США после второй мировой войны: 1945 – 1971

Появились признаки того, что такой более радикальный подход к переустройству американского общества (пусть даже он и носил лишь предварительный, зачаточный характер) стал применяться и в отношении других проблем, помимо расовой. В течение лишь одного десятилетия было необходимо решать множество важнейших проблем: расовых отношений, образования, войны и мира. Возможно, именно поэтому и стали более остро ставиться многие вопросы, именно поэтому страна оказалась охваченной мощным движением протеста не против какого-то конкретного политического решения, а против всей идеологии, против всего образа жизни.

Тщательному анализу стали подвергаться самые сокровенные стороны человеческих отношений. Была сделана попытка проникнуть сквозь многочисленные наслоения «цивилизации» и заново открыть коренные потребности человека, заново ощутить неистребимую необходимость свободы. Все это подавлялось современной техникой, ненужными вещами, лживыми отношениями, деньгами, погоней за успехом, положением в обществе, привилегиями, которые заменили подлинную человечность. В период, когда США добились невиданных успехов (колоссальные богатства, мощь, ресурсы), американцы вдруг почувствовали, что общество насквозь прогнило. Некоторые из них были разочарованы и огорчены, другие стали испытывать смутное и противоречивое чувство неудовлетворенности, однако все они были озабочены тем, что происходит и куда они идут.

Между отцами и детьми возник конфликт. Некоторые утверждали, что это извечный «конфликт поколений», однако на этот раз он отличался от всех предшествующих своей глубиной. Он не только усилил чувство враждебности, но и ускорил перемены в умонастроениях, что свойственно всем кризисам и конфликтам. В 1967 г. некая Марина Маттеуцци в своем письме в редакцию газеты «Бостон глоуб», сообщая о том, как этот конфликт изменил ее взгляды, писала: «На прошлой неделе мой 20-летний сын ушел из дома. Он надел какое-то старье, бусы и старушечьи очки и не взял с собой никакого багажа, прихватив лишь немного денег. Попрощавшись со мной, он сказал, что направляется в Сан-Франциско, чтобы повидаться там с прекрасными людьми. И добавил: «Не плачь, мама». И я не плакала. Заплакала я лишь на другой день. Я плакала о своих несбывшихся мечтах и о том, что мой единственный сын решил «бродяжничать» (как он сам выразился). Я хотела, чтобы он стал врачом или учителем — тем, кем сама я так и не смогла стать». Затем, рассказав о своем знакомом негре, которого собирались отправить во Вьетнам и который искал жилье для своей жены и двух детей, но все время получал отказ, куда бы ни обращался, она писала: «Я очень злилась, как и он. Наша страна похожа на Южную Африку в подполье. У нас безумно боятся безбожников-коммунистов, в то время как сами являются безбожными христианами.

Сейчас я уже не плачу о том, что мой сын бродяжничает. Пускай бродяжничает. Хочу вот написать ему и спросить, смогут ли 300 тыс. ему подобных хиппи принять в свои ряды меня, 43-летнюю женщину».

Как отцы, так и дети говорили о «больном обществе», однако восстала лишь молодежь, вероятно потому, что она более подвижна и чувствует себя свободнее. Молодежь пока еще не занимала определенного места в сформировавшемся обществе, терять ей предстояло меньше, и она была ближе не только к своему детству, но и к идеалам человечества.

Движение хиппи (юноши и девушки, оставившие семью, родной город, школу) вскоре получило широкое распространение среди значительной части молодежи. Они стали скапливаться не только в городах и городских центрах по всей стране (Сан-Франциско, Манхэттен, Кембридж), но и в сельской местности (штаты Вермонт и Нью-Мексико). Новая музыка послевоенного периода в стиле «рок», «фолк», «кантри») связывала их эстетическими и какими-то другими едва уловимыми нитями в обществе, из которого они так отчаянно хотели уйти.

Возможно, разница между безобидными песенками о сентиментальной любви, которые доминировали в эстрадном репертуаре 30-х годов, и более «зубастыми», злободневными и серьезными песнями 60-х годов в стиле «фолк-рок», в какой-то мере отражает то обстоятельство, что политическое недовольство 30-х годов теперь переросло в гораздо более широкое социальное явление. Боб Дилан стал героем потому, что в своих песнях он выражал чувства многих людей, когда пел:

Почему восстала молодежь? Вряд ли в результате какого-то разумного политического анализа. Она восставала под влиянием неопределенных факторов, которые действовали на нее в тот сложный период истории, пробуждая в ней внутреннее сознание того, что жизнь должна была бы быть совершенно иной, если бы соблюдались заповеди и принципы, изложенные в Библии и Декларации независимости. Молодежь видела по телевизору, как плакали вьетнамские женщины, когда американские солдаты сжигали их хижины или целились в их детей. А раньше эта молодежь видела, как полиция разгоняла брандспойтами и дубинками демонстрации негров на улицах Бирмингема.

Новый дух свободы и неповиновения заставил молодежь пересмотреть свои взгляды на жизнь. Она хорошо помнила (ведь это было еще совсем недавно) свои занятия в школе, которые, даже по признанию пожилого и бесстрастного наблюдателя, в течение трех лет изучавшего систему школьного образования, вселяли ужас. Социолог Чарлз Силбермен писал: «Невозможно хоть сколько-нибудь длительное время находиться в государственной школе и не заметить, что повсюду происходит страшное надругательство: над непосредственностью учащихся, радостью познания, счастьем творчества, чувством собственного достоинства человека… Какими мрачными и безрадостными предстают в большинстве своем американские школы, какими унизительными и никчемными являются правила, которыми они руководствуются, какой духовно пустой и эстетически бесплодной является их атмосфера, как невежественны многие учителя и директора школ, какое презрение они бессознательно проявляют по отношению к детям…»

Протест молодежи был самым заметным и самым беспокойным, но не единственным проявлением протеста против существующего порядка. Старшее поколение также нарушило свой привычный образ жизни и своими действиями затрагивало столь важные сферы американской культуры, что их выступления нельзя было рассматривать как преходящие или поверхностные. Когда католические монахи и священники нарушили установившиеся традиции, их примеру последовали молодые члены «Клуба четырех «Эйч», когда молодые врачи и адвокаты образовали коммуны, это было уже нечто серьезное. Даже «суперзвезды» из мира американского футбола и бейсбола стали бросать вызов своим тренерам и публике, культу конкуренции, долларов и успеха. Профессиональный футболист, Чип Оливер из команды «Окленд рейдерз», ушел из футбола и стал жить в одной из коммун в Калифорнии. При этом он заявил:

«Профессиональный футбол — глупая игра. Она убивает в людях все человеческое. Набрали игроков и превратили их в живые куски мяса, которые научились нападать и избивать друг друга. А куда девалась их живая душа, их уверенность в том, что они способны на более благородные дела?…

Я ушел из профессионального футбола, поскольку понял, что не делаю ничего для того, чтобы сделать этот мир более приспособленным для жизни человека. Тот мир, в котором я жил, — мир погони за деньгами, привел меня в тупик…»

В конце 60-х годов на социальной сцене появилась новая сила, вступившая в противоборство с властями и включившаяся в поиски новых человеческих отношений. Речь идет о движении за равноправие женщин, которое включало в себя как бурные демонстрации протеста против угнетения со стороны мужчин, так и более сдержанные выступления за равноправие. Всего за несколько лет это движение пробудило миллионы американцев, осознавших, что «второй пол» находится в зависимом положении.