить это новое качество, для начала необходимо обратиться к теории постиндустриального информационного общества. Теоретик информационного общества Олвин Тоффлер справедливо писал, что ближайший исторический рубеж «так же глубок, как и первая волна изменений, запущенная десять тысяч лет назад изобретением сельского хозяйства… Вторая волна изменений была вызвана индустриальной революцией. Мы — дети следующей трансформации, третьей волны», Тоффлер перечисляет такие черты новой формации, как демассивизация и деиерархиэация цивилизации, деконцентрация производства и населения, резкий рост информационного обмена, сближение производства и потребления, полицентричные, самоуправленческие политические системы, экологическая реконструкция экономики и вынос опасных производств за пределы Земли, индивидуализация личности при сохранении солидарных отношений между людьми, которым в информационную эпоху почти «нечего делить», космополитизация и др.

Эта концепция, во многом базирующаяся на антиавторитарной социалистической традиции от анархизма до новой левой идеологии, не вполне соответствует тем тенденциям общественного развития, которые можно наблюдать в мире конца XX века, например росту этнического самосознания как частного случая корпоративности, отмирающей, по мнению Тоффлера, вместе с нациями. Картина, нарисованная Тоффлером, не столько утопия (поскольку за каждым положением его работ — примеры реальных ростков сегодняшней жизни), сколько модель зрелого информационного общества, идеала, соответствующего мечте о коммунизме, анархии, а может быть, и царстве Божием на Земле в современной интерпретации.

По мнению Тоффлера, переход непосредственно к этому обществу («третья волна») начался и бурно протекает. Это верно, но только отчасти. Развитие общества нелинейно, и мир движется к пику новой формации через эпоху, которая может так же отличаться от развитой формы, как Европа XVI века от Европы XX века. Характерной чертой концепций постиндустриального общества является миф о том, что новые информационные технологии сами решат стоящие перед человечеством проблемы. Основа этой надежды — вера в детерминированность социальных форм технологией и экономикой. Увы, мировая история плохо соответствует такой доктрине. Общественное устройство может не только тормозить развитие технологий, но и приспосабливать принципиально новые технологии для нужд самосохранения системы, подавления ростков новых отношений, военного господства и т. д. Это происходит и сегодня.