Сила слабых. Женщины в истории России (XI-XIX вв.)

К этому времени престиж Цебриковой как критика «Отечественных записок» среди революционно настроенной молодежи был весьма высок. Статья «Герои молодой Германии» о романах Шпильгагена имела огромный успех. Да и как было не откликнуться молодым сердцам на такие энергичные, зовущие к немедленному действию слова: «Наше время — время борьбы; оно говорит: кто не за меня, тот против меня: оно требует от писателя служения жизни. Энергичный человек не удовлетворится указанием зла — он кинется на борьбу с ним... Только то произведение может сделать глубокое впечатление на общество, в каждом слове которого мыслится искреннее, непоколебимое, горячее убеждение. В этой силе убеждения тайна влияния Белинского, влияния романов и повестей Искандера, и даже тайна мгновенного успеха некоторых, вовсе нехудожественных произведений (намек на «Что делать?» Чернышевского.— С. К.). Горячее слово, в котором чуется человек, сумеющий постоять за свое, всегда найдет отзыв. Каждая новая мысль спускалась в мир с Голгофы» [255].

Эту же силу убеждения чувствовала молодежь и в самой личности Марии Константиновны. Ее близкий друг Берви-Флеровский, уже много лет кочевавший из ссылки в ссылку, только что издал тут же арестованную книгу «Положение рабочего класса в России», написанную «кровью сердца-очевидца». В 1871 году вышла его книга «Азбука социальных наук», которая была написана по заказу революционного кружка чайковцев. Эта книга в течение многих лет была действительно азбукой для революционной молодежи. Черпая доказательства из области истории культуры, Флеровский высказывает мысль, что хищническим началом борьбы за существование противостоит и всегда противостоял «союз за существование», и только альтруистические начала спасали мир от разложения и гибели.

На экземпляре книги, представленном Александру III, царь написал: «Азбуку эту не следует допустить к продаже» [256].

Благодаря дружбе с Флеровским и собственным душевным тяготениям Цебрикова ближе всего оказалась к кружку чайковцев. Флеровский дружил с чайковцами, которые приезжали к нему под Петербург, так как въезд в столицу ему был категорически запрещен. Для понимания взглядов Цебриковой важно отметить, что кружок чайковцев возник в борьбе и противостоянии Сергею Нечаеву.

Роль Нечаева в освободительном движении России была особенная. Человек сильной воли и неотразимого влияния на окружающих, Нечаев считал, что в революционной работе можно пользоваться любыми средствами, начиная с шантажа и кончая денежными вымогательствами. Девиз «цель оправдывает средства» был его боевым оружием.

В своем «Катехизисе революционера» Нечаев писал: «Революционер — человек обреченный. Он разорвал всякую связь с гражданским порядком и со всем образованным миром и со всеми законами, приличиями, общепринятыми условиями, нравственностью этого мира... Он презирает и ненавидит во всех ее побуждениях и проявлениях нынешнюю общественную нравственность... Все нежные, изнеживающие чувства родства, дружбы, любви, благодарности и даже самой чести должны быть задавлены в нем одною холодною страстью революционного дела. Денно и нощно должна быть у него одна мысль, одна цель — беспощадное разрушение» [257].

Летом 1871 года в Петербурге состоялся суд над нечаевцами. Революционная молодежь отшатнулась от их методов и приемов, извлекла практический урок — «ни в коем случае не строить революционную организацию по типу нечаевской».

После нечаевского процесса кружок чайковцев «заболел вопросами этики», доказывая, что «пока не будет создана научная этика, невозможно будет осуществить социалистический строй» [258].

В своем кружке чайковцы жили по законам строгой революционной этики. Князь Петр Кропоткин и владелец огромных богатств Дмитрий Лизогуб отдавали в кружок все свои доходы, между членами кружка существовало братское доверие друг к другу и полное равенство. Чайковцы относились к Флеровскому как к своему «предтече». Он, в свою очередь, выделял из молодых Сергея Кравчинского и Софью Перовскую. Чайковцы осудили «нечаевское дело» как недозволенный революционный опыт, считая его «кошмарным эпизодом в истории революционного движения» [259].

Практическим делом этого кружка стало «книжное дело» — распространение в провинции и среди студенчества революционных книг, попытка создания литературы для народа. Дело было поставлено на широкую ногу. Завели в Швейцарии свою типографию, там печатались доставлявшиеся тюками в Россию запретные книги. Чайковцами были изданы и распространены сочинения Чернышевского, Добролюбова, Писарева, Лаврова, «Положение рабочего класса» и «Азбука социальных наук» Флеровского, «История великой французской революции» Луи Блана. Из числа народных брошюр «наибольшим успехом пользовался рассказ Цебриковой «Дедушка Егор» — об истории крестьянского ходока, снаряженного в Питер и попавшего в острог» [260].

Этот рассказ Цебрикова напечатала в легальной «Неделе» в 1870 году, но чайковцы не дали ему там затеряться.

Мы можем лишь предполагать, что Цебрикова встречалась с участниками кружка, с которым был так близок ее друг Берви. Возможно, навещая его, она могла познакомиться и с Кравчинским и с Перовской. Однако одно несомненно: чайковцы напечатали рассказ Цебриковой не без ее ведома и согласия. Доказательством тому служат воспоминания участника кружка Н. А. Чарушина. Рассказывая об организации им и его товарищами книжного дела, он вспоминает, что когда встал вопрос о народной литературе, «необходимой при работе среди народных масс», то сначала приступили «к ознакомлению с имеющимся материалом, а затем и к переговорам с авторами о разрешении издания наиболее ценного из него. Переговоры эти велись Чайковским и другими членами кружка». Чарушин вспоминает, что лично он вел переговоры с двумя писателями: «Обследование это и переговоры с авторами не много что дали, но все же кое-какие результаты были. Так, едва ли не первым изданием кружка в этой области было издание талантливого и пользовавшегося большим успехом среди рабочих рассказа Цебриковой «Дедушка Егор» [261].

Боясь не получить разрешения на отдельное издание в Петербурге, чайковцы издали этот рассказ отдельной брошюрой в Киеве. Как раз в те месяцы, когда в Киеве был издан рассказ Цебриковой, сама она отправилась в Швейцарию. Можно ли считать это простым совпадением? Цель поездки Цебриковой осталась неизвестной, но возникает предположение, что ее брошюра была издана в типографии чайковцев в Цюрихе, а указание на место издания в Киеве было намеренной маскировкой. Такие случаи были нередки в практике чайковцев. Во всяком случае легко установить, что в Швейцарии Цебрикова общалась с кругом революционной молодежи, которая была занята там в это время организацией журнала. Как раз в эти дни П. Л. Лавров, редактор журнала «Вперед», получил письмо: «В настоящее время находится в Цюрихе Цебрикова, как вы думаете, можно ли будет ей сделать предложение участвовать?» [262] Это был несомненный знак доверия. В Швейцарии Цебрикова сблизилась с девушками из группы, которая впоследствии составила «процесс 50-ти». «Я близко знала группу, из которой вышли участники политического дела, известного под именем дела Бардиной и рабочего Алексеева, вернее сказать, участницы, потому что женщины в этом деле играли активную роль, а не шли за вожаками»,— вспоминала потом Мария Константиновна [263].

Во время пребывания Цебриковой в Швейцарии там был арестован для выдачи русским властям Нечаев. Агитация в защиту Нечаева и его сторонников из числа русских эмигрантов успеха не имела, поскольку всем было известно, что он обвиняется в убийстве своего единомышленника, студента Петровской академии Иванова. Не помогли ни брошюра, выпущенная в его поддержку, ни митинги в его защиту. Когда Нечаева привезли на вокзал, группа радикальной молодежи попыталась отбить его у полиции. Но эта попытка закончилась неудачей. Нечаев был увезен в Россию, судим и умер в Алексеевском равелине спустя десять лет. Своеобразную позицию в этой нечаевской истории заняла и Цебрикова.