Субэдэй. Всадник, покорявший вселенную

События, начавшие происходить в глубинах «Золотого рода», встревожили Субэдэя, а после смерти Чагатая он решил не задерживаться в Дешт-и-Кипчак и направиться в главный юрт, где затевалась интрига, от исхода которой много чего зависело. Нарастающее усиление партии Еке-хатун [163] — Гуракнны не могло не вызвать обеспокоенности Субэдэя по причинам, о которых будет сказано ниже. Тем временем весной 1243 года в ставке Бату произошел очередной «сбор всех князей» [12, с. 233], на котором обсуждались вопросы по участию джучидов и иже с ними в курултае, в ходе которого должны были состояться выборы Великого каана. Судя по всему, Субэдэй и Бату разошлись во мнениях по поводу участия в предстоящем съезде, проще говоря, чжуван известил да-цзяна о том, что он туда не поедет. «Юань Ши»: «…Бату хотел не отправляться [туда]. Субэдэй сказал так: „Великий князь (даван) во всем роду старший, как можно не отправиться?“» [12, с. 233]. Субэдэй был поражен тем, что Бату, волею судеб оказавшийся самым старшим в роду борджигин по линии Чингисхана и которому было обеспечено на курултае ну если на каанство, то наиболее почетное место, отказался от поездки. Почему Бату не направился в Монголию и с чем это было связано? Скорее всего, он опасался и двоюродных братьев, и всесильной тетки Туракины, кроме того, устройство собственного улуса для него было главной задачей на тот момент. Бату был осторожен и достаточно дальновиден, однако даже вместе с Субэдэем, зная, что у полководца достаточно сил как с точки зрения военной, так и политический, поостерегся посещать родину предков, предпочитая наблюдать за начавшейся разборкой внутри «Золотого рода» из своих владений.

В конце лета 1243 года Субэдэй направился на восток, его сопровождала личная тысяча, состоящая из отборных батуров, кроме того, при нем находилась наиболее ценная доля добычи, предназначенная для передачи в казну. Походная ставка Субэдэя передвигалась без обычной для воителя скорости, традиционная юрта на колесах, в которой располагался полководец, не могла конкурировать в быстроте перемещения с посыльными, которые, выполняя его поручения, мчались в Монголию и обратно. Шла оживленная переписка с разными кругами знати и околотронными группировками. Сам великий мастер интриги, знающий, когда и кому влить в вино яд или пустить стрелу «из ночи», Субэдэй понимал, что в Каракоруме у него появились недоброжелатели, до норы до времени прятавшие свою ненависть к нему куда подальше. Необходимо вспомнить, что всесильная Гуракииа была ни кто иная, как та самая Дорегене — дочь Куду и внучка Тохтоа-беки — меркитских вождей, которые были физически уничтожены при непосредственном участии Субэдэя, Тохтоа-беки в 1208, а Куду — в 1216 году. Когда-то Туракину-Дорегене как товар, обеспечивающий меркитам мирную передышку, передали сыну Чингисхана, и вот ныне судьба предоставила ей возможность править «Золотым родом». Опасался ли ее Субэдэй — ее главный противник? Конечно же, и принял все меры предосторожности, начав свою игру в поединке, который было выиграть посложнее, чем сражение на Калке.

Так получилось, что Субэдэй, находившийся рядом с «Золотым родом» со времен, когда тот еще не был «золотым», и в течение всей своей карьеры наблюдавший за тем, что происходит в его недрах, являлся хранителем многих тайн клана борджигин и был особо близок с Джучи и Толуем. С первым его связывало покорение Великой Степи, со вторым — война против Си Ся (тангутов) и Цзинь. Дети и того, и другого находились под его патронатом и опекой. Многочисленных джучидов и толуидов Субэдэй натаскивал так, как когда-то их отцов. Он, бесспорно, являлся тем человеком, который вознес Бату и последовавших за ним Сартака и Берке до положения великих властителей огромного улуса. И вот настала пора сыновей Толуя — Мункэ и Хубилая. Они, по замыслу Субэдэя, и в первую очередь Мункэ, должны были наследовать Чингисхану и Угэдэю, приняв на себя бремя высшей власти империи. Бату, который, как видно, был доволен тем, что имел, несмотря на старшинство в роду, готов был поддержать и поддерживал Мункэ в начавшейся борьбе за власть, рассчитывая, видимо, в будущем получить широкую автономию от Каракорума. Субэдэй тоже не был бессребреником и прекрасно понимал, что его дети и внуки будут «в отца место» и в привилегированном положении лишь при «своем» каане, недаром Урянхатай, естественно не без поддержки Субэдэя и возможно Джэлмэ, в самом начале своей службы был приставлен в качестве командира охранной гвардии к персоне малолетнего еще принца Мункэ.

Туракина о замыслах Бату и Субэдэя, конечно, знала, но не могла им активно противодействовать, столкнувшись с трудностями, преодолеть которые без такого влиятельного лица, как Субэдэй, было невозможно. Козырем его было то, что, несмотря на ненависть, которую к нему испытывала Туракина (пусть кто-то докажет, что убийцу отца и деда можно почитать), она нуждалась в Субэдэе как в союзнике в коалиции, направленной против партии брата Чингисхана Тэмугэ-отчигина, которому тоже не терпелось посидеть на великокаанском престоле. Субэдэя и Туракину объединяло то, что они выдвигали на роль Повелителя прямых потомков Потрясителя, в противовес другим их родственникам — отпрыскам Есугей-багатура. Кроме того, судя по всему, Туракина все-таки не имела того объема влияния и власти, чтобы в одиночку оттеснить, а по возможности уничтожить Тэмугэ-отчигина. Как говорил один известный деятель, они до поры до времени были «вынужденными попутчиками», понимая, что вместе смогут сохранить непрерывность обладания властью прямых потомков Чингисхана.

В истории Монгольской империи началась эпоха политических игр, наполненных драматизмом для одних и трагизмом для других. Субэдэй-багатур, являясь участником всего этого процесса, испытал и успехи, и неудачи, но неумолимо продвигал своего претендента, не считаясь ни с чем. Забегая вперед, следует сказать, что это свое последнее сугубо политическое противостояние он выиграл и Мункэ стал Великим кааном. Субэдэй выиграл, хотя к тому времени уже несколько лет как скончался. Много ли в мире найдется полководцев, которые сумели одержать верх над противником после своей смерти?

Накалу политических страстей, закрутивших свой водоворот во времена регентства Туракины и краткосрочного царствования Гуюка, могли бы позавидовать древние греки и римляне вместе взятые. Если в конце XII века Монголия бурлила, выплескивая из своей глубины «людей длинной воли», кинувшихся завоевывать вселенную, то полвека спустя она бурлила в обратном направлении — сыновья «пассионариев» делили эту вселенную. И хотя впереди были грандиозные победные походы против арабов и китайцев, еще предстояло возвышение династии Юань во всем ее блеске, та «заматьня», происходившая с 1242 по 1252 год, показала уязвимые точки государства, созданного Чингисханом.

Субэдэй-багатур являлся одним из самых значимых, но в то же время и скрытных участников той политической схватки, он был кукловодом, манипулирующим марионетками, оставаясь при этом в тени. Истинная роль Субэдэя выяснится позже, доказательством того, что за всей чехардой при дворе Великого каана стоял именно он, будут действия Урянхатая, перенявшего от отца его связи и функции и обеспечивавшего утверждение Мункэ на престоле. Но это произойдет лишь в 1251 году, а тогда, зимой 1243/44 годов, Субэдэй прибыл в Монголию и, изучив обстановку на месте, обнаружил, что Туракина произвела массовые перестановки в среде высокопоставленных чиновников. В первую очередь был отстранен от власти главный советник Угэдэя Елюй Чуцай, который скончался в 1243 году, находясь в опале. На месте канцлера по воле Туракины оказалась некая Фатима — скорее всего, персиянка по происхождению: наступило время, когда ключевую роль в управлении империей начали играть женщины. Так, жена Гуюка Огул-Каймыш, кстати меркитка, в этом дамском обществе обрела свою нишу, умудрившись после смерти мужа три года регентствовать. Все они — и Туракина, и Огул-Каймыш, и Фатима — представляли из себя активных противников дома Толуя, а следовательно, и Субэдэя, но у того в среде прекрасного пола был по-настоящему сильный союзник — Соркуктани, мать Мункэ, Хубилая и Хулагу, особенно ненавидевшая Огул-Каймыш, которую, впрочем, по ее приказу в 1252 году утопили. Все эти четыре женщины, каждая в свое время и по мере возможностей, в течение 10 лет управляли империей, творя суд и расправу, изгоняя одних и возвеличивая других. Туракина, скорее всего, была причастна к отравлению Ярослава Всеволодовича, а Огул-Каймыш благоволила его сыну Андрею. Можно однозначно утверждать, что время «бабьего царства» в Монголии было чрезмерно насыщено политическим противостоянием и бесконечными интригами, которым Клеопатра или Екатерина Медичи могли бы поучиться у своих «царственных сестер».