История нетрадиционной ориентации. Легенды и мифы всемирной истории

Прибавим к этому известие аль-Масуди — в главе, посвященной славянам, — о мощном царстве ад-Дира с городами и армией. О чем можно говорить с полной уверенностью, так это о существовании в одно время с летописным Аскольдом археологически засвидетельствованного «мощного царства» салтово-ма-яцкой культуры, основное население которого составляли аланы и болгары (район простирался от Кубани до истоков Сев. Донца и считался частью хазарского каганата) [88].

Хазарский период оставил свой след и в ономастике, хотя не всегда возможно отделить эпоху дан-ничества от более поздней и более заметной эпохи инфильтрации хазарских общин (надо думать, не только еврейских или тюрков-караимов) в европейские страны (см. работы А. Кестлера и Д. Соболева) [89]. Приведем здесь только два загадочных (каждое в своем роде) имени — реку Пейсах (правый приток реки Тетерев) и крепость Самбатас (Σαμβατας), о которой писал К. Багрянородный [90]. В первом случае велико искушение связать название реки с именем хазарского полководца Песаха [91], который, по сообщению так называемого Кембриджского Анонима, отбил у русов захваченный ими Самкерц/Тмутаракань и в отместку принудил русского князя Х-л-гу напасть на Константинополь (известный поход Игоря 941 г.; см. А.П. Новосельцев. «Хазарское государство и его роль в истории Восточной Европы и Кавказа», гл. 5; http://gumilevica.kulichki.net).

С именем «Самбатас» мы вновь оказываемся в ситуации, когда значительное количество правдоподобных (но не более того) этимологий, скорее, запутывает, чем помогает найти приемлемое решение. В академической среде наиболее популярной издавна является отсылка к славянскому гидрониму Сувид/Суводь («водоворот»), однако наличие в топонимике фонетически близких вариантов делает искомую семантику еще более смутной. Это такие названия, как Субодь/Суботь, Сабатиновка, Соботин, Собота, Собутка [92], Шабац и т. п. Трубачев, высказываясь за семантику «слияния вод», тут же приводит другую этимологию: so-bodb «со + колоть». Весьма сомнительно. В начале составного имени естественным кажется формант «само-». Из германских соответствий достойно упоминания sam-bad (bath) как возможная калька славянского «соводье», «собрание вод» (не слишком убедительны sam-bat «собрание челнов» и sand-bakkass «отмель»). Но что-то подобное возможно на любом и.-е. языке [93].

Еще в 1898 г. Ф. Вестберг выдвинул гипотезу, связавшую Самбатас с названием легендарной реки Самбатион [94]. Киев изначально был многонациональным, полиэтничным городом и оставался таковым, по крайней мере, до татаро-монгольского нашествия. Средневековые источники свидетельствуют о присутствии в Киеве еврейской, армянской и мусульманской общин, не считая алан, варягов и тюрков, поэтому любая этноязыковая концепция имеет формальное право на существование. И каждый исследователь использует это право по-своему.

В связи с перекличками между армянской легендой о трех братьях, изложенной Зенобием Глаком [95], и преданием ПВЛ привлекалось для сравнения и арм. имя Смбат, хотя, учитывая его иранские корни [96], можно предположить здесь любые этнокультурные варианты, вплоть до какого-нибудь виртуального инженера-строителя из Хорезма. На первый взгляд интереснее выглядит тюркско-хазарская парадигма: sam-bat с семантикой «высокого князя» или что-то наподобие этого. До нас дошли имена реальных вождей, основанные на последнем форманте, — хионит Грумбат, болгарин Батбай, печенег Бата(н), наконец, Бату-хан, но если бы в тюркских языках сохранилось историческое значение этого слова, то не было бы и споров среди ученых [97].

Что можно к этому добавить? Не становясь ни на чью сторону, рискнул бы посоветовать заинтересовавшимся данным вопросом рассмотреть проблему в свете венгерской и румынской топонимики. Там мы найдем такие названия, как Zomba, Sombozero, Bata, Simbata, и, наиболее интересное — Szombathely, где «hely» означает «место». В рамках подобной модели особое историческое значение приобретает Угорское урочище. Именно сюда прибыл Олег, именно здесь был захоронен Аскольд, и здесь фактически произошла смена власти над Киевом [98]. Вероятно, «Угорская гора» по формальным соображениям была связана летописцем с прохождением «мимо» Киева венгров (см. коммент. Лихачева — «ПВЛ». СПб.: Наука, 1996, с. 411), а реально там мог находиться западный форпост Хазарии в лице представлявшего последнюю «салтово-маяцкого» и мадьярского военно-административного аппарата.

Но вернемся на Север. Есть такие вопросы, спор о которых не только не утихает со временем, но лишь обостряется. От Нестора до наших дней ведется — с переменным успехом — битва за родословную Рюрика. Норманисты, во всеоружии строгой лингвистики и археологических данных, убедительно показали варяжский характер Приладожской Руси. В стане их противников нет такого единства: иранские, славянские, кельтские, балтские, континентально германские и, наконец, еврейские «окончательные решения» противоречат друг другу, и адепты оных сходятся только в высоте патриотического «градуса» и в плоскости эмоциональной ненависти к «атлантизму».

Как и во все иные времена, речь идет о том, кто больше Родину любит и что он под нею понимает. Если попытаться вникнуть в суть разногласий, то можно заметить, что спор часто ведется даже не о словах, а о неких скрытых подтекстах, о тонких гранях ментального восприятия в рамках «свой-чужой». В этом плане наука наглядно отражает духовную и политическую ситуацию современной ей жизни. Не смогла она избежать и пресловутой теории заговора. Шибко умных нигде не любят, а уж абстрактные и холодные, напичканные терминологией умствования и вовсе подозрительны.

Однако в последнее время у антинорманистов появилось «второе дыхание». Помимо того, что они морально «изъязвили» все положения своих противников, они еще ввели в дискуссию кучу новых гипотез, трактовок и сведения источников, которыми пренебрегли норманисты. Нельзя сказать, что источники такие уж новые: их, так или иначе, касались уже Татищев и Байер; более того — кажется, что в концептуальном плане вся эта полемика вернулась в эпоху баталий немцев-академиков с Михайло Ломоносовым, а по некоторым моментам и вообще в Средневековье. Но такой «огнелед» наверное неизбежен, когда душевный порыв одних сталкивается с ученым высокомерием других.

Никем, в принципе, не оспаривается тезис о языковом и антропологическом родстве северных и западных, прибалтийских славян [99], но если норманисты обычно этим и ограничиваются, то их противники настаивают на увязке данных фактов с легендой о происхождении Рюрика из племени ободритов, с новгородскими летописями и с мекленбургскими генеалогиями.

Из новгородских летописей, в частности Иоакимовой, дошедшей до нас в пересказе Татищева, мы узнаем следующую этногенетическую легенду происхождения северных славян («словен»): «Князь Славен, оставив во Фракии и Иллирии около моря по Дунаю сына Бастарна, пошел к полуночи и град великий создал, во свое имя Славенск нарек [в примечании Татищев предполагает, что это все же не Новгород, как сказано в источнике, а Ладога]… После устроения Великого града умер князь Славен, а после него властвовали сыновья его и внуки много сот лет». Были среди его потомков покоривший близлежащие народы князь Вандал и сыновья последнего Избор, Владимир и Столпосвят, князь Буривой и сын его — Гостомысл. При нем изгнали варягов, но после смерти сыновей Гостомысла возникла династийная проблема, проблема «наряда».