Германский генеральный штаб

Но больше всего против наступления на Востоке говорило то, что оно могло оказаться бесцельным, если бы русские решились на отход вглубь страны. Это обстоятельство вполне учитывалось ген. ф. Мольтке.

В конечном результате, несмотря на разные «но», приходилось предпочесть наступление против наиболее опасного нашего противника – Франции. Во времена старшего Мольтке можно было еще думать, что русские будут наступать, а французы в начале будут ожидать нашего наступления за линией своих крепостей. Теперь же можно было с уверенностью сказать, что французы будут наступать. Развязка должна была наступить быстро. Старший Мольтке сомневался, смогут ли французы еще сопротивляться после своего поражения. Он напоминал о сильнейшем сопротивлении Французской республики после тягчайших поражений войск империи. В то время французская армия не была народной, армия императора была по преимуществу профессиональной. Только после разгрома республика ввела всеобщую воинскую повинность. Гамбетта был талантливым организатором. Людского материала для новых армий в распоряжении республики было достаточно. Во втором периоде войны французы превосходили нас по численности. В 1914 г., напротив, приведением армии на военное положение Франция исчерпывала почти весь людской запас. Кое какие источники пополнений, конечно, можно было найти, и их находили в течение войны, точно также, как и у нас. Значительные же подкрепления могли дать только «черные войска» и то не сразу, а постепенно (см. выше). Если бы Франция потерпела в 1914 году такое же решительное поражение, как в 1870–71 г., то она не могла бы уже создать новых армий, подобно тому, как она сделала это в то время.

Тем не менее нанести Франции решительное поражение было очень трудно, и в этом отношении Генеральный Штаб отдавал себе полный отчет. Но то же самое относилось и к России. Все должно было быть направлено к тому, чтобы на одном из двух фронтов добиться быстрой развязки. Для этого нужно было не останавливаться ни перед чем, взять силы отовсюду, где для этого представлялась возможность.

Приходилось волей-неволей прибегнуть к этому средству, так как другого выбора у нас не было.

Конечно, и оно могло не удаться: на войне ни в чем нельзя быть уверенным. Но кто хочет добиться успеха везде, не добивается его нигде. Если бы не удалось добиться быстрой развязки на одном из фронтов, то нам предстояло вести тяжелую затяжную войну и длительно истощать свой силы. Никто не мог бы предсказать, как развернутся события в дальнейшем. Война могла оказаться проигранной с самого начала, что, возможно, и случилось бы, если бы 8-я армия в августе 1914 г., как это предполагалось, отошла за Вислу в то время, как австрийцы потерпели поражение восточнее Львова, а битва на Марне кончилась в сентябре нашим отходом. Австрия, вероятно, капитулировала бы, а вскоре оказался бы под угрозой и Берлин. Все положение изменилось благодаря блестящей Танненбергской операции.

Для того, чтобы добиться быстрой развязки на западе, мы неизбежно должны были идти через Бельгию.

Проф. доктор Штейнгаузен полагает, что нам следовало выжидать и вступить в Бельгию лишь после того, как ее нейтралитет будет нарушен французами или англичанами. Но если бы мы стали ждать, когда все зависело от быстроты действия, мы могли бы упустить момент, которого впоследствии уже нельзя было бы вернуть. Противник предупредил бы нас: французы, несомненно, заняли бы участок Живе-Намюр, бельгийцы – участок Намюр-Льеж и своевременно подошли бы англичане. В этом случае уже не удалось бы взять Льеж с налета перейти Маас и развернуть по ту сторону его 1-ю армию. Только благодаря ошеломляющей быстроте мы были на Маасе раньше противника, не дали возможности осуществиться предполагавшемуся соединению французских, бельгийских и английских сил и в начале сентября стояли уже на Марне.

Упомянутые критики Готхейн и Штейнгаузен утверждают, что военные власти не считались ни с психологией народа, ни с общественным мнением, не учитывали политического и морального вреда нарушения нейтралитета, а последнего, пожалуй, совсем даже не предвидели. На самом же деле все это Генеральный Штаб принимал во внимание. В особенности генерал фон Мольтке считался с осложнениями, связанными с проходом через Бельгию. Он не допускал возможности, чтобы нашим дипломатам удалось заключить соответствующее соглашение, несмотря на то, что мы и не помышляли завладеть каким-либо клочком бельгийской территории, и она нам нужна была только для прохода по ней. Нам приходилось считаться с тем, что Бельгия сочтет проход германцев по своей территории за повод к войне и станет на сторону наших противников, к которым тотчас же примкнет и Англия, чтобы помешать Германии укрепиться на противолежащем побережье. Поэтому в последние годы перед войной ген. фон Мольтке серьезно взвешивал вопрос, не лучше ли будет купить английский нейтралитет ценою отказа от прохода через Бельгию. Пробовали создать оперативные варианты наступления на Францию, не нарушая бельгийского нейтралитета, но из этого ничего не вышло. Ген. фон Мольтке пришел к выводу, что Англия все равно окажется в числе наших противников. Отказаться от единственной возможности быстрого наступления на Францию, доверяясь уклончивым заверениям Англии, он считал весьма опасным. Нам пришлось бы преодолевать трудности фронтального наступления на укрепленный французский восточный фронт, рискуя тем, что в один прекрасный момент Англия все-таки выступит против нас. Англия, считая Германию сильнее Франции и всегда стремясь к поддержанию европейского равновесия, не могла допустить поражения Франции. Поэтому мы должны были включить Англию в число наших противников и считаться с тем, что нам придется в Бельгии сражаться не только с бельгийскими, но и с английскими войсками.

На карту ставилось самое существование нашего государства, а потому все остальные соображения должны были отпасть. Лучшего операционного плана мы найти не могли. Вопросы политические являлись по преимуществу областью имперского канцлера, а намерения Генерального Штаба ему были известны. Адмирал фон Тирпиц с полным правом сетует в своих «Воспоминаниях» па то, что о вводе войск в Бельгию ему не было сообщено, хотя в соответствии с этим должны были бы немедленно быть приняты соответствующие меры на море.