Римская диктатура последнего века Республики

События 63—62 гг. важны прежде всего тем, что впервые продемонстрировали явное расположение толпы к Цезарю. Цицерон говорил, что в это время Цезарь был «любим народом и угоден ему» (Cic. In Cat., IV, 11; ср.: Plut. Caes., 8; App. В. С., II, 6). Возможно, это заставило Цицерона относиться к Цезарю с осторожностью и даже опаской. Не случайно Плутарх намекал, что Цицерон сознательно не изобличил Цезаря в причастности к катилинариям, т. к. боялся его друзей и его силы (Plut. Cic, 20). Кроме того, стали очевидны не только его возросшая популярность и усилившееся влияние среди римских граждан, но и лояльность, и здоровый консерватизм в отношении к сенату. Когда сенат отверг его предложение о передаче Помпею восстановления Капитолия (ср.: Suet. Iul., 15), порученного Квинту Лутацию Катулу, Цезарь не настаивал. Цель была достигнута: он заявил о своей лояльности и к авторитетному политику (Помпею), и к сенату ^{473}.

В конце претуры Цезарю была назначена на 61 г. провинция Испания. В Испании в должности пропретора он стремился извлечь из своего положения максимальную выгоду и встать, наконец, в один ряд с ведущими политиками Рима (ср.: Plut. Caes., 12). Во-первых, Цезарь значительно обогатился, что позволило ему частично расплатиться с кредиторами. Во-вторых, вел успешные военные действия, в результате был провозглашен императором, получил триумф и вместе с этим новое признание и дополнительный вес в римском обществе. В-третьих, увеличил число непосредственных сторонников. В Испании к предоставленным в его распоряжение 20 когортам он добавил 10 новых, набранных из местного населения. Для провинциалов это было очень важно, т. к. служба в армии позволяла им надеяться на получение римского гражданства. Не менее важно это было и для Цезаря, т. к. способствовало расширению клиентелы и в конечном счете увеличению его политического веса. Но этим значение принятого Цезарем решения не исчерпывается. В контексте общей истории Римской республики и трансформации ее в Империю важно, что Цезарь отошел от недальновидной политики Рима в отношении провинциалов, проявив таким образом элементы имперского мышления. Однако необходимо подчеркнуть, что в это время проблема провинций и провинциалов могла существовать для него на уровне конкретных прагматических мероприятий и едва ли возвышалась до уровня теоретического осмысления. В этом плане мы не можем принять и считаем преувеличением встречающееся в исторической литературе утверждение об осознании Цезарем уже в то время абсурдности ситуации с союзниками и восприятии их как неотъемлемой части государства ^{474}.

Завершая анализ политической деятельности Цезаря на первом этапе, еще раз отметим, что в период 84—61 гг. оформилось его отношение к римским политическим течениям и основным политическим проблемам, частично сложилась его политическая практика. За 25 лет борьбы за влияние и авторитет Цезарь понял, что римская демократия (комиции) превратилась в слабо организованную, изменчивую, податливую на подкуп и демагогию массу, а римская аристократия (сенат) в условиях активизации отдельных политических лидеров проявляла политическое бессилие и неспособность контролировать ситуацию в государстве. Ни на одну из этих сил невозможно было опереться. С самого начала политической карьеры Цезарь заявил о себе как о политике-практике. В каждой конкретной ситуации он поступал так, как это было нужно исключительно ему, используя при этом все возможные средства. В его действиях сочетались республиканский опыт и выработанный новыми условиями развития римской civitas жизненный практицизм. Он продемонстрировал, что умеет пользоваться традицией и не боится обновлять ее. Не случайно уже Сулла разглядел в нем задатки политика, наиболее опасного для республики, чем кто-либо другой (Plut. Caes., 1; Suet. Iul., 1,3).

В процессе борьбы за место среди политической элиты Цезарь усвоил важный тактический прием: чтобы достичь собственного возвышения, необходимо добиться всеобщего расположения и юридически закрепить достигнутое фактическое положение. Можно согласиться с мнением современных биографов Цезаря о том, что его конформизм был врожденным, но главным образом это был выработанный с годами стиль политического поведения ^{475}. Он принял как самое прямое руководство к действию оформившийся к этому времени в среде римской политической элиты принцип, имперский по существу, который был высказан в начале 64 г. Квинтом Цицероном: «Пусть у тебя будет уверенность, что сенат расценивает тебя по тому, как ты жил раньше, и смотрит на тебя как на защитника его авторитета; …римские всадники, честные и богатые люди на основании прошлой жизни твоей пусть видят в тебе ревнителя порядка и спокойствия… Народ же пусть считает, что ты будешь действовать в его интересах» (Cic. Quint.Comment, petit., 1—58).

Задача организации собственного положения в системе Римской республики стала для Цезаря первоочередной с 60-го г. Во-первых, к этому времени он уже достиг определенного политического положения: дослужился до претора. Во-вторых, именно с этого времени Цезарь стал заметной фигурой не только римского форума, но и римской политической жизни вообще ^{476}. Важную роль сыграл в этом I триумвират.

К концу 60-х гг. Цезарь приобрел некоторое влияние в среде римских популяров и римского плебса. Но даже после испанского наместничества он не имел определенного политического плана, был еще очень далек от популярности таких политиков, как Помпеи и Красе (Plut. Caes., 13), и играл второстепенную роль в политической жизни Рима ^{477}. Современники воспринимали его по большей части с недоверием и скептицизмом. Подобная оценка прослеживается, например, в отношении Цицерона, который в письмах этого периода высказывался о Цезаре довольно пренебрежительно, а на предложение составить политический союз ответил отказом (Cic. Ad Att., II, 33; Ad Fam., IV, 6, 4; ср.: Plut. Caes., 4) ^{478}.

В должности претора Цезарь обладал империем. Однако это был imperium domi, предоставлявший лишь судебную власть и лишь в пределах померия. В должности пропретора он был наделен imperium militiae, предоставлявшим всю полноту власти, но вне померия. Лишь положение консула позволяло магистрату концентрировать высшую гражданскую и военную власть. Правда, после законодательства Суллы военная компетенция консулов была значительно урезана: они вели военные действия лишь в Италии и только в крайних случаях, когда это касалось в основном римских внутриполитических проблем (например, Катул против Лепида в 78 г., Геллий и Лентул против Спартака в 72 г., Г. Антоний против Катилины в 63 г.). Лишь в 74 г. консулы Лукулл и Котта были направлены против Митридата, остальные войны вели проконсулы. Тем не менее консульская должность была объектом политических притязаний: во-первых, это являлось естественным продолжением политической карьеры; во-вторых, консулат открывал путь к промагистратуре и провинциальным наместничествам. Достижение консульской должности стало главной задачей Цезаря. В данном случае мы не имеем в виду неких телеологических установок. Стремление Цезаря к консулату не было проявлением ни антиреспубликанских настроений, ни попыткой возвыситься над существующей политической системой. Цицерон подчеркивал, что стремление к почету и высокому положению двигали почти всеми, кто домогался консулата (Cic. Pro Sulla, 73). Однако современникам было хорошо известно, что такие претензии могут не осуществиться. Об этом говорил Цицерон в речи «В защиту Луция Лициния Мурены». Это отчетливо продемонстрировала история «заговора Катилины», который, имея влиятельных друзей и обширные связи (Sail. Cat., 17, 5; 7; 38, 4—5; Plut. Caes., 7; App. В. С., II, 3), отслужив претуру и пропреторскую должность (ср.: Арр. В. С., II, 2), тем не менее не мог добиться консулата. Таким образом, борьба за консулат приобретала порой характер открытого противостояния сенату.