Путешествия в Центральную Азию

В горах удается иногда подойти к яку на полсотни шагов, если только ветер не от охотника. Когда же як находился на местности открытой и я желал подойти к нему поближе, то употреблял для этой цели особенный способ. Приблизившись к зверю шагов на триста, я полз далее на коленях, подняв над головой штуцер с приделанными к нему для меткости стрельбы сошками таким образом, что эти сошки образовали подобие рогов. При этом на охоте я был всегда одет в сибирскую кухлянку, сделанную из молодых оленьих шкур шерстью вверх, так что подобное одеяние также много обманывало близорукого зверя, и он всегда подпускал шагов на двести или даже на сто.

Приблизившись на такое расстояние, я ставил свой штуцер на сошки, поспешно доставал патроны, клал их возле себя на снятую фуражку и, стоя на коленях, начинал стрелять. Случалось, что после первой же пули зверь пускался на уход, тогда я провожал его выстрелами шагов до шестисот, иногда даже далее. Если же як был старый самец, то гораздо чаще вместо ухода он бросался в мою сторону, нагнув вперед рога и забросив хвост на спину. При подобном нападении более всего обнаруживалась глупость описываемого животного. Вместо того чтобы выбирать одно из двух: или уходить, или смело нападать, як, сделав несколько шагов в сторону выстрела, останавливался в нерешимости, вертел хвостом и тотчас же получал новую пулю.

Тогда он вновь бросался вперед, и снова повторялась прежняя история, так что в конце концов зверь падал мертвым, получив с десяток, иногда даже более, пуль и все-таки не добежав до меня еще целую сотню шагов. Случалось также, что после двух-трех выстрелов як пускался на уход, но, получив еще пулю вдогонку, он вновь поворачивал ко мне и опять напрашивался на выстрел. Вообще из всех убитых или раненых нами яков только двое подбежали на 40 шагов и, вероятно, подошли бы еще ближе, если бы не были убиты; но, сколько можно было заметить, чем более приближается нападающий зверь к охотнику, тем трусливее и неохотнее он наступает.

Чтобы еще более дать понятие о подобных охотах, я расскажу, каким образом был убит як, шкура которого находится в нашей коллекции.

Однажды перед вечером мы заметили трех яков, пасшихся в горной долине, недалеко от нашей юрты. Я тотчас отправился к зверям и, приблизившись шагов на двести, выстрелил в самого большого из них. После выстрела яки пустились на уход, но, отбежав с полверсты, остановились. Я опять подкрался к ним на 300 шагов и снова выстрелил в прежнего зверя. Оба его товарища бросились бежать, но дважды раненный великан остался на месте и потихоньку шел в мою сторону. Со мной был огнестрельный штуцер Бердана. Из него я пускал в яка пулю за пулей – они били, как в мишень, даже видно было, как летела пыль из того места шкуры, куда попадала пуля; но зверь все-таки то шел ко мне, то отбегал назад, получив чересчур чувствительный удар. Он находился еще шагах в ста пятидесяти, когда я расстрелял все бывшие со мной 13 пуль и, оставив одну в ружье на всякий случай, бегом пустился в свою юрту за новыми зарядами. Здесь я пригласил своего товарища, взял одного из казаков, и мы втроем отправились добивать могучего зверя. Между тем наступили сумерки, что для нас было очень невыгодно, так как меткий выстрел был уже невозможен.

Когда мы пришли к тому месту, где остался як, то нашли его лежащим на земле; только поднятая голова с огромными рогами свидетельствовала, что зверь еще жив. Мы приблизились к нему шагов на сто и выстрелили залпом; в то же мгновение як вскочил и бросился к нам. Тогда мы начали сыпать в него пулями из трех скорострельных штуцеров, но зверь все-таки приближался к нам и, наконец, подошел на 40 шагов. Еще залп – и як, взмахнув хвостом, пустился на уход, но, отбежав с сотню шагов, остановился. Между тем стало совершенно темно, так что я решил прекратить пальбу, тем более что можно было ручаться, что зверь издохнет ночью от полученных ран. Действительно, назавтра утром мы нашли его уже мертвым. В туловище яка мы насчитали 15 пуль и 3 в голове; из последних ни одна не пробила толстой кости черепа, прикрытого кожей в полдюйма толщиной.

В другой раз, бродя по горам, я вдруг увидел трех лежащих яков, которые не замечали меня за крутым скатом и спокойно отдыхали. Не думая долго, я прицелился и выстрелил; тогда все три зверя вскочили, но, не зная, в чем дело, не убегали. Вторая пуля в того же самого яка попала так ловко, что убила зверя наповал; два других его товарища продолжали стоять и, по обыкновению, махали хвостами. Третий мой выстрел был также очень удачен: он перебил второму яку ногу, и тот поневоле должен был остаться на месте. Тогда я направил свой огонь в третьего зверя, но не так скоро покончил с ним, как с двумя его товарищами.

После первой же пули этот як бросился ко мне, но, пробежав с десяток шагов, остановился. Еще я посадил в него пулю, и опять як немного подвинулся в мою сторону; наконец, зверь приблизился уже на 40 шагов, когда после седьмой пули кровь хлынула у него ручьем из горла и великан рухнул на землю. Затем я без труда дострелил третьего яка с перебитой ногой и таким образом, в несколько минут, не сходя с места, убил трех огромных зверей. Подойдя к ним, я увидел, что у того яка, который бросался ко мне, все семь пуль Бердана сидели в груди рядом, словно пуговицы. Нужно знать страшную силу штуцерной пули, чтобы понять, насколько был крепок зверь, который мог выдержать семь подобных ударов чуть не в упор.

После многих опытов я убедился, что всего лучше стрелять яка под лопатку, и если возможно, то в левый бок; тогда штуцерная пуля даже на 200 шагов пробивает зверя насквозь (останавливаясь всегда под кожей противоположной стороны) и всего скорее может здесь задеть сердце или легкие. Впрочем, малокалиберная пуля, какова у ружья Бердана, даже пронизав сердце, не сразу убивает старого яка, который после такой раны еще бегает несколько минут. Выстрел же описываемому зверю в голову, хотя бы в упор, самый неверный; если пуля даже большого калибра попадет здесь не прямо против мозга, но хотя немного наискось, то она не пробивает костей черепа. Мне всегда приходило на мысль в случае, если як бросится решительно, стрелять ему в упор в ногу, перебив которую сразу можно обезоружить зверя.

Коровы и молодые самцы также чрезвычайно выносливы на рану, а потому убить самку яка очень трудно, так как они ходят стадом и нет возможности направить огонь в одно и то же животное. Притом стадо всегда гораздо осторожнее, и подкрасться к нему на меткий выстрел гораздо труднее, чем к одиночному самцу. В продолжение своего зимнего пребывания в Тибете мы с товарищем убили 32 яка (не считая ушедших раненых).

Монголы страшно боятся дикого яка, и нам рассказывали, что караваны богомольцев, встретив в узком ущелье лежащего зверя, останавливаются и ждут, пока он уйдет в сторону. Впрочем, цайдамские монголы довольно часто охотятся за яком. Главной приманкой такой охоты служит громадное количество мяса, получаемого с одного животного. Охотники собираются партией, человек в десять, и едут за хребет Бурхан-Буда или далее на реку Шуга. Не решаясь вступить с зверем в открытый бой, монголы стараются подкрасться к нему из-за какого-нибудь прикрытия, стреляют залпом и сами прячутся, в ожидании, что будет далее. Обыкновенно раненый як, не видя никого, уходит; тогда охотники преследуют его издали, и если пули попали хорошо, то назавтра, а иногда через день или два находят зверя мертвым. При подобной охоте, конечно, убивается редкий як, так как его стреляют из фитильных ружей, пуля которых действует несравненно слабее штуцерной. Иногда случается, что раненный монголами зверь, убежав от места стрельбы, встречает стреноженных лошадей охотников и убивает их своими могучими рогами. Кроме мяса, монголы берут сердце и кровь яка, которые они считают лекарством от болезней; шкуры возят на продажу в город Донкыр, а из длинных волос хвоста и боков туловища вьют веревки.

Мясо дикого яка, в особенности жирного молодого самца или яловой коровы, очень вкусно, но все-таки хуже, чем говядина домашнего сарлока; старые же самцы имеют очень твердое мясо.