Иван Грозный

Это уж, наверное, царь заботился не о сыне. Несколько раз женатый после смерти Анастасии, Иван до конца своих дней был поглощен заботами о подыскании жены, что напоминает историю Генриха VIII или сказку о Синей Бороде. Донесение шведского посольства, составленное Паулем Юнстеном, изобилует любопытными подробностями. Выражая теперь свое расположение к Швеции, Иван прибег к своей излюбленной эпистолярной полемике и разошелся во всю ширь.

«Скажи нам, кто был твой отец и как звали твоего деда? Король ли он был? Какие государи тебе братья и союзники? Нам брат римский император и другие государи. Можешь ли ты их назвать своими братьями»?

Далее шли новые объяснения насчет Екатерины.

«Если бы было известно, что Иоанн жив, он, Иван, и не подумал бы отнимать ее у него. Он имел в виду возвратить ее брату ее, королю польскому, и получить от него Ливонию. К сожалению, благодаря этой лжи было пролито много крови и послам царя в Стокгольме чинили обиды, а это были важные особы, а не какие-нибудь мужики, вроде послов Иоанна». Иоанн отвечал. Он умел и любил писать ядовито, но это не смущало русского царя и он снова писал: «Совершенно верно, что ты мужичий сын…», и снова принимался за свой допрос: «Твой отец Густав, чей был сын?.. Разве не бывало в его царствование, что русские купцы придут в его страну с салом и воском, и он наденет рукавицы и пойдет до самого Выборга щупать товары и торговаться?.. И ты еще говоришь о королях, твоих предшественниках! Какие короли? Откуда ты их берешь? Не из своего ли чулана?»

Впрочем, царь объявлял, что он готов примириться с сыном торговца салом при условии, что он повинится и почтит, как полагается. Тогда он обойдется с ним по-родственному. В противном случае пусть он узнает, что случилось узнать крымскому хану от царских воевод: царю не пришлось даже меча обнажать, достаточно было бояр, чтобы справиться с ним. Письма летели одно за другим. Иван писал королю строгие приказы и угрожал ему решительными мерами. Наконец Иван объявил, что он не намерен больше продолжать спор на бумаге, вероятно, после какого-нибудь слишком острого ответа, так как он писал, что король лает на него, как пес. Царю не пригоже связываться с ругателем, писал Иван, если же король непременно хочет проявить себя в подобных спорах, то пусть он поищет какого-нибудь мужика вместо московского царя.

Письма эти, конечно, не внушали королю охоты продолжать переговоры и не подавали надежд на успех сношений. Кроме того, король знал, что Иван старается вступить в сношения с заключенным Эриком и заключить союз с Магнусом.

Соглашение явилось благодаря двум ливонским регентам – Таубе и Краузе. Один из них был советником дерптского епископа, а другой членом ливонского посольства, отправленного в Москву в 1557 г. Они перешли на сторону царя и стали орудием его политики. В 1568 г. они вспомнили о старой попытке сближения между Альбертом прусским и отцом Ивана. Они создали дипломатическую комбинацию, к которой тогдашний вассал Польши отнесся довольно благосклонно. Несмотря на неудачу, впоследствии оба они были награждены царем – один княжеским титулом, а другой боярским званием.

Еще в 1567 г. Иван думал сделать правителем Ливонии кого-нибудь из бывших членов ордена. Кеттлер и Фюрстенберг отказывались. В 1570 г. ренегаты указывали на Магнуса.

В 1560 г. Магнуса прогнали из Ревеля. На следующий год брат его думал устроить помощником епископа в богатой гильдесгеймской епархии, но и отсюда его удалили, после чего он снова отправился в Ливонию, где на его глазах шведы и поляки делили между собой земли, о которых он сам мечтал. Он безуспешно пытался вступить в союз с той или другой стороной. Легко представить его радость, когда Таубе и Краузе предложили ни более, ни менее, как королевскую власть под верховенством московского царя. Магнус испросил для соблюдения формы согласие своего брата Фридриха II, уверяя его, что новое королевство останется в полной зависимости от Дании. Также для соблюдения формы старший брат сделал некоторые возражения, и дело было решено. Уполномоченные Магнуса привезли из Москвы неожиданные, великолепные условия. Ливонская корона должна была стать наследственной в роду нового короля. В том случае, если все мужское потомство его вымрет, она переходит к датскому королю. Москва отказывалась от всех своих завоеваний в Ливонии и обещала Магнусу помощь для взятия Риги, Ревеля и других городов. Магнус за это должен был служить царю в военное время. В мае 1570 г. Магнус лично отправился в Москву в сопровождении свиты в 400 человек. Вместе с короной Магнус получил и руку племянницы Ивана Евфимии. В приданое за ней царь обещал 5 бочек золота. Ливония сохраняла свою веру и порядок, царь отказывался посылать туда русских должностных лиц.

Все это казалось сном. Вся Европа начала обнаруживать беспокойство. Тогда Фридрих поспешил сложить с себя всякую ответственность за происшедшее. По его словам, Магнус действовал без его ведома. Между тем агенты Фридриха старались изменить общественное мнение. Они говорили, что сам император виноват в том, что Ливонию захватывает кто хочет, и указывали на пример Альберта Прусского. Когда Магнус уведомил брата о принятии короны, тот письменно поздравил его. Первые же шаги нового короля оказались неудачными. С помощью наемного войска и при поддержке московских сил он попытался отнять у шведов Ревель. Осада длилась с 21 августа 1570 г. до 11 марта 1571 г. Магнус в конце концов должен был отступить, причем он сжег свой лагерь и распустил свои войска. Таубе и Крузе бежали в Дерпт, где вступили в сношение с поляками, подготовляя удачное нападение на русский гарнизон.

Карьера этих плутов довольно поучительна: после ряда интриг, измен и предательств они удостоились милостей самого Батория. Впоследствии Таубе был назначен в ливонский ландтаг, отказавшийся принять его в свою среду.

При осаде Ревеля Магнус напрасно ожидал помощи от датчан. Как раз в это время подготовлялся штеттинский договор. После его заключения Сигизмунд-Август потребовал помощи от Дании против московского царя. 17 сентября 1571 г. он извещал манифестом о прекращении торговых сношений с Нарвой и о блокаде этого города, предоставляя большую свободу действий и средств своим корсарам. Казалось, что король осуществит, наконец, то, чего так долго от него ждали. Таубе и Крузе уже учитывали последствия этого выступления. Однако неожиданное событие обмануло их расчеты. Сигизмунд-Август простудился и скончался 7 июля 1572 года. Прекращение династии в Польше и установление избирательной монархии снова изменили условия борьбы и взаимоотношения участников.

Как в Ливонии, так и в Польши Сигизмунд-Август оставил запутанное наследство. Хотя его дипломатия делала большие успехи в сношениях с Кеттлером, скандинавскими государствами и ханом, но изнеженность самого короля, беспечность и дух анархии, царивший среди его подданных, парализовали эти успехи. В Польше не было реальной силы, которая могла бы сообщить им действительную цену. Хотя польско-литовская уния представляла сама по себе торжество над Москвой, но в Польше шла борьба католичества против протестантства и других исповеданий. Такая религиозная политика вызвала реакцию православного населения и бросила его в объятия Москвы. Пропаганда утвердившихся уже в виленской епархии иезуитов только усиливала русофильское движение. В Ливонии она также вызывала осложнения. У Польши не было флота. Блокада Нарвы могла остаться фикцией, а между тем она портила отношения с соседними морскими государствами и даже с Данцигом. Успех борьбы с сухопутными военными силами Ивана был сомнителен из-за отсутствия регулярной армии. Поэтому после смерти Сигизмунда-Августа в Польше обнаружилось стремление обеспечить судьбу государства таким способом, который был бы прочнее условий самого выгодного мира. В Москву явился уполномоченный польско-литовской державы Воропай с извещением о смерти Сигизмунда-Августа и сказал, что многие в Польше желали бы видеть русского царевича заместителем покойного короля.