Маршал Жуков, его соратники и противники в годы войны и мира. Книга I

«В сентябре 1941 года я получил новое назначение. Помню, как в связи с этим был вызван в кабинет Верховного Главнокомандующего. И. В. Сталин… сделал несколько шагов навстречу и сказал:

— Здравствуйте, товарищ Мерецков! Как вы себя чувствуете?

Вот так все просто, будто вчера расстались! А прошло с июня по сентябрь почти три месяца (и каких — вспомните показания Шварцмана!).

В своей книге Мерецков не написал о том, был ли разговор о его аресте. Но вполне возможно, что именно тогда произнес Сталин одну из своих «крылатых» фраз, которая среди военных ходила как издевательская шутка. В ней не упоминалась фамилия Мерецкова, но якобы на слова о том, что «сидел это время в тюрьме», Сталин, усмехаясь, сказал:

— Нашел время, когда сидеть, — такая война идет!.

Возвращаясь к неопубликованному абзацу о советниках Ставки, можно привести еще несколько фактов, почему этот абзац не публиковался и после освобождения из тюрьмы Мерецкова. Дело в том, что позднее, в разное время некоторые советники тоже попадали на Лубянку.

В феврале 1942 года был арестован, судим, лишен званий маршала. Героя Советского Союза и всех наград зам. наркома обороны и советник Ставки Кулик Г. И. В январе 1947 года Кулика еще раз арестовали, и (через три года следственных пыток) 24 августа 1950 года — он был расстрелян. Такая же судьба постигла еще одного советника Ставки, председателя Госплана СССР и члена Государственного Комитета Обороны Николая Алексеевича Вознесенского (в 1950 году). Прошел через пыточные подвалы, но вышел живым «советник Ставки» зам. наркома вооружения СССР Борис Львович Ванников. По многу лет находились в опале Главный маршал авиации Жигарев Павел Федорович, Главный маршал артиллерии Воронов Николай Николаевич.

В общем, в разные годы появлялись причины нецелесообразности публикации списка «советников Ставки», так как некоторые фамилии наводили на нежелательные размышления.

В 12 часов дня 22 июня выступил по радио. Молотов.

В одной из моих бесед с ним Молотов рассказал мне, как готовилось это выступление:

— В тот страшный, тревожный день в горячке разговоров, распоряжений, телефонных звонков кто-то сказал, что надо бы выступить по радио, сказать народу о случившемся, призвать к отпору врагу. Высказав это, все притихли, смотрели на Сталина. Я сказал, что выступать перед народом и страной конечно же нужно Сталину. Члены Политбюро молчали, ждали — что скажет на это Иосиф Виссарионович? Он довольно долго не отвечал, прохаживался, как обычно, по кабинету, а потом ответил на это предложение отрицательно. Он считал, что рано ему выступать в первый день, будут еще другие возможности, а сегодня пусть выступит Молотов. После этих слов Сталин опять стал ходить по кабинету и, как бы ни к кому не обращаясь, рассуждал о том, что стряслось.

Молотов сказал дальше, что он стал делать пометки на бумаге, намереваясь при подготовке выступления использовать то, что говорил Сталин. А Сталин говорил о том, что все вроде бы делали мы правильно, взвешивали, оценивали и всячески показывали и свое стремление к миру, и доброжелательное отношение к Германии и договор соблюдали неотступно, во всех деталях! Никакого повода не давали немцам для сомнения в нашей искренности в политике и в дипломатии. Потом он сказал: не хватило нам времени, просчитались мы именно в подсчете времени, не успел осуществить все необходимое для отражения врага. После паузы, пройдясь по кабинету, добавил: вот мы-то договор соблюдали и поставки по договору осуществляли полностью и своевременно, а они, немцы, Гитлер, так вероломно с нами обошлись, нарушили договор. Ну что же от них ждать? У них свои понятия о порядочности и честности. Мы их считали честными, вот еще и поэтому просчитались, а они оказались коварными. Ну, ничего, Гитлер за это жестоко поплатится! Мы ему докажем, что он просчитался, мы уничтожим его!

Затем, после некоторой паузы, Сталин сказал о том, что Гесс перелетел в Англию несомненно для сговора с Черчиллем, и если он добился каких-то гарантий со стороны англичан, то те не откроют второго фронта на западе, чем, развяжут Гитлеру руки для действии на востоке. Но если даже такой сговор и состоялся, все равно найдутся у нас и другие союзники на западе. Англия — это еще не все. И потом, опять помолчав, Сталин сказал: нелегко нам придется, очень нелегко,, но выстоять надо, другого выхода у нас нет.

Молотов сказал, что свое выступление он подготовил здесь же, в кабинете Сталина, причем в подготовке его участвовали и другие члены Политбюро и Сталин вставил несколько фраз, Молотов же формулировал окончательный текст с учетом этих отдельных замечаний и того, что Сталин говорил перед этим, прохаживаясь по кабинету.

В этом первом официальном выступлении Советского правительства прозвучали слова, которые стали своеобразным девизом всей Великой Отечественной войны: «Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами».

Молотов еще вспомнил:

— После моего выступления по радио, когда я вернулся в кабинет Сталина, он сказал: вот видишь, как хорошо получилось, правильно, что выступал сегодня ты. Я звонил сейчас командующим фронтами, они не знают даже точной обстановки, поэтому мне просто нельзя было сегодня выступать, будет еще время и повод, и мне придется выступать не раз. А эти наши командующие, там, впереди, видно, растерялись… Просто удивительно, что такие крупные военачальники — и вдруг растерялись, не знают, что им делать. У них есть свои определенные обязанности, и они должны их выполнять, не дожидаясь каких-то наших распоряжений. Даже если бы не было никаких наших директив, все равно они должны были бы сами отражать врага, на то они и армия.

Около полудня 22 июня Жукову позвонил Сталин:

— Наши командующие фронтами не имеют достаточного опыта в руководстве боевыми действиями войск и, видимо, несколько растерялись. Политбюро решило послать вас на Юго-Западный фронт в качестве представителя Ставки Главного Командования. На Западный фронт пошлем Шапошникова и Кулика. Я их вызывал к себе и дал соответствующие указания. Вам надо вылетать немедленно в Киев и оттуда вместе с Хрущевым выехать в штаб фронта в Тернополь.

Жуков был обескуражен таким неожиданным приказом, он как начальник Генерального штаба был, как ему казалось, необходим сейчас здесь, в центре руководства боевыми действиями всех армии, и вдруг такое неожиданное распоряжение! Он спросил:

— А кто же будет осуществлять руководство Генеральным штабом в такой сложной обстановке?

Сталин ответил:

— Оставьте за себя Ватутина. — И несколько раздраженно добавил: — Не теряйте времени, мы тут как-нибудь обойдемся.

Жуков действительно не терял времени и, даже не заехав домой, а только позвонив по телефону, через сорок минут был в воздухе, а к исходу первого дня войны, 22 июня, был уже в Киеве, где встретился с секретарем ЦК Украины Н. С. Хрущевым.

Поздоровавшись с Жуковым, Хрущев сказал:

— Дальше лететь на самолете нельзя, немецкие летчики гоняются за каждым нашим самолетом. Надо ехать на машинах.

В этот же день поздно вечером Хрущев и Жуков добрались до командного пункта Юго-Западного фронта генерал-полковника М. П. Кирпоноса…

Так начался и так завершился этот роковой день 22 июня 1941 года для высшего военного и политического руководства нашей страны.

Первые бои

В первые дни Великой Отечественной войны руководство Советской страной, как уже говорилось, не владело ситуацией, командование Красной Армии не всегда знало обстановку и не держало в руках управление армиями. В этом отношении поход гитлеровской армий на Восток, когда начинался, был похож на молниеносные удары в Западной Европе, где руководство стран, парализованное внезапным и мощным ударом, оказывалось не в состоянии организовать отпор, хотя располагало силами, порой достаточными для довольно длительного сопротивления, как, например, во Франции.

И вот на советской земле вроде бы повторялся такой же шок у руководства страны из-за отсутствия связи, информации, нарушения управления войсками. Но вдруг обнаружилась какая-то сила, которая не позволила полностью рухнуть нашей обороне и не дала возможности гитлеровцам беспрепятственно двигаться в глубь страны. Что же это была за сила? Кто же сдерживал гитлеровские армии?