У Понта Эвксинского (Том 2)

Диофант одобрительно улыбнулся. Как южанин, он знал толк в хорошей шутке, женском обществе и винах. Кажется, слава о Пантикапее идет не зря. Вот она, северная столица! Не так уж плоха!

- Этот драгоценный камешек, именуемый Пантикапеем,- продолжал шептать опьяневший Бритагор,- ты поднесешь на блюде нашему повелителю, царю Митридату. Ты же знаешь, что если Боспор Фракийский - ключ к Понту Эвксинскому и дорога в Скифию, то Боспор Киммерийский ведет в Меотиду и является дверями прямо в сердце Сарматии! И ради этой цели - наплюй на невежливость Перисада! Мы еще возьмем свое!

Диофант тряхнул львиной головой, что означало согласие со словами Бритагора. Демон возьми всех гордых монархов, которые умеют задирать нос, но не в силах справиться с делами своего царства!

Оронт своей взбалмошной выходкой развеселил всех. Даже Саклей и тот стал будто покачиваться из стороны в сторону. Он делал жесты, благоприличные для государственного мужа, но они плохо получались у него. Да никто н не слушай его. У всех в голове кружились волшебные видения, порожденные вином и видом танцующих женщин.

4

Хорошенькие и веселые девушки, что составляли эскорт пьяницы и гуляки откупщика Оронта и его собутыльников Форгабака и Зенона, все были рабынями храма Афродиты Пандемос. В храме уже много лет безраздельно властвовала дородная жрица Синдида, одна из самых популярных женщин Пантикапея. Пожалуй, не было ни одного любителя погулять и повеселиться, который не оставил бы горсти монет в ее веселом заведении.

Храм Афродиты Всенародной располагался у подножия пантикапейского холма, недалеко от порта. Он представлял собою небольшое строение-периптер, покрытое двухскатной крышей, окруженное галереей деревянных, черных от времени и непогоды столбов.. Ступени храма были скрыты от глаз постороннего наблюдателя густыми зарослями дикой яблони и бузины. Под кустами на мягкой траве отсыпались пьяницы, заглушая храпом голоса бесчисленных птиц, что вили здесь гнезда.

Птички эти, как и пьяницы, находились под покровительством самой богини. Никто не мог побеспокоить хмельного прихожанина или разорять гнезда невинных пташек.

- Пусть пернатые своими голосами славословят богиню любви и радости! - говорила посетителям курносая смуглоликая жрица, скромно опуская смоляные ресницы, из-под которых вспыхивали лукавые огоньки карих глаз, выдавая горячий темперамент достойной дочери племена синдов.

Синдида являлась вполне официальным лицом в столице Спартокидов, была главной жрицей Афродиты Всенародной. Существовал еще храм Афродиты Урании, но тот располагался в акрополе, мало посещался молельщиками и приносил доходов меньше, чем этот.

Афродита Урания, то есть Небесная, была богиней аристократов, символизировала собою любовь, одетую в чистые одежды, благородную и красивую. Она олицетворяла возвышенную страсть, воспетую поэтами, являющуюся высшим даром богов и предназначенную для избранных, то есть для людей чистой жизни и просветленной души. Такими людьми могли быть лишь люди богатые, знатные, цари и мудрецы эллинского мира.

В храме Синдиды стоял кумир другого назначения. Афродита Всенародная была покровительницей низменной уличной любви, случайных встреч, супружеских измен и разврата. Философы и богословы изрекали истину, что чувство чувству рознь. И скоты воспламеняются страстью друг к другу. Рабы и бедняки, варвары и темные люди - те же скоты, и страсть их скотская. Двигает ею низшая богиня Афродита Пандемос, то есть Всенародная, которая не брезгает грязными объятиями черни, их грубой любовью, отдающей хлевом и нечистым дыханием. Только так представляли избранные любовь простого человека, не признавая за ним права на возвышенные, благородные чувства. Поклоняться вместе с ними одной богине утонченные эллины не желали. Для низкой страсти - низшая и богиня. Рабу и уличной уборщице для их любви вполне достаточно было той покровительницы, что стояла в стареньком храме у порта. Ибо любовь их на ложе из соломы или под кустами на траве - слишком низменна для Афродиты Небесной.

Так одна и та же богиня разделилась на две ипостаси, соответственно разделению тогдашнего общества на два взаимно неприязненных и борющихся лагеря - богатых н бедных, счастливых я несчастных, просвещенных мудростью и прозябающих в невежестве.

Нужно сказать, что боспорская Афродита восприняла многие восточные черты, немало заимствовала из обихода сирийской Кибелы с ее религиозной проституцией и других богинь Востока. Синдида усовершенствовала ее культ, усилила эротические мотивы в служении ей. Она сумела так поставить дело, что никто не освобождался от налога на любовь, который под видом умилостивительных и благодарственных жертв вносился в храм каждой парой, соединяющейся навечно или на час.

Синдида прекрасно чувствовала себя в роля, отведенной ей магистратом, а солидные взносы, которые ее храм делал в государственную казну, обеспечивали ей уважение и покровительство со стороны властей. К тому же большинство сильных и богатых в разные периоды своей жизни обязательно прибегали к услугам Синдиды. Ибо храм Афродиты Пандемос обладал огромнейшей притягательной силой для людей всех сословий.

Жрица с двадцатью или тридцатью хорошенькими прислужницами содержала святилище в образцовом порядке в чистоте. В храме всегда пахло свежей травой, разбросанной по полу, а у ног богини никогда не переводились живые цветы. Полутемный, небольшой, но уютный храм с его прохладой, смазливыми лицами прислужниц и таинственной тишиной действовал на каждого прихожанина умиротворяюще и одновременно вызывал непреоборимое чувство сладкого томления, жажды любовных утех.

Несколько девушек, распустив пушистые волосы и взяв в руки сладкозвучные кифары, начинали петь тихими голосами хвалебный гимн божеству, после чего посетители в избытке чувств не скупились на щедрые приношения. Впрочем, здесь принимали всё - деньги и ценные вещи, мешки с хлебом и крупами, вино и свиные окорока. Каждый жертвователь всегда встречал ласковый взгляд и теплое слово.

За храмом в зелени непролазных кустарников приютилось еще одно довольно просторное здание, куда охотно и с чувством приятного волнения шел посетитель, очистив молитвой душу свою от тревог и смятений, принеся жертву прекрасно изваянному кумиру, что с многообещающей и вместе насмешливой улыбкой, стоял на мраморной цоколе в храме.