Говорят сталинские наркомы

Ранним утром 16 октября 1941 г. раздался звонок от Валентины Гризодубовой. А только в 6 часов я лег отдохнуть.

— Алексей Иванович, в чем дело, что делается с Москвой? Булочные закрыты, магазины закрыты, трамваи не ходят, метро не работает, в некоторых местах все растаскивают…

Отвечаю:

— Валентина Степановна, ты знаешь, чем я занимаюсь. Ну позвони в Моссовет Пронину, позвони Щербакову, Микояну, наконец, позвони.

— Всем звонила, — говорит. — Никому не могу дозвониться.

Ну а я‑то знаю, что за человек такой Гризодубова. Ее все касается. Она любому поможет. Мимо чужого горя не пройдет. Такой уж она человек. Хотя у самой столько было трудностей и огорчений! Пообещал ей:

— Все, что смогу, сделаю. Но сейчас буду занят другими делами.

И я поехал на один завод, чтобы проверить, как там идет демонтаж и погрузка. Знаю здесь каждый цех. Ведь на этом заводе я был парторгом ЦК ВКП(б). Переступил ворота завода — необычная картина, сжалось сердце: распахнутые ворота цехов, все пусто, окна разворочены (потому что и через окна многое грузилось), не убраны помосты у некоторых цехов, взрыты полы…

Только в механическом оставлена небольшая группа различных по назначению станков и несколько самолетов, заканчиваемых сборкой в сборочном цехе.

Несколько рабочих направились ко мне. Одна работница со слезами на глазах сказала:

— А мы думали, что все уехали и нас бросили, а вы, оказывается, здесь!

— Почемучке бросили, — говорю. — Ведь все поехали нужное дело делать. Все мы здесь, и правительство на месте. (Нарочно громко говорю, чтобы все слышали). На своем посту каждый, а отправляем заводы туда, где они смогут производительнее работать. Вы здесь тоже будете заводом по ремонту самолетов вначале, а дальше будет видно. Когда отгоним врага, здесь снова будет мощный завод. Давайте ковать победу: они, кто уехал, — там, а вы — здесь…

Еду на другой завод. Там смотрю — взволнованная толпа рабочих. Волнуются, шумят…

— Что такое, в чем дело? — спрашиваю.

Отвечают:

— Директор уехал, забрал деньги, кассу забрал и был таков. Нас оставил без денег. (А тогда рабочим выдавали двухмесячное пособие.)

Заместитель директора оказался тут. Остался за начальника. Спрашиваю у него:

— Что шумят рабочие?

— Дензнаков не хватило.

Тогда я объяснил рабочим, что мол, не волнуйтесь, товарищи. Деньги сегодня будут у вас, будут выданы.

Возвратившись в наркомат, пригласил П. В. Дементьева, П. А. Воронина и других заместителей, кто был в наркомате. Обменялись впечатлениями и условились о дальнейших мероприятиях по промышленности в целом и по Москве, в частности.

В начале двенадцатого часа, когда мы еще обсуждали ход эвакуации, раздался звонок правительственного телефона — сообщили, что мне нужно срочно приехать в Кремль, на квартиру И. В. Сталина.

На квартире Сталина я бывал часто, но обычно это было после обсуждения каких–либо вопросов у него в служебном кабинете. На квартиру приглашались на обед. Бывали вызовы на дачу, чаще всего в выходной день, а сразу на квартиру — это редко. Но в это время привыкли ничему не удивляться. Вхожу в переднюю квартиры, она открыта. Вероятно, я пришел одним из первых, если не первый, так как вешалка пуста. Раздеваюсь и прохожу вперед по коридору. С квартирой я был хорошо знаком. Обычно встречи происходили в столовой — это третья комната налево по коридору. Вхожу в столовую, одновременно из спальни туда входит Сталин. Здороваемся. Он курит и ходит. В столовой вся мебель на обычном своем месте. Сталин одет как обычно: куртка и брюки, заправленные в сапоги. Позже он стал носить военную форму.

Быстро подошли члены и кандидаты в члены Политбюро ЦК ВКП(б). Сталин здоровался со всеми входящими, продолжая ходить взад–вперед. Мы все стоим. Сесть не приглашает. Потом остановился и спрашивает, ни к кому не обращаясь, а как бы ко всем:

— Как дела в Москве?

Все молчат, смотрят друг на друга. Я не выдержал молчания и рассказал о том, что недавно видел.

— Вот, товарищ, Сталин, какая обстановка. Был на одном заводе, рабочие волнуются, говорят — нас бросили, все уехали. На другом — возмущение: вроде директор кассу увез с собой и денег нет…

Сталин меня перебивает и обращается к Молотову:

— Где Зверев?

Молотов ответил, что нарком финансов Зверев находится в Горьком.

Сталин тут же дает указание:

— Необходимо немедленно перебросить дензнаки самолетом.

Я продолжаю, что мне рано утром звонила Гризодубова. Сказал, чем она обеспокоена: трамваи не ходят, метро не работает, магазины закрыты и т. п.

Сталин посмотрел на Щербакова:

— Почему?

Не дождавшись ответа, стал ходить по комнате…

В конце своей информации я сказал, что хотя сам не видел, но рассказывают: есть случаи мародерства, останавливают машины, подводы и грабят.

Сталин еще немного молча походил, потом произнес:

— Ну, это ничего. Я думал будет хуже.

Затем, обратившись к Щербакову, сказал:

— Сегодня нужно выступить по радио Вам и Пронину. Призвать к спокойствию и стойкости. Нужно, чтобы работали врачи, которые здесь остались, чтобы возобновили нормальную работу трамваи, метро, лечебные учреждения, булочные и столовые. Надо наладить жизнь в городе. Ну, ничего. Все поправится.

Совещание было коротким, и после этого все разошлись каждый по своим делам. У всех было так много забот и нерешенных вопросов, что краткость совещания никого не удивила.

Это был, пожалуй, самый тревожный и сложный день.

В 20‑х числах октября, когда эвакуация московских авиапредприятий и учреждений закончилась, я позвонил Сталину, доложил ему об этом и попросил разрешения вылететь в Куйбышев по ряду неотложных служебных дел.

Сталин ответил:

— Хорошо, я Вам потом скажу.

На другой день он позвонил и сказал:

— Завтра летит в Куйбышев Молотов. Вы с ним полетите. Вы сейчас свяжитесь с ним по телефону.

Я связался с Молотовым.

— Вячеслав Михайлович, по указанию товарища Сталина я лечу с Вами. Но не один, мне надо ряд товарищей взять с собой, помощников, начальников главков. Может, я с ними полечу на моем наркомовском самолете?

— О, нет, мы с Вами полетим вместе, а они пусть летят на Вашем самолете. Сейчас приезжайте ко мне, и мы условимся, когда полетим.

Подъехал, условились о времени, а наутро нас с эскортом, с тремя истребителями сопроводили из Москвы. В самолете оказался и Микоян, мы летели втроем.

Молотов как сел, взял какой–то томик, кажется, Чехова, так до Куйбышева не проронил ни слова. Был спокоен. Он всегда такой, иначе не выглядел бы сейчас так хорошо в свои 84 года.

Заводской аэродром еще не был готов, и мы приземлились на аэродроме ГВФ, недалеко от Куйбышева. Дорога была плохая, грязи предостаточно. Еду на место, где строились наши заводы и представляю, какую найду картину, каково положение заводов, что скажу рабочим, коммунистам. На душе было очень тревожно, ничего утешительного я сказать им не мог, знал только, что скажу правду, так уж воспитала нас партия и партийная работа. Скажу, что у Центрального Комитета партии и у Красной Армии, которая борется с остервенелым врагом, неся большие потери, надежда только на них, на их сознательность, выдержку и стойкость. Нужно в кратчайший срок дать стране боевые самолеты, грозные бронированные штурмовики Ил‑2, преодолев всю необычайность обстановки, огромные трудности и невероятно тяжелые условия. С такими думами я подъезжал к заводам. Нужно сказать, что сюда эвакуировалась группа заводов.

Мы создали там главк, в обязанность которого входило обеспечение общих нужд всех этих заводов, увязка работы со строительством. Начальником этого главка назначили Д. Е. Кофмана, хорошего организатора, умелого хозяйственника, который и ныне работает директором одного из опытных авиационных заводов.

В строительстве этих заводов нам в очень большой степени помогла специальная строительная организация, во главе которой стоял А. Н. Лепилов — человек, знающий строительное дело, крупный организатор, умеющий объединить специалистов и большие массы людей, требовательный и решительный, он многое сделал для авиационной промышленности и тем самым для Красной Армии. Эвакуированный на восток проектный институт на месте выдавал не только всю нужную проектную документацию, но и без промедления устранял все неувязки и вносил необходимые по обстановке и по ходу дела поправки.