«Долина смерти». Трагедия 2-й ударной армии

Мы побежали обратно, спотыкаясь и падая. Но всем почему-то было смешно. Пожалуй, немцам впервые пришлось вести такую беспорядочную стрельбу. Кроме того, убедились в полезности неожиданной атаки.

На следующий день поступило сообщение, что через деревню везли много раненых, ну, а «жмурикам», как мы называли мертвых фашистов, был приготовлен березовый крест с каской.

Как я уже говорил, весна принесла нам много трудностей. Немцы воспользовались этим и снова закрыли «огненный коридор», а мы были бессильны что-либо предпринять — ходить в атаки через водные преграды было невозможно.

Кроме того, по всему фронту немцы усилили бомбежку и обстрел наших позиций из всех видов оружия. В одном из таких обстрелов меня сбило взрывной волной и я почувствовал боль в левой ноге. Невозможно было встать. Казалось, что перебиты все кости. Боль пронизывала и позвоночник. Все тело ныло, и тут я первый раз почувствовал страх. Меня довели до КП. Санитары сняли сапог с разорванным голенищем, очистили голень от осколков. К счастью, кость не была перебита. С трудом начал я ходить, опираясь на палочку.

Немцы продолжали нас атаковать по всему фронту, но взять нас не смогли. Бойцы сражались с неиссякаемым героизмом, это был массовый героизм. Основной удар немцев был направлен на Новую Кересть.

Хотя я был ранен, но мне тоже была поручена оборона полка. Собрал я бойцов и командиров, среди которых тоже были раненые, и сказал: «Кто только может держать оружие хоть одной рукой — тот уже боец».

Но все хорошо и сами понимали, что выжить можно, только сражаясь. Всех более или менее здоровых командир полка забрал и увел на Новую Кересть. Сюда же беспрерывно поступали раненые, ожидавшие отправки на Большую землю.

Мне опять не повезло. При обходе линии обороны я был вновь ранен. Рядом разорвался снаряд, и я потерял сознание. Когда очнулся, то мною уже занимались санитары, а сопровождавших не было. Я был весь в крови, осколком ранило предплечье левой руки и разбило правую бровь. Санобработку произвели на скорую руку, порвав нижнюю рубашку на бинты, и я снова встал в строй.

Мы страдали не только от ран, очень трудно было с продовольствием: ели без соли тухлую конину. И, несмотря на это, продолжали сражаться… Пополнение собирали где придется.

Однажды командир полка Смирнов привел группу. Вид у них был страшный: грязные, усталые, на всех бинты с засохшей кровью. Мы поделились всем, что было: угостили кониной с душком.

Мы продолжали отбивать атаки противника, оставаясь непобежденными. На улице был уже июнь.

Вспоминается такой инцидент. Вокруг штаба под кустами лежали и сидели наши бойцы, занимались своими делами. Вдруг видим: идут два солдата без оружия. Я поднялся, подошел к ним и спросил: «Почему вы без оружия?» Они руками начали объяснять, что контужены. Что-то в них мне показалось подозрительным. Внимательно осмотрел, а потом ударил одного в лицо. «Ты с ума сошел!» — закричал майор Ромашин.

Я приказал раздеть неизвестных. Они были чистые, упитанные, без ран. Стало ясно, что это вражеские лазутчики. Я их расстрелял.

Однажды, после полудня, вокруг все стихло. Нигде ни единого выстрела. Даже жутковато стало. Появился Смирнов и объявил, что сегодня будем выходить на Большую землю — проход будет открыт.

Все пришло в движение, по просекам, по изрытым дорогам потянулись люди. Шли в обнимку, непонятно было — кто кого ведет. Ползли и тащили на плащ-палатках раненых. Зрелище было удручающим. Г. Смирнов приказал мне прикрыть отход.

Я с группой в 40 человек остался на месте, а когда солнце село, тоже пошел к выходу.

Все было заполнено людьми. Настил, сильно разбитый бомбежками и снарядами, казалось, гнулся под тяжестью людской массы. Огромные воронки, заполненные водой, представляли серьезную опасность.

Даже здоровому человеку было трудно пробираться, что уж говорить о больных и раненых. Но мы шли.

Откуда-то пошел слух, что к нам прошел батальон для оказания помощи и эвакуации тяжелораненых. По-прежнему было очень тихо, что вызывало подозрение.

Настала короткая июньская ночь — тихая, малооблачная. Люди двигались вплотную, не обращая внимания на воду, оставалось несколько метров, и вдруг…

Окрестность озарилась огнем, ночная тишина нарушилась оглушительным грохотом. Сотни мин и снарядов обрушились на полуживых и беззащитных людей. Рев, крики, стоны, умоляющие призывы о помощи огласили недавнюю тишину. Но что можно было сделать?

А с высоты поднялись немецкие автоматчики и, двигаясь толпой, стали в упор расстреливать ползущих навстречу людей.

И все-таки смельчаки нашлись. Неожиданно заговорил наш ручной пулемет, дал несколько хороших очередей и… замолк. Толпа автоматчиков поредела, а оставшиеся разбежались. Оказалось, что в нашей группе шел артиллерист 830-го ап Саша Добров. Это он взял пулемет убитого солдата и хорошо прошелся по немецким автоматчикам.

Далеко не всем удалось выйти живыми из этого адского котла. Многие встретили свою смерть уже на пороге Большой земли. Многих поглотили Волховские болота, многие, обессилев, попали в плен. Этой участи не избежал и я.

Части, вышедшие из окружения, влились во 2-ю ударную армию, которая освобождала Ленинград.

Наши потери дорого обошлись фашистам. В сражениях они потеряли свои отборные дивизии, многие из них перестали существовать, и была сорвана попытка штурма Ленинграда.

Некоторые связывают 2-ю ударную с именем Власова, но они не знают настоящей правды.

Дело в том, что Власов не увел с собой и взвода. Он был пленен с шестью подчиненными [48] и уже позже, в 1943 г., возглавил так называемую РОА, не имевшую ничего общего с нашей 2-й ударной.

Ради правды, ради памяти тех, кого мы потеряли, я пишу все это.

В числе потерянных были мои близкие друзья, с которыми я шел от Новгорода к Ленинграду. Мне хочется назвать имена героев, павших в последнем бою:

Смирнов Арсений Иванович — командир 1002-го сп,

Вандышев Григорий Иванович — комиссар полка,

Афанасьев Григорий Иванович — начальник штаба полка,

Моисеенко Семен Иванович — заместитель комбата,

Делов Семен Иванович — комиссар батальона,

Ромашин Григорий — начальник артиллерии 1002-го сп,

Головкин Михаил Иванович — командир роты (застрелился).

Когда я вижу торжественно-скорбную церемонию возложения венков к Могиле Неизвестного Солдата, то на меня наваливается тяжесть воспоминаний о пережитом и пройденном. Я погружаюсь в свои воспоминания, и мне видится атакующий батальон до и после боя, павшие герои. Многие из них покоятся в братских могилах. Если исключить из состава моего батальона немногих счастливчиков вроде меня, то можно назвать Неизвестными батальоны и даже полки.

Мне вспоминаются все: и известные, и неизвестные, и живые, и мертвые, кто получал награды и те, у кого война отняла все, лишив их и жизни, и имени, и наград…

М. Т. Нарейкин,

капитан в отставке,

бывш. командир 3-го батальона 1002-го сп 305-й сд

А. С. Добров

Прикрывая отход…

В 1940 г. я окончил среднюю школу в г. Ирбите Свердловской области и поступил учиться во 2-е Ленинградское Краснознаменное артиллерийское училище. 22 июня 1941 г. учеба была прервана, а личный состав направили в Эстонию — в действующую армию. В конце июля мы отошли к Ленинграду и нас распределили по частям. Я и несколько моих товарищей получили предписание в 305-ю сд, которая формировалась в г. Дмитрове Московской области. Я был направлен в 5-ю батарею 830-го артполка командиром взвода управления. 17 августа 1941 г. 305-я сд прибыла на Северо-Западный фронт и вошла в состав Новгородской армейской группы. Основной состав дивизии — ополченцы Москвы и колхозники Калининской области. Вскоре мы вошли в состав Ленинградского, а затем Волховского фронтов, хотя наше место дислокации почти не менялось. Недоукомплектованная оружием и людьми, дивизия с марша вступила в бой с превосходящими силами противника. Довооружались и доучивались военному искусству в боях.