Святой дьявол - Распутин и женщины

Когда бы Григорий Ефимович ни выходил из своей квартиры, собираясь пойти в церковь или в баню, или если у ворот его ждал автомобиль, чтобы отвезти его на "Виллу Роде" или в Царское Село, он всегда был одет строго и торжественно, на нем был черный кафтан, дорогая шуба, зимние сапоги и бобровая шапка. В такие моменты он превращался в глазах шпиков в почтенного "барина", и они испытывали бы к нему почти искреннее благоговение, если бы не его морщинистое, обветренное лицо, выдававшее в нем крестьянина.

Как только открывалась дверь, и на лестнице появлялась величественная фигура Распутина, толпу праздных, плохо одетых людей охватывало легкое возбуждение: они кланялись, снимали шляпы, некоторые подходили к нему и подобострастно желали доброго утра.

Он отвечал на их приветствия, добродушно и снисходительно улыбаясь. Он знал их всех и уже давно привык, уходя из дома или возвращаясь, встречать их на лестнице или в швейцарской. Он умел отличать агентов друг от друга: одних оплачивал Глобичев, начальник охраны, другие были из полиции, третьи служили у полковника Комиссарова, были еще шпики из дворцовой агентуры генерала Спиридовича и, кроме того, особо доверенные лица премьер-министра, министра внутренних дел, крупных банков, дельцов и иностранных послов. Так как все они не доверяли друг другу, то стремились лично узнавать как можно больше о жизни Распутина.

Григорию Ефимовичу льстило такое особое внимание к своей персоне. Агенты не только охраняли его безопасность, но и утверждали его в высоком мнении о себе. Когда он думал, как вся Россия заботилась о его жизни, какие усилия прилагались для сохранения его безопасности, на лице его появлялась довольная улыбка.

Разумеется, от его здравого крестьянского ума не оставалась скрытой и другая сторона такого надзора, и он прекрасно понимал, что это была не только охрана, но и слежка, и едва ли он мог сделать что-то, что завтра же не было бы известно всему Петербургу.

Но такая двойная деятельность полицейских, с одной стороны, охранявших его безопасность, а с другой - следивших за ним, при этом избегая друг друга, не беспокоила Распутина и не стесняла его. В их присутствии он вел себя, как обычно, с той беззаботностью и прямотой, которую приобрел благодаря покровительству царской семьи, страху врагов и преданной любви своих поклонниц. Он не имел ничего против полнейшей осведомленности придворных дам и господ, министров, полицейских чинов и директоров банков о том, сколько раз он возвращался домой пьяным и когда у него проводила ночь знатная дама или простая швея.

Его друзья из полицейского департамента и министерств иногда передавали ему то, что агенты доносили о нем, но это его никогда особенно не волновало; только иногда, когда ему казалось, что сыщики сообщили ненужные подробности или что-то неправильно поняли, он начинал немного злиться, требовал от шпионов объяснений, обзывал их крепкими крестьянскими ругательствами, после чего примирительно просил, чтобы они в будущем все-таки избегали таких сообщений.

Верные долгу, полицейские механически записывали во всех подробностях наблюдения такого рода:

"14 января: В 4 часа 30 минут дня Распутин с банкиром Рубинштейном и двумя дамами отправились в Царское Село. Сопровождавшему их агенту он недовольно бросил: "Один из вас доложил вашему начальству, будто у меня на коленях сидела какая-то женщина. Непорядок, что вы сообщаете о таких вещах. Ваша обязанность - охранять меня, а не распространять подобные сплетни!""

Несмотря на такие незначительные недоразумения, Распутин разговаривал с охраной довольно дружески. Иногда он по-детски радовался, если удавалось ускользнуть от их наблюдения, с хитрой, лукавой улыбкой потихоньку покинуть квартиру, незаметно спуститься по черной лестнице и вскочить в проезжавшую мимо машину.

Если ему это удавалось, он подтрунивал над одураченными агентами и рассказывал им всякие байки: о том, где он был, какие гнусные поступки совершил, какие важные дела провернул, тогда как они об этом не имели ни малейшего понятия. "Что бы подумали, - говорил он с добродушной насмешкой, - придворные дамы, господа министры и директора банков, если бы узнали, где я сегодня был и что делал!"

Тем не менее он часто испытывал жалость к постоянному ненасытному любопытству агентов и довольно искренне рассказывал им то, чего они еще не знали. Со временем он стал доверять агентам генерал-майора Глобичева; им разрешалось сопровождать его по утрам в церковь или в баню, и часто по пути он обсуждал с ними очень важные политические или личные проблемы. Ему нравилась их преданность, их почтение к нему, он чувствовал, что они не просто пытались завоевать его доверие, выполняя свои обязанности, но испытывали в общении с ним настоящую радость, истинное наслаждение. Эти плохо оплачиваемые, незаметные, бедные чиновники часто от души веселились, когда Распутин отпускал довольно резкие, грубые шуточки и передавал им придворные сплетни.

Но и такое личное расположение не мешало им сообщать о Григории Ефимовиче даже такие подробности, о которых тот убедительно просил молчать. Конечно, они обещали выполнять его пожелания, но, на деле, тут же сообщали начальству не только тщательно скрываемые дела, но и просьбу Распутина.

Несмотря на все это, они очень хорошо относились друг к другу: агенты любили своего Григория Ефимовича, а Григорий Ефимович любил своих агентов, особое предпочтение отдавал Терехову, Свистунову, Попову и Иванову.

* * *

Если сначала Распутин беседовал с агентами только по дороге в баню, в церковь или при случайной встрече, оставляя квартиру скрытой от их взоров, то позднее он почувствовал к некоторым сыщикам такое доверие, что стал иногда пускать их в комнаты. Это обстоятельство сыграло большую роль в день именин Распутина в 1916 году. Полковник Комиссаров самым строжайшим образом приказал своим агентам под любым предлогом обязательно проникнуть в квартиру Распутина и подробно сообщить обо всех событиях дня, ибо в полицейском департаменте предполагали, что придут подарки от "самых знатных особ", и надеялись сделать из этого определенные выводы.