Как обуздать олигархов

Кстати говоря, это обстоятельство должно внушать опасение любому нормальному правому консерватору. Правый консерватор, традиционалист всегда ставит порядок выше хаоса. А рынок все делает наоборот, он отодвигает на задний план разум и волю, включая какие-то невидимые и в силу этого подозрительные механизмы. И ныне мы видим, что эти механизмы двигают мир в сторону глобализации, ломая национально-государственные границы. Поэтому невольно задумаешься о природе этой «невидимости». Уж не идет ли речь о попытке вернуть мир и все бытие к состоянию единовидного, изначального хаоса первоматерии, из которого был сотворен оформленный мир?

Традиционное общество тоже надеялось на сверхчеловеческое — волю Божию, на Промысел. Но эти понятия не указывают на какую-то анонимность, здесь все «прозрачно». Есть личностный Бог, и есть Его избранник — монарх. Власть последнего не зависит от «многомятежного человеческого хотения» (Иван Грозный), она передается по наследству. И тут имеет место быть более чем прозрачный механизм — рождение, указывающее на волю Божию.

В случае же с рынком мы имеем дело с какой-то анонимностью, с вроде бы абстрактными экономическими закономерностями, которые используют волю и разум. Причем эти закономерности переходят из сферы экономики в сферу политики, делая ее такой же анонимной. В условиях западной демократии правитель является всего лишь марионеткой разнообразных структур, многие из которых имеют совершенно закрытый характер. Судя по всему, именно эти структуры провоцируют разного рода войны и революции, которые усиливают хаотичность мира. Делается это для того, чтобы создать «новый мировой порядок», но что-то непохоже на то, что в мире становится больше порядка. Скорее, наоборот.

Итак, рынок — это воплощение хаоса. И даже в СССР, с его культом рациональной планомерности, он занимал важное место. Но это место не было почетным. Рыночный хаос хотели загнать на обочину жизни, сделать одной сплошной периферией сверкающего круга социалистической империи. Но для этого не было достаточно эффективных механизмов. Гигантская бюрократия смогла лишь потеснить хаос, а не победить его. В результате советская экономика лишилась рыночной гибкости, но так и не стала по-настоящему плановой, социалистической.

А можно ли было создать настоящую плановую экономику? Адепты рынка отвечают отрицательно, ссылаясь на опыт советского бюрократизма. Однако в Советском Союзе была не только бюрократия, там была еще и наука. Причем наука очень даже неплохая. И некоторые ее представители выдвигали весьма интересные проекты, целью которых было достичь настоящей планомерности и осуществить прорыв страны в постиндустриальное (информационное) общество.

В 1963 г. вышло Постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР, в котором намечалось создание Единой системы планирования и управления (ЕСПУ) и Государственной сети вычислительных центров. Потом было принято другое название — Общегосударственная автоматизированная система планирования и управления в народном хозяйстве (ОГАС). Правительство было готово реализовать крупномасштабный проект директора Института кибернетики АН УССР Виктора Глушкова, который предлагал перевести управление народным хозяйством на электронно-кибернетическую основу. Помимо автоматизированных систем управления Глушков разрабатывал системы математических моделей экономики и безналичного расчета физических лиц. По сути, речь шла о том, как сделать планирование не просто директивным, но и по-настоящему научным.

При этом Глушков опирался на отличное знание экономической жизни страны. Только в 1963 году он посетил около ста предприятий, лично отслеживая цепочки прохождения статистических данных.

Академик выдвинул крайне интересную теорию «информационных барьеров». Согласно ей, человечество пережило за всю свою историю два кризиса управления. Первый произошел в период разложения так называемого «родового» строя. Тогда усложнение общественных отношений и увеличение потоков информации привело к возникновению товарно-денежных отношений и иерархии. Но в XX веке наступил второй кризис, когда отношения усложнились настолько, что человек уже просто стал неспособен выполнять все необходимые функции управления.

Глушков отмечал: «Отныне только „безмашинных“ усилий для управления мало. Первый информационный барьер, или порог, человечество смогло преодолеть потому, что изобрело товарно-денежные отношения и ступенчатую структуру управления. Электронно-вычислительная техника — вот современное изобретение, которое позволит перешагнуть через второй порог. Происходит исторический поворот по знаменитой спирали развития. Когда появится государственная автоматизированная система управления, мы будем легко охватывать единым взглядом всю экономику. На новом историческом этапе, с новой техникой, на новом возросшем уровне мы как бы „проплываем“ над той точкой диалектической спирали, ниже которой… остался лежать период, когда свое натуральное хозяйство человек без труда обозревал невооруженным глазом».

К слову, глушковская диалектика вполне соответствует философии традиционализма. Он сравнивает общество будущего с натуральным хозяйством, которое, как известно, достигло вершины своего развития именно при феодализме. Действительно, натуральное хозяйство эпохи феодализма было весьма управляемо и обозримо. Таким же (только в гораздо большей степени) станет и «натуральное» (настоящее!) хозяйство будущего постиндустриального феодализма — за счет мощных систем автоматизированного управления. При этом, как представляется, сама система планирования, основанного на точном «математическом» знании, должна быть именно государственной системой. Ведь не кто иной, как государство, сможет подняться над всеми групповыми и корпоративными интересами, оглядывая всю картину жизни страны.

Увы, план Глушкова был отвергнут, а премьер-реформатор Косыгин взял на вооружение идеи таких экономистов-рыночников, как Либерман. Последние предлагали ориентировать экономику на прибыль от себестоимости. В сталинские времена, напротив, ориентировались на снижение себестоимости (отсюда — знаменитые понижения цен), не связывая жестко ее и прибыль. В результате роль стоимостных показателей снижалась.

Советскую экономику заставили работать по чуждым ей схемам, что и породило пресловутый застой. Теперь прибыль жестко привязывалась к себестоимости выпускаемой продукции. Снижать себестоимость стало невыгодно, ибо это снижение уменьшало прибыль. В результате невыгодным стало и усовершенствование производства.

Показательно, что против Глушкова выступали не только дуболомы из ЦК, соблазненные либеральными экономистами. На Западе также подливали масла в огонь, в открытую стуча советским вождям: «Глушков собирается заменить кремлевских шефов вычислительными машинами!».

(В 1971–1973 годах в Чили, при Альенде, группой ученых, возглавляемых английским кибернетиком Стаффордом Биром, также была сделана попытка создания кибернетической системы управления экономикой страны. Но проамериканская хунта Пиночета после прихода к власти этот эксперимент немедленно свернула, проявив трогательное единодушие с советским руководством.)

Но почему был сорван проект Глушкова и другие, подобные проекты? Благодаря косности бюрократизма? Бесспорно. Но ведь должны же были найтись в КПСС силы, способные этот бюрократизм преодолеть? Не все же там были косными чиновниками! И тут надо копать уже глубже, находить корешки в официальной идеологии СССР — марксизме. Эту идеологию, понятное дело, очень сильно исказили, но основу все-таки сохранили. И этой основой был экономический детерминизм. Вспомним — «политика есть концентрированная экономика» (Ленин) и т. д.

Между прочим, в этой своей глубинной основе марксизм был сущностно, мировоззренчески един с либерализмом, который он вроде бы отрицал. Однако это было отрицание некоторых проявлений капитализма, но вовсе не его сущности. Сущность оставалась той же самой: экономика преобладает над политикой. А следовательно, общество доминирует над государством. Ведь классы общества завязаны на производстве-распределении, тогда как государственная организация сосредотачивается на подчинении-управлении. В мире традиции общество подчинялось государству, но при капитализме все перевернулось с ног на голову — отсюда и экономический детерминизм.