Повседневная жизнь советских писателей. 1930— 1950-е годы

Многие литераторы были не в состоянии пережить блокаду. Но даже в этих обстоятельствах они не теряли человеческого достоинства. Например, жена литературоведа Б. Энгельгарда подобрала упавшего возле Дома писателя А. Франковского (в то время таких людей уже, как правило, не поднимали — не было сил) и привела к себе домой. Так и умерли они все втроем.

Несмотря на блокаду, большинство людей продолжали оставаться людьми. Ленинградка С. Альтерман рвалась в город — за вещами для интерната писательских детей и чтобы увидеться со своим мужем, от которого долгое время не было известий. И вот наконец она получила от него известие. «В этом письме мой муж сообщил мне, что напрасно я беспокоюсь о нем: если он не пишет, то на это есть причина. А причина проста — он полюбил другую, короче говоря, я уже женился, и она носит мою фамилию» ^[601] . Несмотря на горе, причиненное близким человеком, Альтерман все же поехала в блокадный город, так как разрешение на ее имя уже было дано, а дети очень нуждались в вещах.

Около пятидесяти писателей погибли от голода и по дороге в эвакуацию. Надо отметить, что не всегда официальная дата смерти писателей совпадала с фактической. Дело в том, что во время блокады часто утаивали трупы, чтобы получить возможность отоваривать продовольственные карточки. «Официальная дата смерти Василия Васильевича [Гиппиуса] — 1 марта 1942 г. На самом деле он умер 7 февраля. Жена открыла окно кабинета, где он лежал, заперла дверь, заделала все щели и до первого марта по его карточкам копила хлеб. Это дало ей возможность похоронить мужа на Охтинском кладбище» ^[602] .

Вместе с населением ленинградские писатели не только преодолевали голод, но испытывали и все другие тяготы войны. Л. Гинзбург вспоминала: «Через несколько дней [после начала войны] в Союзе писателей объявили, что все поедут в неизвестном направлении рыть противотанковые рвы или строить заграждения…

Механизм работал формально, он поступал с человеком согласно тому, к какой категории в каждый данный момент был отнесен… данный общественный слой. В Ленинграде писатели, художники и другие — это сначала была категория добровольно зачисленных в ополчение. Необученных, почти невооруженных их мгновенно бросили под свежие немецкие силы. Погибли все. Довольно скоро писатели, художники, ученые стали категорией золотого фонда, который следовало эвакуировать и беречь… От писателей и прочих скоро потребовалось то же, что и всегда, только в большей мере» ^[603] .

Светлый праздник 9 мая 1945 года ленинградские писатели отметили в зале Дома писателей им. Маяковского, где состоялся праздничный вечер. Писатели пришли туда, вырезав продовольственные карточки и внеся по несколько рублей. И, несмотря на все бытовые трудности, это был самый лучший для них праздник.

«Мы зверски голодали»

Эвакуация стала для многих писателей большим испытанием. М. Шагинян записала в дневнике 7–10 ноября 1941 года: «Из гостиницы нас выселяют, денег нет, не прописывают в милиции — значит, и карточек нет» ^[605] . А вот запись, сделанная в середине войны, 26–27 июня 1943 года: «Сейчас наше бытовое положение очень улучшилось. Мы зверски голодали примерно с января» ^[606] .

Переселенцам оказывали весьма незначительную финансовую помощь. Так, в Западной Сибири ее размер не превышал 300 рублей, что равнялось рыночной стоимости двух ведер картошки ^[607] .

В начале 1942 года эвакуированные писатели распределялись по регионам следующим образом ^[608] :

Иногда эвакуированных подводила дававшая сбои финансовая система страны. 5 сентября 1941 года сокрушался Н. Виноградов-Мамонт: «…утром пришло известие: мне перевели из Москвы 100 руб[лей]. Денег на почте я не получил, ибо в кассе — пусто» ^[609] .

Чтобы выжить в непривычной обстановке, группа писателей, находившихся в Свердловске, в двадцатых числах октября 1941 года объединилась в Литературный центр на Урале. Его руководителями были А. Караваева, Ф. Гладков, П. Бажов, Л. Кассиль. Они считали создание центра легитимным, так как он был организован во время пребывания в Свердловске А. Фадеева. К тому же создание такого объединения «подсказывалось самой жизнью». Его руководители обратились к А. Фадееву с просьбой помочь юридически оформить организацию, выделить средства на канцелярские и прочие расходы, а также на зарплату ее постоянным работникам ^[610] .

А. Фадеев посчитал, что создание Литературного центра — ошибка. Ссылался он на указание правительства, воспрещающее создание филиалов всесоюзных организаций. Во время пребывания в Свердловске он одобрил лишь совместную работу писателей на Урале ^[611] . Литературный центр был ликвидирован. Руководители ССП считали, что в Свердловске вполне хватает уполномоченного Правления Союза писателей, которому выплачивался оклад в размере 750 рублей и выделялось 500 рублей в месяц на организационные расходы. Активу писателей предлагалось работать на общественных началах ^[612] .

Часто здоровье писателей не позволяло жить в природных условиях тех мест, куда их эвакуировали. Некоторые предпринимали попытки куда-нибудь переехать, но осуществить это желание было не так-то просто. 27 октября 1941 года М. Исаковский, В. Билль-Белоцерковский и С. Суркова обратились за помощью к С. Маршаку. В своем письме они, ссылаясь на возраст и наличие малолетних детей, просили помочь уехать из Чистополя и сделать это по возможности срочно — на Каме заканчивалась навигация и над ними нависла угроза остаться в изоляции еще на 5–6 месяцев. Писатели боялись, что не смогут пережить суровую зиму, так как морозы в этой местности достигали пятидесяти градусов, а зима сопровождалась ветрами, буранами и заносами ^[613] .