Петербург: вы это знали? Личности, события, архитектура

Чудесное обретение св. мощей прп. Серафима Саровского в самом конце 1990 года усилило надежду, что возвращения собора ждать осталось недолго. Во время Рождественского телемарафона «Возрождение» A.A. Собчак громогласно «пообещал митрополиту Иоанну вернуть церкви Казанский, Исаакиевский и Воскресенский (Спас-на-Крови) соборы», – писал «Вечерний Ленинград». Правда, созданная осенью решением Ленсовета специальная группа по вопросам передачи собора собиралась крайне редко, хотя в ее обязанности «входило и создание комиссии по ревизии фондов музея». Проволочки беспокоили православную общественность2.

Еще шли переговоры, а в соборе началась богослужебная жизнь – первый молебен в 1990 году, в летнюю Казанскую, провел в правом приделе прот. Павел Красноцветов, второй, в день праздника Рождества Богородицы, – архимандрит Симон (Гетя), будущий епископ Мурманский. Патриотическая общественность настаивала, чтобы был возобновлен Рождественский молебен об изгнании из России «двунадесяти языков».

В осеннюю Казанскую, 4 октября, первую за 60 лет литургию, отслужил о. Григорий Красноцветов, сын нынешнего настоятеля, прилетевший в отпуск из Роттердама. Середина храма по-прежнему была еще занята экспозицией предметов культа язычества и вечером, накануне литургии, я лично указывал музейному сотруднику, каких идолов надлежит закрыть полотном. Служили на переносном антиминсе в присутствии нескольких сотен богомольцев3.

Осенью группа из трех человек: Н.Д. Недашковская, Н.К. Симаков и я ездили в Москву на прием к тогдашнему министру культуры Ю.М. Соломину с петицией верующих о возвращении собора. Министр принял нас благожелательно и обещал свою поддержку.

С Троицы следующего года литургии в воскресные и праздничные дни стали постоянными, несмотря на то что собор по-прежнему занимал музей. Они совершались в левом приделе. Верующих впускали в собор за две минуты до начала службы, которую должны были заканчивать ровно в десять часов. Первым настоятелем был назначен ныне покойный игумен Сергий (Кузьмин), в 1981 году окончивший Ленинградскую Духовную академию и преподававший в ней. Поначалу, настаивая на возвращение здания, он соглашался на сохранение экспозиции, но только православного культа, и на проведение экскурсий во внебогослужебное время. Естественно, что приходская жизнь в этих условиях была невозможна4.

Верующие продолжали проявлять активность. В газетной заметке я писал: «Две субботы подряд, перед Пасхой 1991 года, на Невском, у Казанского собора, можно было увидеть самодельный стенд, возле которого собирались подписи за возвращение Казанского собора». Директор музея С.А. Кучинский предлагал «потерпеть года три, а пока взять полтора придела и молиться по воскресеньям и праздникам». Музей выставил условие, «согласно которому верующие будут в соборе своеобразными гастролерами и живыми экспонатами к сохраняющейся экспозиции»5.

Доходило до того, что в Михайлов день, когда отмечается тезоименитство М.И. Кутузова, администрация не позволила служить панихиду у его могилы, и протоиерей Павел Красноцветов служил – чему я очевидец – в подвальном коридоре, у основания склепа.

20 апреля 1991 года митрополит Иоанн отправил вице-мэру В.Н. Щербакову, главе рабочей группы Ленсовета, письмо, в котором говорилось: «Мы приветствовали бы немедленную передачу здания собора в собственность (в крайнем случае в бессрочное пользование) с тем, чтобы взаимоотношения с музеем были урегулированы двусторонним договором». Однако музей, Министерство культуры и УГИОП настаивали на статус-кво, «чтобы музей распоряжался всем зданием, а верующие молились с его „благословения“ по разрешенным дням» (как это сейчас делается в Исаакиевском соборе и Спасе-на-Крови).

Наконец в августе того же 1991 года рабочая группа приняла решение передать Музею истории религии дом на Почтамтской улице, 14, куда он должен был перебраться через три года, а собор немедленно (!) отдать епархии. Предусматривалось также создание комиссии «по рассмотрению вопросов о передаче части фондов ГМИР прежним владельцам…». В новом здании музея экспозиционная площадь была вдвое больше. Проведенная ревизия между тем выяснила, что акты проверки подтверждают наличие только 35 % предметов основного фонда музея, на остальные предметы акты о передаче экспонатов отсутствуют6.

Месяц спустя, 13 сентября, президиум Ленсовета утвердил упомянутое решение и согласился передать епархии здание собора «в безвозмездное пользование с принадлежащими ему предметами декоративного искусства», чего, к сожалению, пришлось ждать почти десять лет. В Москву тем временем отправилась делегация Ленсовета, «чтобы ходатайствовать о сохранении финансирования реставрационных работ», как того требовало действующее законодательство о памятниках архитектуры7.

Названным решением была недовольна, прежде всего, дирекция музея. Директор С.А. Кучинский неоднократно повторял: «Пока в здании фонды – его передавать никому нельзя», и возражал против передачи даже части этих фондов. В этом его поддержал известный (ныне покойный) писатель

Михаил Чулаки, он напечатал в «Вечернем Петербурге» от 25 октября 1991 года злобную заметку, где есть такие слова: «Единственный в стране, да едва ли не единственный в мире <…> замечательный музей исчезнет, а в громадном опустелом соборе будут сиротливо служить жрецы в странных архаических одеждах…». Ответом на статью стал пикет верующих у здания редакции газеты с плакатами «Безбожник Емельян Ярославский на страницах „Вечерки“!». Возмутило то, что демократическая газета, ранее выступавшая за возвращение собора, поменяла свою позицию8.

Дирекция музея по-прежнему неустанно повторяла: «Пока фонды музея в соборе, решения о передаче быть не может». Переезду в новое здание мешала его неготовность – ремонт финансировался плохо. 21 апреля 1993 года «два десятка прихожан Казанского собора, настоятель прихода о. Сергий и депутатская комиссия по правам человека пикетировали собор. Причина – несогласие с политикой дирекции ГМИР…». Это не помогло – совместное использование продолжалось, хотя юридически оно закреплено не было9.

Летом следующего года появилось открытое письмо представителей всех конфессий города. В нем, в частности говорилось: «В настоящее время богослужения в соборе проводятся на основании устного разрешения дирекции музея, которая уже в течение трех лет отказывается от заключения с епархией договора о совместном использовании здания». В письме предлагалось упразднить музей и раскассировать его фонды, отдав их «религиозным объединениям Петербурга и России», а также передать здание Музею истории города, «поручив заключить с епархией договор о совместном использовании и содержании». Ответа на совместное обращение не последовало10.

К 1996 году музей потратил более 2 млрд рублей на ремонтные и реставрационные работы. Был готов проект главного иконостаса, на который Собчак пожертвовал 2 млн рублей из гонорара своей книги, на звоннице повесили 8 новых колоколов. Газеты писали, что в этом году собор все-таки будет возвращен епархии: «Сейчас резко активизировался процесс передачи <…>, и все может быть решено в ближайшие месяц-два <…>. После переезда музей намерен оставить собор на своем балансе, чтобы иметь право проводить там „экскурсии“».

Но и в начале следующего года Э.Н. Порецкина, возглавлявшая городской отдел по связям с религиозными организациями, заявляла, что текст договора о совместном использовании (подчеркнуто мной. – В. А.)только разрабатывается, хотя еще в 1995 году был издан Президентский указ о безвозмездной передаче всех культовых зданий11. Лишь 14 декабря 1999 года собор официально передали епархии.

К этому времени на северной паперти собора ежегодно 17 июля уже совершался молебен святому Царю-Мученику Николаю Александровичу во время крестного хода, который шел к собору от Спаса-на-Крови, где проходило молитвенное стояние при участии до полутора тысяч верующих. Впоследствии городские власти запретили пересекать Невский проспект, отчего сегодня названный крестный ход идет от Спаса только до пешеходного мостика исключительно вдоль канала Грибоедова.