История под знаком вопроса
История под знаком вопроса читать книгу онлайн
Написанная с юмором и легко читаемая книга эмигрировавшего в 1980 г. из СССР математика Евгения Габовича затрагивает такие фундаментальные вопросы, как сущность истории и принципиальная возможность снабдить историю четко привязанной к временной оси хронологией. Активно участвуя в жизни международного движения за пересмотр исторических и хронологических догм, автор настоящей книги держит руку на пульсе этого движения как в Германии, где он живет последние 25 лет, так и во многих других странах.
Данная его книга основывается не столько на результатах российской новой хронологии, за развитием которой он с большой симпатией следит, сколько на дискуссиях, которые в последние годы имели место в руководимых им общественных семинарах (Исторических салонах) по т. н. исторической аналитике в немецких городах Карлсруэ и Потсдаме, а также на страницах руководимого им в Интернете форума под общим заголовком «История и хронология».
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Ганка интересовался народными песнями и сочинял подражания оным. Он был еще сравнительно молодым человеком, когда в 1817 году якобы открыл древнюю рукопись, содержащую шесть эпических, две лирo-эпические и шесть лирических песен, которые якобы следовало петь в сопровождении музыки. Она была названа Краледворской. Эта рукопись заполняла семь пергаментных двойных листов, исписанных каждый с двух сторон. Ганка утверждал, что нашел ее в сентябре 1817 года в келье церковной башни в восточнo-чешском городе Двур Кралове. Сочиненная им рукопись казалась весьма древней. Эксперты решили, что она относится как минимум к XV веку. Со временем они договорились до того, что самые старые части текста якобы были написаны в IX веке, а более новые — в XIII веке.
Годом позже последовала вторая сенсация: Зеленогорская рукопись. Обе были сочинены им вместе с друзьями Йосефом Линда и Венчеславом Свобода, причем первый выступал в роли соавтора, а второй — в качестве переводчика на немецкий. Эти «старинные» рукописи быстро приобрели известность как свидетельства давнего существования древнечешского эпоса. Приобрел международную известность и Ганка. Со временем он поднялся до хранителя Национального музея в Праге, в котором многие годы до того работал библиотекарем. На старости лет, начиная с 1848 года, он даже стал профессором славянских языков в Праге. Эту карьеру он сделал не без помощи названных выше своих фальшивок.
Главная задача этих подделок заключалась в удревлении чисто чешской истории и в ниспровержении господствовавшего варианта местной истории, воспринимавшегося младочешской интеллигенцией как немецкий и несправедливый по отношению к чешскому языку и народу, к его культуре. Первое разоблачение рукописей как подделок, написанное в 1824 году языковедом профессором Йозефом Добровским, у которого Ганка и его друзья учились старославянскому и русскому языкам, так прямо и объясняло всю акцию ненавистью ее авторов ко всему немецкому. Все это напоминает борьбу национальных исторических школ на Кавказе в XX веке, описанную в предыдущей главе.
Фульд посвящает этой афере две страницы с лишним и приводит с десяток книг на эту тему. Он отмечает, что Ганка изготовлял также поддельные якобы средневековые миниатюры (определенными талантами он все же обладал). Фульд пишет также о роли другого фальсификата — т. н. песен Оссиана — как вдохновившего Ганку со товарищи на фальшивку. Известно, что с выдуманными Томасом Макферсоном песнями Оссиана (см. о них ниже) молодые чехи ознакомились по их русским переводам в процессе обучения русскому языку под руководством Добровского, так же как и со ставшим как раз в начале XIX века популярным «Словом о полку Игореве». Последнее тоже сыграло свою роль в процессе созидания «древнечеш — ской» поэзии. Фульд цитирует Свободу, который в ответ на разоблачения Добровского писал, что молодая чешская интеллигенция была бы счастлива иметь в своих рядах чешского Макферсона и что она умоляла бы его писать дальнейшие песни древних чехов, не обращая внимания на историческую правду. Гораздо, мол, почетнее писать гениальные выдуманные эпические произведения, чем снова уничтожать только что придуманное чешское Средневековье в унисон с ненавистными немецким историками.
Славянофилы о Ганке
История этой фальшивки хорошо известна в России и описывалась в книгах по новой хронологии. Я хочу поэтому в основном ограничиться несколькими цитатами из «Хомяковского сборника» (Томск: Водолей, 1988), вернее из напечатанной в его первом томе (стр. 283–298) статьи М. Ю. Картушева «Ф. С. Хомяков и Вацлав Ганка», который считает Ганку выдающимся четким просветителем. Он подчеркивает, что чешский ученый был известен решительно всем русским путешественникам по Чехии, причем на протяжении многих десятков лет. Ганка воспринимался ими как убежденный русофил, и мало кто знал, что его любовь к России не была бескорыстной: через российского посланника он неоднократно «советовал» царскому правительству награждать его ценными предметами. Да, он «принимал всех русских как родных, демонстрировал им сокровища Национального музея, обменивался культурной и научной информацией, помогал, как мог, молодым ученым — славистам» из России. Но за свои услуги Ганка предпочитал получать бриллиантовые перстни, кои и демонстрировал при каждом случае, рассказывая об их происхождении из российской казны. Да, Ганка был «знаток и бесплатный преподаватель русского языка, переводчик с русского и украинского, распространитель произведений русской литературы среди соотечественников, ознакомитель русских с новинками чешской культуры, адресат многих русских ученых — филологов, славистов», но мечтой его жизни — кажется, так и не сбывшейся — было получение из России большой золотой медали. Впрочем, обратимся непосредственно к Хомякову (стр. 285–287):
«Совершенно ясно, что Хомяков, путешествуя по славянским землям, никоим образом не мог миновать столь пылкого друга русских и горячего почитателя России. К тому же Ганка имел довольно громкую известность в России как «первооткрыватель» Краледворской и Зеленогорской рукописей, удачно выданных им за древний чешский эпос. В 1830–е годы, когда были созданы кафедры славистики при ряде университетов России, «открытия» Ганки, подделанные им рукописи изучались студентами и слушателями не одно десятилетие. История с рукописями проливает некоторый свет на характер патриотизма чешского просветителя. Патриотизм его, и патриотизм пламенный, — бесспорен, как несомненная преданность Ганки науке, при отсутствии, впрочем, основательных исследований и фундаментальных трудов и при скромных способностях, отчасти заменяемых неустанным трудолюбием. Избыток патриотизма, связанный прежде всего с ориентацией на «славянскую идею», […] и вдохновил Ганку на научную мистификацию. […] «в создании «подделок» под героический эпос проявилась историческая необходимость», «жгучая потребность» доказать «права народа на его историческое существование». Общественнo-культурные предпосылки для имитации древнего чешского эпоса, несомненно, были, был и творческий отклик многих славянских поэтов, волна литературных подражаний. Но возникает вопрос: не повредили ли дальнейшие разоблачения лжеэпоса, «баллад XIX века» […] тому же литературному возрождению и росту чешского национального самосознания впоследствии? Кроме того, известно, что Ганка не раз переходил границы допустимого, когда дело касалось памятников чешской старины. Об этом свидетельствует библиотекарь чешского музея, член — корреспондент Академии наук А. Патера, который в письме к русскому слависту В. И. Ламанскому от 27 декабря 1878 года недвусмысленно высказывается насчет сомнительных привычек прежнего хранителя музея Ганки. Доказывая поддельность глосс в музейной рукописи «Mater verborum» и считая это делом рук Ганки, он комментирует: «И потом, кто у нас не знает слабости Ганки? Ведь у нас имеется много доказательств того, как он любил вписывать свои замечания и поправки в старые рукописи!»"
Как бы там ни было, из этого факта можно заключить, что Ганка был, по всей видимости, человеком фанатического склада, склонным к крайностям, способным переступить известные нравственные границы из страстного желания подтвердить свою веру в славянство, в неисчислимые богатства древней чешской культуры «находками» и «открытиями». Можно предположить, что культурнo-научная деятельность Ганки была не свободна от самолюбия и тщеславия, которые носили иногда далеко не безобидный характер».
Оставим на совести автора статьи его несколько мягковатое отношение к самому факту литературно-исторической подделки. Она вполне соответствует советской традиции снисходительного и даже восхищенного взгляда на фальсификации, осуществленные с благородной целью (цель оправдывает средства, и если истории не было, ее нужно придумать). Приведу в качестве примера цитату из статьи С. В. Никольского «Чешская литература» в Истории всемирной литературы в девяти томах (том 6, стр. 492–500):
