Давид Ливингстон (Жизнь исследователя Африки)

И снова начались дожди. Одна за другой проходили недели, а ожидаемого каравана все не было. Кончился и 1870 год. Уже более пяти месяцев сидел Ливингстон в бездействии в Бамбаре, продолжая ждать...

Наконец в конце января пришел караван из Уджиджи, но того, что он так ждал, в нем не оказалось: ни писем с родины, ни лекарств; было лишь сообщение, что в Уджиджи прибыли новые люди, которых, он просил в своем письме к доктору Кёрку. Неделю спустя в Бамбаре действительно появились десять из них; но и они не принесли с собой ни лекарств, ни писем. Все они были рабами индийских купцов в Занзибаре. Вскоре Ливингстон пришел к выводу, что ему мало пользы от них.

"Все десять присланных отказываются идти со мной на север... Они и не собираются помогать мне, а в оправдание заявляют, что английский консул в Занзибаре якобы поручил им передать, чтобы я не шел далее, а вернулся вместе с ними".

Но вопреки всему 16 февраля 1871 года Ливингстон покинул Бамбаре. С ним пошли трое верных и неизменных его спутников и только что прибывшие люди.

Они идут по равнине, покрытой высокой жесткой и влажной травой. Одежда на них всегда мокрая. Через многочисленные маленькие речушки Ливингстона переносили на руках, а через реки перевозили в лодке. Иногда делали мосточки из плетеных матов.

Ливингстону прежде всего хотелось отыскать изгиб Луалабы к западу. "Не следует делать поспешных выводов об открытии истоков Конго". Никто не мог ничего толком сказать ему, кроме того, что за изгибом на запад Луалаба снова поворачивает как будто бы на север.

Во многих деревнях уже стало известно, что появившийся белый человек - не охотник за рабами, и здешние жители принимали его с радостными возгласами: "Дружба! Дружба!" Но попадались и опустевшие деревни: при приближении его отряда жители убегали, опасаясь, что их подстерегает такое же злодеяние, какое только что учинили работорговцы. Ему то и дело сообщали, что окрестные деревни подвергались налетам.

Иногда маниема решительно брались за оружие, но много ли они могли сделать со своими копьями, ведя борьбу с противником, имевшим огнестрельное оружие? Они ведь даже не видели такого оружия и представления не имели о его действии. Когда в них целились из ружья, они и не пытались бежать - смотрели удивленно на эту диковинную "палку". И начинали соображать лишь тогда, когда видели павших соплеменников. Но это действие они приписывали колдовской силе противника. Да и храбрость их бесполезна: у них, так же как у маньянджа озера Ньяса, нет единства, к тому же обычай кровной мести посеял глубокую вражду между ними. "Никого не заставишь пойти в ближайшую деревню, даже если она находится, скажем, в трех милях от его собственной: там ведь наверняка проживают люди, которые должны отомстить за убийство их отцов, дядей, дедушек и так далее. Ужасное положение!"

Кровавая бойня у Ньянгве

В конце марта Ливингстон стоял на берегу Луалабы. Это могучая река полторы мили шириной, глубоководная, отличающаяся мощным, но медленным течением; на ней есть большие острова. К берегам ее Ливингстон вышел вблизи селения Ньянгве.

"Берега здесь плотно заселены. Какое-то представление о численности здешнего населения можно составить по наблюдению за потоком людей, посещающих рынок. Не менее трех тысяч человек, преимущественно женщин, появляются здесь одновременно".

Ливингстону очень хотелось спуститься вниз по Луалабе, но лодку достать невозможно, к тому же нужно ждать, пока прибудет купец Дугумбе: ему маниема, конечно, продадут или дадут напрокат лодки. Теперь, в начале апреля, уже не отправишься в путь: каждую ночь бушует ливень.

Ливингстону так и не удалось получить из Уджиджи необходимое; у него не оказалось даже бумаги и чернил. Чернила он изготовляет из растительных красителей, а в качестве писчей бумаги пользуется старыми газетами - на них он пишет поперек печатного текста. Эти записи сохранились и дошли до Англии, но прочесть их можно лишь с большим трудом: газетная бумага пожелтела и легко ломалась, а чернила поблекли. Лишь Эгнис Ливингстон, исполнявшая при отце обязанности секретаря во время его пребывания в Ньюстедском аббатстве и знавшая его почерк, умудрялась читать эти записи. Она-то и помогла издателю дневников Ливингстона Уоллеру, бывшему участнику университетской миссии в Африке, расшифровать записи его последнего путешествия.

Один купец в Ньянгве случайно узнал, что десять рабов, обслуживавших Ливингстона, втайне готовят против него заговор: они уже сыты по горло его походами. Если он принудит их идти и дальше, они при первых же неладах с маниема откроют огонь, а затем сбегут. Это не вызвало бы подозрения о неблаговидности их поступка.

Узнав об этом, Ливингстон отобрал у них оружие и прогнал их. Но они покаялись и поклялись, что будут следовать за ним, куда бы он ни пошел. "Так как мне страстно хотелось довести до конца мои географические исследования, то я готов был идти даже на риск, зная, что при случае они могут оставить меня в беде".

Шесть долгих недель прошли в томительном ожидании, но наконец Дугумбе прибыл в Ньянгве с большим отрядом. "Он решил поискать новые места для торговли. Семья его при нем, так как он полагает, что ему придется провести в пути лет шесть-семь; все это время из Уджиджи ему будут регулярно доставлять необходимые вещи".

На фоне той решимости, которую проявляли работорговцы, поразительно неоправданными кажутся выжидания Ливингстона. Вызывает удивление, что в это время он посылает своих людей валить деревья для постройки жилища. Почему бы ему не построить плот из бревен, вместо того чтобы искать лодку? Вряд ли Луалаба непроходима: рабы и местные жители не раз пересекали ее. Все его поведение свидетельствует об усталости и слабости.

Один работорговец целой флотилией лодок попробовал плыть вниз по Луалабе, но уже на четвертый день лодки попали в водоворот и налетели на утесы. Передняя лодка разбилась, пять человек утонуло. Другие лодки перевернулись. Ливингстон, не зная этого, намеревался проделать такой же маршрут, но, на его счастье, ему не удалось достать для этого лодку: иначе его постигла бы такая же судьба. И в этом он усматривает благую волю провидения.

После этого события он изменяет свой план и намеревается вместе с людьми Дугумбе идти на запад, к реке Ломами, затем вверх по ней до ее истоков, находившихся, как полагали, в Катанге, а оттуда через ту же Ньянгве вернуться в Уджиджи.

Десять сопровождавших его рабов уже не пользовались у него доверием. Ему хотелось до похода обменять их у Дугумбе на такое же количество свободных людей, в придачу он предлагал четыреста фунтов стерлингов. Дугумбе просил пару дней на обдумывание. Проходит целая неделя, а ответа все нет. У него явно не было желания облегчать англичанину путь в страны, лежавшие к западу от Луалабы.

Мучимый бесконечными ожиданиями, Ливингстон записывает: "Меня удручают сложившиеся обстоятельства, не знаю, как и поступить, чтобы все же закончить начатое дело, ибо все складывается не в мою пользу".

Записывая эти слова, он и не догадывался, что на следующий день все его намерения и планы рухнут. То, что ему Довелось видеть 15 июля 1871 года, по своей бесчеловечности превосходило любую жестокость, невольным свидетелем которой он был ранее. И до конца своих дней он не мог забыть увиденную тогда ужасную картину.

Все утро слышны были ружейные выстрелы, доносившиеся с другого берега Луалабы. Работорговцы, воспользовавшись каким-то ничтожным поводом, "творили суд и расправу".

Хотя там, за рекой, многие деревни были охвачены пламенем, раздавались выстрелы и в ужасе метались люди, тут, как ни в чем не бывало, рынок жил своей жизнью: по-деловому суетилось не менее полутора тысяч человек. Ливингстон тоже пришел сюда; на краю рыночной площади он заметил троих, недавно прибывших с Дугумбе. В руках у них были ружья в нарушение установленных здесь обычаев: вооруженные на рынок не допускались. Один из сопровождавших Ливингстона людей обратил их внимание на это. Поскольку было очень жарко, Ливингстон собрался было уходить.