Политическая культура древней Японии

Высказанный нами скепсис относительно жреческой роли царя подтверждается, в частности, тем, что царь оказался не в состоянии наследовать ту ограниченно активную роль в христианском ритуале, которую играл византийский василевс. Концепция власти василевса в значительной степени строилась на римском наследии, где император является, в частности, главным жрецом — pontifex maximus. Поэтому василевсы имеют право на кажденье, носят свечу перед святыми дарами, благословляют народ, произносят христианские поучения. Смысл же участия русского царя в ритуале направлен не столько на акцентирование его главенства или же сверхъестественных потенций, сколько на демонстрацию глубины благочестия [719]. В хронотопе ритуала царь занимает однозначно подчиненное место по отношению к митрополиту или патриарху. Поэтому-то иерарх и называет царя своим сыном [720], а царь называет его отцом.

Функция по обеспечению плодородия. Обеспечение богатого урожая и, значит, благосостояния «народа» (подданных) является одной из основных функций (обязанностей) тэнно. Это выражается в том, что тэнно считал себя ответственным за нормализацию годового природного цикла, проводил сезонные моления, ставившие своей конечной целью получение богатого урожая, повелевал провести моления в случае засухи или лее проливных дождей ^[721]. Подобный менталитет свойствен для многих древних обществ и, вполне вероятно, имеет в Японии местное происхождение, но конкретное формулирование обязанностей (ответственности) правителя по обеспечению плодородия, минимизации последствий стихийных бедствий, наносящих ущерб урожаю, сформировалось под прямым китайским влиянием.

В китайской политической доктрине предельно ясно выражена идея социальной ориентированности управления. Она имеет свои первичные основания в том, что, наряду с природой и природными божествами, «народ» — это один из элементов мироздания, содержание которого в гармоничном (упорядоченном) состоянии является первейшим долгом правителя. Поэтому хорош только тот правитель, при котором «народ» благоденствует ^[722]. Такой подход оказал серьезное влияние на отправление тэнно своих ритуальных и практических функций.

Природные аномалии зачастую объяснялись недостатком запаса энергетики-добродетельности (яп. току, кит. дэ ^[723]) у тэнно. В указах тэнно, посвященных различным бедствиям, он обычно принимает на себя ответственность за расстройство баланса природных сил.

Способы гармонизации и обуздания природной стихии, а также способы преодоления последствий природных бедствий ^[724] имели в Японии как практический, так и ритуальный характер. Основные ритуальные меры включают в себя моления (обычно божествам синто, реже — буддам), жертвоприношения в синтоистских святилищах белых и гнедых коней, амнистии. К практическим мероприятиям, способствующим повышению благосостояния и плодородия, следует отнести следующие: материальная помощь многодетным, старикам и сиротам, награждение (повышение в ранге) владельцев «образцовых» хозяйств, освобождение (частичное и полное) от налогов по случаю стихийных бедствий и сопутствующего им неурожая ^[725], предоставление ссуд рисом (для пропитания и в качестве посевного материала), направление из центра лекарей и лекарств в районы эпидемий, руководство в деле совершенствования агротехники (например, рекомендации сеять просо ввиду того, что, по сравнению с рисом, оно лучше хранится), поощрение строительства ирригационных систем. На случай неурожая в провинциях и уездах были учреждены склады с зерном, усовершенствованию работы которых придавалось очень большое внимание [726]. Все эти мероприятия считались настолько важными, что неизменно находили отражение на страницах официальных хроник.

Русский царь, похоже, не считал обеспечение плодородия земли своей первоочередной задачей, а заботу о зажиточности подданных — своей обязанностью. Моления о дожде входили в компетенцию церкви, руководство по практическому совершенствованию земледелия также оставалось за пределами высочайшего внимания. В любом случае, даже если мероприятия такого рода и проводились (хотя, судя по всему, это весьма маловероятно), официальные летописи не считают нужным акцентировать внимание на этой стороне деятельности царя, поскольку обеспечение благосостояния «народа» не считалось той заслугой, которую следовало превозносить [727]. Царя намного больше беспокоило, чтобы земля «из службы не выходила», т. е. чтобы он мог раздавать ее в качестве платы за службу, прежде всего военную, с чем и были связаны меры по ограничению монастырского землевладения (как известно, с точки зрения экономического результата, извлекаемого из земли, монастырские хозяйства были более эффективными, чем хозяйства бояр и дворян). То есть земля рассматривалась царем не столько как экономический, сколько как политический (управленческий) ресурс.

Всякое нарушение «нормального» хода дел — стихийные бедствия, пожары и военные поражения попадали в одну и ту же категорию — наказания Бога за совокупные «наши» прегрешения, причем никакой особой (персональной) ответственности царя, похоже, не предусматривалось. В связи с этим фактически не возлагалось на царя и обязанности по преодолению последствий бедствий. Более того: при описании ужасного пожара в апреле 1547 г. летописец даже находит возможность похвалить Ивана IV за случившееся в его царствование умножение московского населения [728].

Как следует из вопросов Ивана IV Стоглавому собору, власти посылали в города «корм годовой» (хлеб, соль, деньги и одежду), предназначавшийся к распределению через «богадельные избы» (царь пенял, что средства расходуются не по назначению). В Пскове богадельни существовали издавна, однако в Москве они были устроены только при Борисе Годунове, т. е. через полвека после Стоглавого собора ^[729]. Помощь пострадавшим от неурожая временами оказывалась (например, во время ужасного голода начала XVII в., вызванного трехлетним неурожаем, Б. Годунов открыл собственные склады), но была событием экстраординарным; в отличие от Японии, в России отсутствовали специально учрежденные государственные страховочные фонды на случай стихийных бедствий, предназначением которых была бы помощь крестьянам (задачей таких фондов в Японии была не просто продовольственная помощь на случай недорода, но и помощь посевным материалом, что позволяло крестьянам продолжать свои хозяйственные занятия на прежнем месте). Показательно также, что государственная помощь оказывалась только в крупных городах, которые в случаях голода бывали буквально заполонены беженцами, т. е. спасение виделось не в том, чтобы остаться в месте проживания, а в том, чтобы добраться до нужного места (крупного города, монастыря). В любом случае в России помощь нуждающимся носила характер милостыни (раздача полушек, «хлеба и калачей») и обеспечивалась инфраструктурой, созданной церковью — прежде всего крупными монастырскими хозяйствами (Стоглавый собор рекомендовал царю жертвовать деньги на содержание больных и престарелых «по всем монастырям»).