Герои, злодеи, конформисты отечественной НАУКИ

Для утепления чердак часовни набили сеном. Нашли, где-то в лесу, беспризорный стог и перетащили сено „браконьерским способом". Пустые ниши выглядели мрачно и их решили чем-нибудь завесить. Дегтярев раздобыл в ВПЧ (Воспитательно-Просветительной Части) большой плакат с надписью „Орнитология". На нем был изображен огромный воробей и надписи со стрелками указывали части его тела. Плакат был один, а ниши - четыре, поэтому пришлось изготовить еще три самодельных плаката с надписями: „Ботаника", „Зоология", „Метеорология". Эти плакаты, с учеными надписями, вызывали почтительные чувства у простодушных реболдян, которым случалось заходить в часовню. Иногда к ним заглядывал, провести время и выкурить цигарку, начальник местной команды надзора. Наука и в нем вызывала почтение. Обстановку „зимней квартиры" было бы трудно назвать роскошной и тем более изысканной. - Два грубых топчана, самодельный стол, да еще два обрубка вместо стульев. Когда кто-нибудь приходил, сажали к столу с почетом на „стул", а Сергей сидел на топчане. Если принимали двух гостей, то и Владимир Николаевич садился на топчан рядом с „Квазиндом". Часто захаживал Иван Кузьмич, старый рыбак, большой специалист по вязке сетей. О сетях он мог говорить без конца. Дело свое знал отлично, и слушать его было интересно. На зиму произвели заготовку дров. Натащили из леса бурелома, распилили и сложили рядом с часовней. „Сан-Суси" с телегой, на зиму, отправили в Сельхоз. Что стало с лошадью дальше нам неизвестно. Когда установился санный путь стали, ходить на лыжах. Дегтярев сначала ходил плохо, потом приспособился, стал бегать быстро, но только „не как все" а каким то своим, своеобразным стилем. Медленно тянулось время. Зимние соловецкие дни коротки, а ночи долги. Ходили на лыжах в Кремль, брали в библиотеке интересные книги. Сергей читал „на двоих". Владимир Николаевич видел только одним глазом, чтение сильно утомляло зрение. Вспоминали и рассказывали друг другу разные истории. Кузнецов с интересом слушал Дегтярева и если бы запомнил больше, это повествование было бы длиннее. Новый год решили встретить в своей землянке. 31 декабря, во второй половине дня, стали на лыжи и двинулись к заповеднику. Добрались без особых приключений, легко раскопали в лесу вход в землянку, вошли, зажгли свечу и увидели, что продукты и растопка, оставленные для „неведомого путника" остались нетронутыми. Быстро затопили печь и... очень скоро поспешно выскочили на свежий воздух — печь отчаянно дымила. Осенью топилась отлично, а теперь дым ел глаза и захватывал дыхание. Несколько раз безуспешно пытались растопить печку. Тщательно проверили, не забита ли чем труба. Нет, труба свободна, но землянка быстро наполнялась густым, едким дымом. Кашляя и ругаясь, крайне раздраженный Дегтярев много раз „покидал пределы, заполненные дымом". Кузнецов досадовал, но внешне сохранял спокойствие. Время шло, приближался час Нового года. Опечаленные друзья решили встретить 1928 год у костра под открытым небом. Быстро принялись за дело. Неподалеку от землянки вытоптали небольшую площадку. На месте для костра расчистили снег до самой земли. Кузнецов сложил шалашиком последние остатки сухой растопки и осторожно зажег спичку. Огненные змейки охватили тонкие сухие веточки, от них загорелись ветки потолще, потом чурки. Костер разгорелся. Раскаленные угли шипели от подтаивавшей промерзшей земли. „Красный цветок" - мы заимствуем это образное наименование огня у Киплинга - веял теплом, а дым легко и радостно стремился в небо к звездам и мерцающим вспышкам северного сияния. Над костром повесили котелок с чаем. Достали из заплечного мешка жестяные кружки и еду. У огня стало веселее на душе. После неудачи в землянке „робинзоны" уже не чувствовали себя бесприютными - с ними был старый друг человека огонь. „Счастливые часов не наблюдают" - эти избитые, но все же мудрые слова, вполне справедливо отнести к нашим друзьям, у которых не было часов. Как определить торжественный момент наступления Нового года? Возможно, произошел такой разговор: Дегтярев - Почтенный великий вождь Квазинд, как ты думаешь, не пора ли нам откупорить шампанское и поднять бокалы? Кузнецов - нет еще рано. Звезды показывают, что надо сосчитать до ста, прежде чем наступит полночь. Дегтярев — ну так давай считать. Нечетные числа твои, четные мои. Начинай! Попеременно, не спеша, досчитали до ста. Потом подняли кружки с чаем и поздравили друг друга с Новым годом. Пожелали счастливых охот и голубого неба. А потом пили чай, разговаривали, шутили, смеялись, пели песни. Быть может, даже исполнили вокруг костра „Танец Нового Года". В деталях нашего повествования допущены домыслы, так как, зная фактическую основу, мы не знаем подробностей жизни наших героев и их взаимоотношений. Направляя челн повествования по течению фантазии, мы могли бы, например, упомянуть, что Кузнецов исполнил, немного грустную, но очень милую, эскимосскую песню или темпераментную негритянскую - „Заклинание дождя". Он знал эти песни и, действительно, мог их исполнить. Нам хотелось описать, как, после „Заклинания дождя" стали падать снежинки и как два мечтателя радовались - заклинание подействовало, только с поправкой на место, время и климат! Быть может, это было бы интересно, но, по мере возможности, мы старались ограничивать элемент вымысла. К утру вернулись на Реболду с беспокойным чувством — новый год начался не так как бы хотелось... И тогда друзья приняли решение устроить елку. Основную массу населения Реболды составляли заключенные. Но с давних времен жило здесь несколько семей поморов-рыбаков. Сколько было ребят, нам не известно. Знаем только, что все юное поколение Реболды уместилось на празднике в маленькой часовне. Было тесновато, но радостно. Ребята, должно быть никогда раньше не видели елки со свечами и украшениями. Ничего что свечи были самодельные. Звездочки из золотой и серебряной бумаги, показались ребятам просто великолепными. И еще подвешенные на ниточках конфеты, кусочки колбасы и печенье! Робкие, тихие ребята не сразу почувствовали себя непринужденно, но праздник прошел хорошо, и все остались довольны. И было это последним ярким событием в совместной жизни наших друзей. Медленно тянулось время, но все же пришел конец зиме. Уже стали готовиться к переселению в питомник, но злой рок снова смешал все карты. - Пришел приказ отчислить заключенного Кузнецова Сергея Владимировича в распоряжение Отдела труда. Вскоре его отправили на лесозаготовки на Мягостров. Дегтярев остался один... Мы не знаем, встречались ли после этого герои нашего повествования. Когда окончился трехлетний срок заключения в концлагере, Кузнецова отправили отбывать ссылку в Нарымский край — Дегтярев к тому времени, отсидел только половину своего срока. Сергей писал ему и получил два или три ответных письма. Затем переписка оборвалась... Не скоро дошел слух о том, что Владимир Николаевич был тяжко болен и умер. Оканчивая наше повествование, мы снова и снова вспоминаем этого беспокойного человека, мечтателя и труженика. Мы досадуем, что сказали о нем так мало, но безыскусной своей речью мы поведали все, что нам было известно».

* * *

Сам стиль этого рассказа знаменателен. Как останавливается автор на небольших деталях и, может показаться, не очень значительных событиях... Свободная жизнь вне лагерных и тюремных стен на волшебном острове - это было незабываемо. В. С. Зотов совершенно не затрагивает ужасы жизни в концлагере. Действие рассказа кончается накануне страшных событий. В 1929 г. В.Н.Дегтярев был обвинен в подготовке восстания и побега и приговорен к расстрелу. Таежная идиллия кончилась. Расстрел ему потом заменили новым 10-летним сроком в концлагере. Но ни в одном концлагере его следов не оказалось. Был ли он все же расстрелян беззаконной соловецкой властью или, как думал В. С. Зотов, умер от болезни — неизвестно. Мне очень хотелось увидеть портрет Дегтярева. Это удалось благодаря помощи и доброжелательности сотрудницы архива ФСБ (бывший КГБ) Натальи Михайловны Перемышленниковой. После выполнения необходимых формальностей — в читальном зале архива — Кузнецкий мост 22 (!) — она принесла мне четыре толстых тома «Дел». На их обложках было написано «Хранить вечно». В 1925 г. Дегтярев был арестован не только из-за подозрения, что ему написал письмо Великий Князь. В Ленинграде была арестована большая группа (38 человек), подозреваемых в заговоре против Советской власти. Никакого отношения к этой группе Дегтярев не имел, но был поверхностно знаком с некоторыми из них и НИКОГО НЕ ВЫДАЛ. Заговора, впрочем, тоже не было. Но следователь, направляя дело в суд (1925 г.), применяет изысканную форму: «полагал бы необходимым всех расстрелять»... Он утверждал, что «Дегтярев достаточно изобличается в шпионаже и в деятельности, направленной в пользу организации великого князя Николая Николаевича» Самых главных расстреляли. А Дегтяреву «дали» 10 лет концлагеря. В 1929 г. история в некотором смысле повторилась — Дегтярев был осужден за то, что НЕ ВЫДАЛ. И на этот раз заговора не было — это засвидетельствовал Архангельский областной суд в 1989 г., принимая решение о реабилитации всех осужденных по этому делу. А было их 44 человека. И дело это давно стало знаменитым. О нем писал и рассказывал Д. С. Лихачев, чудом избежавший расстрела, об этом написал в своей книге «Записки уцелевшего» С. М. Голицын [2]. И опять смыкаются траектории. С. М. Голицын — двоюродный брат Андрея Владимировича Трубецкого (см. главу 32). Среди расстрелянных в 1929 г. был Г. М. Осоргин - их родственник, женатый к тому же на сестре С. М. ее звали Лина. И его портрет есть в деле. Тогда еще были возможны свидания. К Осоргину Лина приехала как раз в дни, когда фабриковали дело о готовящемся восстании и побеге. Она была с ним, когда с громким стуком вошли, чтобы расстрелять Г. М. И он, выйдя к ним, уговорил их подождать, когда уедет жена. Он дал слово. Цену этого слова палачи знали. Еще не отошел пароход, Осоргин вышел на расстрел. Сил у меня нет. У кого есть — пусть читают книгу С. М. Голицына. В «деле» есть портрет Г. М. Осоргина и других осужденных в те дни. Хороший был фотограф на Соловках. Какие лица! А причина казней была одна - было необходимо устрашение. Высокое начальство, недовольное порядками на Соловках, потребовало навести порядок. Резко ужесточался режим. Из центра была получена «лицензия» на расстрел — по некоторым сведениям до 400 человек. Не преминули выбрать наиболее заметных. Дегтярев относился к их числу. И все же его судьба не известна — 15 человек не расстреляли. ... Где и как погиб Дегтярев? В «Деле 1925 года» мне показали конверт с какими-то рукописями Дегтярева. Оказывается, пока он в ходе следствия около полугода сидел в ДПЗ, была возможность получать из тюремной библиотеки книги — он читал и конспектировал их со своими комментариями. Рукопись эта нуждается в изучении. Поразила же меня тема одной из глав: «Пение птиц» Как много лет спустя другой узник, Б. Н. Вепринцев, Дегтярев размышляет о смысле и природе их пения и даже приводит нотную запись пения соловья и жаворонка. Чтобы понять мое волнение — прочтите очерк о Вепринцеве в этой книге. В очерке о Чижевском я пишу, как участники Пущинского Симпозиума поехали в Калугу в музей Истории Космонавтики. Я не был к этому готов - оказалось, что многие годы дядя Володя моего детства - В. С. Зотов был не только художником и оформителем в музее, но был и самым популярным экскурсоводом и автором книги о музее и об К. Э. Циолковском. И здесь сомкнулись линии судеб моих героев. Дополнение к 3-му изданию Оказывается В. Н. Дегтярев не погиб на Соловках! Летом 2007 г. я узнал из книги Д. С. Лихачева «Воспоминания» [4], что В. Н. Дегтярев не погиб на Соловках. Вся эта книга производит сильнейшее впечатление. Среди них — ужасы нахождения в Соловецком концлагере узника Д. С. Лихачева. Мне крайне близки слова Д. С. Лихачева в «Послесловии»: - «Как заметил читатель, я прежде всего пишу о людях. Люди - самое важное в моих воспоминаниях». Д. С. познакомился с В. Н. Дегтяревым в лагере. Д. С. рассказывает о побеге двух узников Кожевникова и Шипчинского и их трагической судьбе «...Как шел допрос - не знаю. Оказалось Кожевников сошел с ума, Шипчинский же решил его не покидать. Жили они в лесу (уже была осень). Хлеб им давал „ковбой" Владимир Николаевич Дегтярев, живший в Дендрологическом питомнике. Этот мужественный человек был невысок, ловок. У него были ковбойские перчатки и ковбойская шляпа. Когда-то он учился в гимназии Мая в Петербурге (в „моей" гимназии). Решил бежать в Америку еще до Первой Мировой войны. После революции вернулся. Поплатился десятью годами. Он был великолепный чудак. Отказывался ходить в Кремль пешком. Ему дали козла. Всю дорогу до Кремля (когда ему нужно было туда явиться) он вел козла, но перед Никольскими воротами садился на него верхом и, въезжая, выхватывал из-за раструбов своих перчаток пропуск для предъявления часовому. Почему разрешалась ему вся эта игра — не знаю. Вероятно „начальству" нравились не только пьяницы, но и чудаки. Он был совершенно честен. Когда обнаружилось, что он помогал беглецам, я предположил, что его неминуемо расстреляют. Но нет... Уже после моего освобождения, идя с работы как-то пешком по Большому проспекту, по которому в те времена ходил трамвай, я изумился: на полном ходу из трамвая выскочил Дегтярев, подбежал ко мне (с площадки заметил) и сказал, что работает лесничим в каком-то заповеднике в Средней Азии. С приветственным возгласом „Привет вам с (какого-то) Алатау!" он бросился за следующим трамваем и исчез. И я был рад, как только мог». Я, прочитав это, также обрадовался. Очень мне симпатичен В.Н.Дегтярев! Но весной 2008 г. я получил по электронной почте замечательное письмо: «Глубокоуважаемый Симон Эльевич, Вам пишет родственник Саши Базыкина, Алексей Крюков. Разбирая письма моей мамы 1938 г., мы нашли в них рассказ о встрече с интересным человеком — Владимиром Николаевичем Дегтяревым в Алмаатинском заповеднике летом 1938 г. Она была там в экспедиции с Сергеем Ивановичем Огневым. Из письма Надежды Евграфовны Шульц мужу из Алма-Аты от 7.7.1938: Я еще тебе не писала, кажется, никогда о таком Вл. Ник. Дегтяреве, местном чудаке. Он очень образованный человек, не знаю, кто он был раньше, но имел он в Мексике свое ранчо и держал лам. Вообще же много ездил и много бывал за границей. Это человек уже лет 50 или под это, совершенно черный, не седой с огромным носом и крепкими руками и ногами. Основное его свойство — страшная болтливость. Он одержим идеей поселить лам в высокогорье и пишет бесконечные проекты на эту тему. Недавно С. И. одобрил официально эту идею, и она получила ход. Он счастлив ужасно. Ходит он чрезвычайно оригинально одет, трусы, высокие носки, разрисованные масляной краской в белую и золотую шашечку, туфли парусиновые и с золотом, коричневая блузка с белым батистовым бантом, тоже разрисованным красками, на коротких рукавах блузки и на краях трусов — синие кисти, для того, чтобы сгонять мух, когда потрясешь ногой или рукой. На голове у него какая-то маленькая шапочка с кистями или обычно ковбойская шляпа. В город он появляется в настоящем ковбойском костюме с косынкой и т.д. Иногда он ходит в настоящем индейском костюме. А когда у него наладятся дела с ламами, он говорит, что сделает себе золотой костюм с вышитыми ламами. Говорит он очень любезно и любит вставлять французские словечки. Вообще же болтун сверхъестественный. О Дегтяреве мы ранее прочитали в Вашей замечательной книге „Герои и злодеи российской науки". Продолжая поиск, нашли на сайте Мемориала http://lists.memo.ru/d25/f369.ritm* nl о нем: >Осужд. Дегтярев Владимир Николаевич. >1881 г. р. Место рождения: гор. Полтавы; русский; научн. сотрудник.; >место проживания: гор. Алма-Ата. >Осужд. 12.10.1938 тройка при НКВД. >Расстрел. >Реаб. апрель 1989 г. пр-рой Алма-Атинск. обл. реабилитирован. >Источник: Книга памяти Алма-Атинской обл. (Казахстан). Получается, что Дегтярев выжил на Соловках, но позже все же кончил печально. Маме 92 года, она живет под Москвой с моей сестрой — вдовой Саши Базыкина. С уважением, Алексей Петрович Крюков» Я решил также посмотреть списки «Мемориала». И получил еще одно ужасное впечатление - списки по алфавиту. Там сотни репрессированных носителей фамилии Дегтярев! Только на сочетание Дегтярев В. (от В. А. до В. Я. Дегтяревых) 38 человек. А списки не полны, в них, по утверждению составителей [5], всего порядка 10% жертв режима...