Последний кайзер. Вильгельм Неистовый

Каприви и Маршалль фон Биберштейн пока не вызывали особых нареканий кайзера. В рождественском послании бабушке, королеве Виктории, Вильгельм написал о своем канцлере: «Я считаю, что это одна из самых достойных личностей, которых когда-либо взрастила Германия». В фаворе оставался и Маршалль. Общее мнение о причинах постигшей Вальдерзее опалы сводилось к тому, что при разборе военных учений он недостаточно высоко отозвался о качествах Вильгельма как военачальника; он, правда, присудил победу той стороне, где командующим был кайзер, но в разговоре с Эйленбургом отметил, что сделал это, поскольку Вильгельм с детских лет привык, что его в любом случае объявляют победителем. Преемником Вальдерзее на посту начальника Генштаба стал граф Альфред фон Шлиффен — «солдат и только солдат». Он с самого начала дал понять, что безоговорочно согласен с тем, чтобы лавры победителя на любых учениях и при любых обстоятельствах доставались Вильгельму.

Большим событием для страны стали заключенные Каприви торговые договоры. Канцлер считал, что перед Германией стоит дилемма — либо экспортировать товары, либо избавляться от лишних подданных. Договор с Россией встретил яростную оппозицию со стороны ост-эльбских помещиков. Вильгельм поддержал канцлера, рассчитывая убить двух зайцев: умиротворить царя Александра, открыв дорогу дешевому российскому зерну на германский рынок, и повысить свою популярность у простого люда, снизив внутренние цены на хлебопродукты. Вскоре семье Бисмарков стало известно, что Вильгельм и Каприви не продлили с Россией «договор перестраховки». Последовали утечки информации в контролируемые Бисмарками органы печати. Одна такая «бомба» взорвалась на страницах «Гамбургер нахрихтен» 26 января 1891 года, накануне дня рождения кайзера. Многие были согласны с бывшим канцлером, в их числе и Хинцпетер. Гогенлоэ выразил мнение, что острые ситуации будут повторяться еще год-два, обстановка станет спокойнее. Внушала опасения популярность Отто Бисмарка, особенно среди студенческой молодежи. В честь бывшего канцлера в ультранационалистическом Страсбургском университете в тот год был устроен огромный праздник — «Коммерс».

После того как Викки переехала в резиденцию под Висбаденом, лед в ее отношениях с сыном постепенно стал таять — лечит не только время, но и расстояние. Викки радовалась отставке Бисмарка. Она согласилась выполнить небольшое дипломатическое поручение сына и 19 февраля с дочерью Маргаритой в сопровождении большой свиты прибыла в Париж. Формальный повод для визита заключался в том, чтобы выразить личную благодарность французским художникам, которые согласились выставить свои полотна на предстоящей в Берлине выставке. Истинная цель поездки состояла в том, чтобы прощупать мнение французов по вопросу возможного сближения двух стран. Первые дни прошли спокойно — Викки посещала различные мастерские и студии, но затем буланжисты устроили демонстрацию протеста, началась антигерманская кампания в прессе, дело дошло до беспорядков. Викки поспешила ретироваться в Лондон.

Главным занятием вдовствующей императрицы стало строительство дворца Фридрихсхоф — памятника покойному супругу. Автором проекта был Эрнст Ине — любимый архитектор семьи. Проект, в котором солидная немецкая основа была расцвечена несколькими деталями в стиле Тюдоров, произвел сильное впечатление на Вильгельма. По воспоминаниям ее служанки, Викки засветилась, получив однажды письмо от сына с приятной новостью: «О, такой чудесный подарок от Его Величества! Подумай только: он отдал мне старую крепость в Кронберге, и я могу переделать ее по своему вкусу! Есть чем заняться!»

Вильгельм продолжал свои упражнения в политической риторике, которая порой доходила до немыслимых высот. 20 февраля в речи перед бранденбургским ландтагом он заявил примерно следующее:

Вильгельм много шумел о необходимости строительства настоящего флота, но дело пока не двигалось — вероятно, сказывалась оппозиция со стороны сухопутного лобби. Кайзер не забывал о море: его рабочий стол — подарок от британского королевского флота — был украшен выгравированным на поверхности знаменитым изречением Нельсона: «Англия рассчитывает на то, что каждый из вас выполнит свой долг». Весной в Кильском замке состоялась встреча с молодыми офицерами флота. Она не принесла удовлетворения кайзеру, который прервал беседу резким замечанием: «Вы говорите более часа, я внимательно вас слушаю, но пока никто не выступил с какими-либо позитивными соображениями». Зенден-Бибран предложил высказаться Тирпицу. Его выступление тоже не понравилось кайзеру. На следующий день все присутствующие получили взыскания.

Пока забота о флоте у Вильгельма свелась к разработке эскизов новых вымпелов и флагов. Он придумал собственный флаг капитана яхт-клуба. Его крайне занимал вопрос, должны ли трубы нового легкого крейсера быть расположены перпендикулярно палубе или могут слегка отклоняться от вертикали. Он внимательно ознакомился с чертежами своей новой яхты, а заодно внес изменения в список приглашенных на очередное «северное путешествие». Он вычеркнул фамилии Вальдерзее и Бронзарта — будут говорить только о делах и испортят все веселье. С точки зрения морского командования, именно по этой причине их и следовало бы пригласить. Последнее слово оставалось за монархом.

5 марта Отто Бисмарк рассказал баронессе фон Шпитцемберг, что именно он инспирировал появление в прессе статей, которые поставили Вильгельма в такое неудобное положение. Бывший канцлер сделал пессимистический прогноз: его меньше беспокоили внутренние проблемы, больше — перспектива войны с Россией. Он знал, что через два года, если не раньше, русские закончат перевооружение армии. «Самая опасная черта характера кайзера, — делился он с баронессой, — это то, что он очень подвержен постороннему влиянию и торопится тут же претворить в жизнь то, что ему в данный момент кто-то насоветовал; в общем, никакой последовательности…» На следующий день Бисмарк сообщил своей собеседнице подлинную причину своего увольнения: «Его главный придворный льстец Ферсен сказал ему, что, если бы у Фридриха Великого был другой канцлер, он бы никогда не стал Великим. Наш кайзер хочет, чтобы его именно так и называли».

Вильгельм все произносил речи. Особенно долго он говорил при открытии памятника своему деду Вильгельму I. Он напомнил присутствующим (вполне в духе Бисмарка, кстати) о том, что армия, а не парламент объединила страну в рейх. Это было 18 апреля, а 24-го ушел в мир иной тот, кто сыграл главную роль в успехах прусского оружия, — Гельмут фон Мольтке. Торжественные похороны состоялись 28-го числа. Вильгельм почтил своим присутствием траурную процессию, которая начала свое движение от колонны Победы. Как заметила баронесса фон Шпитцемберг, «чувствовалось отсутствие одного человека — Бисмарка». Выступая 7 мая в Бремене, Вильгельм доверительно сообщил аудитории: «Я хотел бы, чтобы дело сохранения мира в Европе было доверено мне. Я бы принял все меры, чтобы он никогда не был нарушен».

Журналисты скептически воспринимали заверения кайзера о его приверженности делу мира и о желании сделать свой народ счастливым и богатым. Для Вильгельма была характерна невоздержанность в словах и выражениях, но никто не решался сказать ему об этом. Он отказывался согласовывать заранее тексты речей с министрами, а те скрывали от него правду о той критической реакции, которую эти выступления вызывали в прессе. Даже Эйленбург трусил; самое большее, он осмеливался лишь посылать соответствующие вырезки из газет Маршаллю фон Биберштейну, чтобы тот при случае положил их на стол кайзеру. Вероятно, порой газетчики были слишком строги к Вильгельму. Ну чем так уж плоха речь, которая начиналась с таких проникновенных слов: «Я поведу вас к славному будущему»?

IV

«Северное путешествие» 1891 года началось в Великобритании: кайзер прибыл туда, чтобы присутствовать на состоявшемся 9 июля бракосочетании Марии Гольштейнской и принца Альберта Ангальтского. Этому предшествовал официальный визит в Голландию. Эйленбургу, который добирался до Лондона самостоятельно, город не понравился: «Серое море жилых домов с высокими трубами и общественных зданий безвкусной архитектуры». В дневниковых записях он не стеснялся в выражениях по отношению к англичанам. У него, привыкшего к баварскому пиву, не нашлось добрых слов об английском его аналоге: от местного пива, заметил он, «воняет как от резинового плаща, и вкус у него соответственный». Единственное утешение он нашел во встрече со своим старым другом Раймоном Леконтом, который служил во французском посольстве при Сент-Джеймсском дворе. Позднее Леконт станет центральной фигурой в скандале по поводу гомосексуальных похождений Эйленбурга. История произведет эффект разорвавшейся бомбы.