Реформы Ивана Грозного. (Очерки социально-экономической и политической истории России XVI в.)

В «вопросах» говорилось о необходимости ликвидации податных привилегий светских и духовных владельцев слобод, ибо от нарушения законодательства Ивана III и Василия III «государьская подать и земская тягль изгибла» [1418].

Для осуществления земельной реформы и упорядочения финансов необходимо было привести в известность наличный земельный фонд. В середине 40-х годов правительству Воронцовых не удалось завершить проведение переписи земель; теперь этот вопрос снова встал на повестку дня. Царь сообщал в «вопросах», что «приговорил есми писцов послати во всю свою землю писать и сметити… земли всякие, чьи ни буди». Если в дальнейшем «утяжют кого черес писмо лишьком, и то имати на меня, царя и великого князя» [1419].

Это начинание, как будет показано далее, было осуществлено в 50-е годы XVI в.

К числу финансовых реформ относился проект ликвидации проездных пошлин (мыта) внутри страны за счет увеличения тамги. Мыт на порубежных заставах должен был взиматься по-прежнему. Таможенные перегородки между отдельными землями Русского государства, отражавшие незавершенность процесса изживания экономической раздробленности, препятствовали дальнейшему развитию товарно-денежных отношений.

Правительство Ивана Грозного в своем проекте ликвидации мыта хотело в какой-то мере удовлетворить требования торгово-ремесленного населения. Однако в середине XVI в. не сложились еще экономические предпосылки для осуществления намеченной реформы и только торговым уставом 1653 г., принятым в условиях складывания всероссийского рынка, проездные пошлины были ликвидированы [1420].

В связи со стремлением упрочить отношения с Ногайской ордой, союзником Русского государства в борьбе с Казанью, в «вопросах» предполагалось обеспечить безопасность проезда ногайских послов и купцов на Русь и обратно под угрозой суровых санкций. Наконец, особым пунктом в «вопросах» выдвигалось пожелание ликвидировать корчмы, которые в годы обострения классовой борьбы представляли особую опасность, как место скопления элементов, недовольных существовавшим строем. Еще 28 декабря 1547 г. корчмы были уничтожены в Новгороде. В 1549 г. резко выступал против корчем в Пскове Ермолай-Еразм. Однако окончательно провести в жизнь ликвидацию корчем не удалось: слишком была велика заинтересованность в денежных поступлениях с продажи «пития». Дело ограничилось строгим наказом, чтобы корчмы держали специальные «излюбленные головы», и установлением высоких «заповедей» (штрафов) с тех крестьян, которые будут сами незаконно «питье держать на продажу», да и с самих «питухов» [1421].

Если подвести некоторые итоги рассмотрению царских «вопросов», то можно констатировать далеко идущие намерения правительства удовлетворить земельные требования дворян за счет боярского землевладения, укрепить армию и государственные финансы.

Поход на Казань кончился неудачей. 23 марта 1550 г. царь вернулся в Москву [1422]. Настало время осуществлять ту программу, которая была провозглашена еще в феврале 1549 г. и разработана в феврале 1550 г.

В соответствии с правительственными планами военной реформы в июле 1550 г. был издан новый приговор о местничестве [1423], подтвердивший и конкретизировавший постановление 1549 г. о местнических делах [1424]. Впрочем, приговор стремился не отменить, а лишь урегулировать местнические счеты. В нем прежде всего устанавливалось старшинство первого (большого) воеводы большого полка по отношению к воеводам всех других полков. Таким путем укреплялось единоначалие в армии. Эта реформа вполне соответствовала пожеланиям И. С. Пересветова, высказанным в сентябре 1549 г., о том, чтобы все военачальники подчинялись мудрому «паше», назначенному царем [1425].

Приговором были упорядочены местнические взаимоотношения между воеводами. Второй воевода большого полка должен быть «без мест» с большим воеводой полка правой руки (т. е. оба они приравнивались в служебном и местническом отношениях). Остальные воеводы — правой руки, передового и сторожевых полков — должны быть «не менши» большого воеводы правой руки; а воеводы левой руки — не меньше воевод передового и сторожевых полков. Следовательно, первые воеводы передового и сторожевого полков приравнивались к первому воеводе правой руки, который был «без мест» со вторым воеводой большого полка. Воеводы левой руки соответствовали воеводам передового и сторожевого полка, но признавались «меньшими» воеводами по сравнению с воеводами правой руки. Приговор повышал роль и самостоятельное значение воевод отдельных полков на время военных операций. Вместе с тем принятое решение было явной уступкой княжеско-боярской знати, которая по преимуществу и назначалась на командные должности. Приговор в этой части был сформулирован так, что устанавливалось соподчинение воевод, но не устранялись возможности для их местнических счетов. Приговор говорил, что воеводы должны быть «без мест», «не менши» других и т. д., не предрешая вопроса об их местнических счетах. Это давало возможность правительству при назначении на высшие командные должности лавировать, избегать наиболее вопиющих несуразностей, порождаемых местничеством, не отменяя его окончательно.

Заключительная часть приговора запрещает местничество на «службе» с воеводами. Эта часть приговора безусловно содействовала укреплению дисциплины в дворянской армии, повышала роль воевод на время военных действий. Приговор в то же время давал какую-то гарантию боярской аристократии, что их чести «порухи» не будет. Компромиссный характер приговора объясняет его жизненность (он действовал около 100 лет) [1426].

В целом июльский приговор 1550 г., ограничивший местнические счеты на основе сложившейся практики взаимоотношения воевод в полках, имел большое значение для поднятия боеспособности дворянской армии. Однако его значение уменьшалось тем, что боярская Знать не желала считаться с принятыми решениями и Зачастую нарушала запреты, принятые в 1550 г. К тому же никаких санкций за нарушение постановления приговор 1550 г. не вводил.

Наряду с попытками укрепления дисциплины дворянской конницы в середине XVI в. закладывается основа формирующегося постоянного (стрелецкого) войска. Уже с начала XVI в. в связи со значительными сдвигами, происшедшими в вооружении (распространение огнестрельного оружия), в составе русских вооруженных сил появляются отряды пищальников, свидетельствующие о зарождении на Руси элементов постоянной армии. Пищальники составили то основное ядро, из которого выросло стрелецкое войско.

На необходимости учреждения стрельцов «огненного боя» настаивал И. С. Пересветов, убежденный сторонник постоянного войска, оснащенного огнестрельным оружием.

Большинство советских исследователей датирует появление стрельцов 1550 г. и связывает его с известным сообщением Продолжения Хронографа 1512 г. о «выборе» Иваном Грозным «стрельцов ис пищалей» [1427]. При этом все исследователи подчеркивают важность организации стрелецкого войска, явившегося зародышем постоянной армии на Руси. Только А. В. Чернов относит возникновение стрелецкого войска к 1545 г. [1428], основываясь на сведениях автора «Казанской истории» о стрельцах под 1546 г. и 1547 г. [1429] Сведения автора «Казанской истории» за 1546–1547 гг. нельзя воспринимать без должной критики. В этом произведении, составленном в 1564–1566 гг., т. е. спустя 15 лет после реформы 1550 г., стрельцами могли называться отряды пищальников, имевшиеся в русском войске [1430]. Но пищальники известны значительно ранее 1546–1547 гг.