– Я лишь передал волю наместника, – и Абдурахман вышел из шатра, чтобы согдийцы сами решили денежные дела.
Растерянный Диваштич произнес:
– У меня есть немного золота, еще Джамшид добавил. Но этого все равно мало.
Тогда Кишвар поднялся с места, снял все кольца и браслет, усыпанный самоцветами, и отдал Диваштичу.
– Ты очень щедр, мой друг.
Тархун сказал, что и у него тоже кое-что имеется, и снял с руки широкий браслет и кольцо с алмазом:
– Этот алмаз очень дорогой. Этого хватит: Кутейба слишком жаден.
Все украшения Диваштич сложил в кожаный мешочек с золотыми монетами.
Затем подозвал сына к себе и сказал:
– Вручи арабу и скажи, что больше нет.
Фаридун в душе поблагодарил отца за то, что он поручает вызволение невесты именно ему: как истинный мужчина, он должен спасти ее.
– Мы с тобой, – произнес Шерзод, и два друга поднялись. – Фатима стала нам сестренкой.
Фаридун улыбнулся, и они вместе вышли из шатра. Абдурахман стоял в тени чинары, рядом с ним были два воина и Фатима, вновь облаченная в длинное платье до пят и черный платок, который закрывал половину лица.
Увидев юношей, глаза Фатимы засияли. Абдурахман принял мешочек, заглянул в него и спросил:
– Сколько здесь?
– Примерно пятьсот дирхемов и дорогое кольцо с алмазом. Больше нет.
– Этого недостаточно! – воскликнул Абдурахман с нарочитым возмущением. – У твоего отца я заметил золотые пояс и кинжал. Пусть их тоже отдаст.
– Это честь согдийцев, их не отдадут. Я вам говорю, больше золота у нас нет.
– Ладно, забирай свою девушку, – смягчился Абдурахман, – ты заслужил.
Когда арабы ускакали, Фаридун подошел к Фатиме. Из ее больших глаз по щекам текли слезы.
– Моя милая, наконец-то мы свободны, наконец, вместе, – произнес юноша и прижал ее к груди.
А счастливые друзья, наблюдавшие за ними в сторонке, стали поздравлять влюбленных, хлопая в ладоши и выкрикивая: «Ер-ер-ероне!» При этом пританцовывали и взмахивали руками над головой. Затем Фаридун повел невесту на смотрины. Знатные дихканы тоже встретили их веселыми хлопками, воздавая хвалу молодым.
– Пусть откроет свое лицо и покажет себя, – сказал кто-то, но тут все вспомнили, что мусульманские женщины не смеют показывать лица чужим мужчинам. Однако Тархун нашел нужные слова:
– Дочка, не стыдись. Мы доводимся тебе отцами, а юноши – братьями.
Фатима кивнула и сняла платок. Девушка с короткими волосами и большими карими глазами оказалась очень мила. Мужчины воздали ей хвалу.
– Мой сын привез из чужбины истинную пери!
– А какие у нее глаза, словно у богини Десси*.
От смущенья Фатима склонила голову.
– Оказывается, арабские женщины тоже красивы.
– Диваштич, когда свадьба? Мы должны успеть приготовить достойный подарок.
– Как только прогоните арабов. На пиру вы будете самими почетными гостями. Надеюсь, остальные дихканы тоже приедут.
СНОВА ПАЙКЕНД
На следующий день три знатных дихкана увели свои войска от Пайкенда.
После чего Тархун вновь созвал совет. На нем обсуждали, как им действовать дальше, ведь силы согдийцев значительно ослабли, и враги могут прорвать кольцо. Было решено держать арабов в окружении, пока те не сдадутся на милость победителям.
С уходом части согдийцев Кутейба тоже провел совет. Арабы осознавали, что их силы возросли и теперь они могут вступить в бой. Вожди говорили именно об этом, но наместник мыслил иначе:
– Они ослабли и не нападут на нас. Это самое главное. Потому и мы не будем спешить. Может быть, согдийцы сами уйдут? Тогда мы сохраним силы и возьмем Пайкенд.
– У нас продукты на исходе, – напомнил кто-то из вождей.
– Я помню. Поэтому вот что: мы обманем врага. Для этого завтра устроим для своих воинов богатое угощение: пусть согдийцы видят, что еды у нас достаточно и мы никуда не спешим. Тогда они либо вступят в бой, либо уйдут.
– А если они не поверят?
– Сами нападем, по-другому нельзя. Иначе нас ожидают голодная смерть, или сдача на милость врагу. Но знайте, согдийцы не пощадят нас, вождей, из-за погибших в Медине заложников.
Прошло три дня, и, хотя продуктов у них почти не осталось, арабы стали готовиться к бою. Согдийцы так и не напали, более того, еще несколько правителей уводили свои войска. Они не желали терять своих лучших воинов, ведь силы стали равны, и бой обещал быть жестоким, с большими потерями. Сначала ставку царя Тархуна покинул правитель города Дебусия, а за ним глава Иштыхана и далее правитель Несефа.
Об этом ежедневно сообщали наместнику в шатер, и его глаза светились от радости, ведь он был на краю гибели и сумел ловко обмануть согдийцев.
Оказавшись в меньшинстве, Тархун тоже увел свое войско от Пайкенда. Последними ушли бухарские дихканы, потому что за Пайкендом открывалась дорога на Бухару.
По этому случаю наместник выстроил войско с вождями в первых рядах и объявил, сидя в седле, что все неверные ушли по домам доить коров, так как им не по зубам сила духа мусульман. Он также славил Аллаха, что в столь тяжкие дни испытания Всевышний не бросил своих верных слуг. Затем наместник вновь объявил войну Пайкенду. Голодное войско заколыхалось от предвкушения добычи. Их ликование было слышно во всех уголках Пайкенда. Испуганные горожане были обречены.
Отряды арабов направились в отдаленные села за продуктами. В тот же день они устроили себе богатое угощение, которое подняло дух воинства. А на следующее утро стену города вновь стали долбить кетменями.
Маленькое войско пайкендцев было не в состоянии удержать натиск врагов, поэтому старый царь собрал во дворце вельмож, и они решили сдаться во имя спасения жителей.
Ворота Пайкенда отворились, и довольный Кутейба с войском вошел в город. Они прошлись по его пустынным улицам, которые будто вымерли после чумы. Впрочем, другого отношения арабы и не ждали. Даже сам царь города встретил наместника лишь во дворце, словно Кутейба гость, а не победитель. Наместник глянул на дерзкого правителя и пожалел, что не казнил старика. Вместо этого он прогнал его из дворца, и сам поселился в нем. Войска же разместились в караван-сараях, которые здесь были на каждом шагу – как-никак это был купеческий город. Здесь они отдыхали, ели вкусные блюда, сладости и фрукты.
Между тем люди халифа – Абдаллах и Ийас из племени бану-малакан – всю добычу стали собирать во дворце. Ее свозили туда на арбах под охраной особых войск халифа, которые не подчинялись наместнику. Награбленное находилось в мешках, накрытых черной тканью от посторонних глаз.
На дворцовой площади на суфе сидели два распределителя добычи. Именно они делили всю добычу между халифом, наместником и войском. И когда появлялась арба, они указывали, куда и какие ценности складывать. Много золота и серебра поступало из разграбленных храмов. Площадка перед дворцом заполнилась тремя большими кучами. В одной собрали лишь серебряные изделия, в основном, посуду. А в трех шагах от нее выросла гора из золотых кувшинов, чаш и подносов, чуть поодаль лежала груда золотых статуй разных богов. Отдельно стояли деревянные ящики с золотыми и серебряными монетами. Все это сверкало и переливалось на солнце. Казалось, вся дворцовая площадь светилась золотом. Кроме всего, там скопились ковры и огромное количество тюков с тканями, коих в Согде было более ста разновидностей.
Абдаллах и Ийас ходили по площади и записывали количество добытого. В это время из дворца вышел Кутейба с сияющим лицом. Одет он был просто – в длинную белую рубаху и штаны, голова была выбрита.
