История политических учений. Первая часть. Древний мир и Средние века

Решивши таким образом, кто должен быть законодателем в государстве, Марсилии переходит к вопросу: кому принадлежит право устанавливать правителя (partem principantem)? Опять тому же законодателю, по тем же причинам, по которым ему принадлежит издание законов. Здесь, кроме того, присоединяется еще соображение особого рода, именно: кто устанавливает известную форму, тому принадлежит и установление субъекта этой формы; следовательно, кто издает законы, тот должен назначать и лицо, которому поручается приведение законов в действие, а это и есть правитель. Отсюда ясно, что народу принадлежит право назначать правителя, исправлять его и, наконец, сменять в случае нужды, для общего блага. Права же правителя заключаются в том, что он должен судить, повелевать и исполнять свои решения на основании закона. Он же устраивает остальные части государства, определяя количество и качество потребных для того людей. Таким образом, все остальное устанавливается в отношении к этой главной части, как к центру или сердцу.

Что касается до устройства самого правительства, то Марсилии замечает, что исполнение законов лучше вверяется одному или нескольким, нежели всем, ибо для этого достаточны немногие, а все были бы напрасно отвлечены от своих дел. Каково бы, впрочем, ни было устройство этой части, правитель всегда должен быть единый, не по количеству лиц, а по должности, т. е. необходимо, чтобы решение было одно, хотя бы правление принадлежало аристократии или политии. Действие должно во всяком случае проистекать только из общего решения, иначе в государстве будут раздоры и оно не будет составлять одного целого. Во всем этом учении Марсилия Падуанского нельзя не заметить многочисленных точек соприкосновения с Руссо.

Говоря об устройстве правительства, Марсилий разбирает и вопрос: что полезнее, установление монархии наследственной или избирательной? Из подробного изложения доказательств обеих сторон видно, как этот вопрос занимал умы того времени. В пользу наследственной монархии говорят следующие доводы: 1) наследственный монарх более заботится о государстве, как о своем достоянии. 2) Привыкший к власти не превозносится, а потому властвует менее деспотически. 3) Народ охотнее повинуется наследственному монарху вследствие привычки. 4) Династия, раз приобретшая власть, оказывает столько благодеяний народу и так возвышается над остальными гражданами, что не может уже впоследствии повиноваться другим. 5) Наследственный монарх, происходя от доблестных родителей, сам имеет более наклонности к добродетели. 6) Наследственный монарх не испытывает столько затруднений, сколько избирательный. 7) При выборе монарха трудно согласить избирателей, а в случае разногласия происходят междоусобия. 8) Вследствие дурных свойств человеческой природы и преобладания личных интересов редко выбираются хорошие правители. 9) Легче узнать нрав наследственного монарха, на которого с детства устремлены все взоры, а знание характера необходимо для совета. 10) Наследственность монархии устраняет соперничество и честолюбие. 11) Избирательный монарх, опасаясь за своих детей, не может настаивать на исполнении закона могучими людьми; наследственный же правитель чужд подобных соображений. 12) Наследственная монархия наиболее распространенная, следовательно, и наиболее естественная форма правления. Наконец, 13) наследственная монархия ближе подходит к управлению мира единым непрерывным правителем.

Несмотря однако на все эти весьма сильные доводы, избирательная монархия, по мнению Марсилия, должна быть предпочтена, ибо совокупность граждан, имея в виду общее благо, всегда может выбрать наилучшего, тогда как случайное наследство не всегда дает хорошего правителя. Притом выбор может иметь все преимущества наследственной монархии: народ всегда может избрать сына умершего князя, если он того достоин. Наследственная же монархия не имеет выгод избирательной. Наконец, избирательный монарх более заботится о благе государства, нежели наследственный: 1) по своей добродетели, так как выбирается наилучший; 2) потому что он опасается наказания; 3) в надежде на выбор детей, которых он с этою целью лучше воспитывает. Доказательства же в пользу наследственной монархии легко могут быть опровергнуты. 1) Несправедливо, что наследственный монарх более заботится о государстве; по изложенным выше причинам можно скорее сказать наоборот. 2) Избирательный монарх властвует менее деспотически, ибо выбирается лучший, и он не надеется на безнаказанность. 3) Если в наследственной монархии народ повинуется по привычке, то в избирательной место привычки занимает уважение к нравственному достоинству лица, а это гораздо важнее. 4 и 5) Добродетель родителей не служит ручательством за качества детей, ибо от доблестных родителей не всегда родятся доблестные дети; если же сын оказывается достойным престола, то в избирательной монархии народ может всегда его выбрать. 6, 7 и 8) Относительно затруднений, встречаемых при выборе и восшествии на престол, следует сказать, что при первоначальном установлении монархии затруднений гораздо больше для выбора монарха наследственного, нежели избирательного, впоследствии же и в избирательной монархии все затруднения уменьшаются вследствие опыта. 9) Познание нрава монарха с младенчества вовсе не существенно, ибо его узнать легко; гораздо важнее, чтобы нрав был добрый. 10) В наследственной монархии с уничтожением выбора действительно устраняются поводы к соперничеству и честолюбию, но вместе с тем у граждан отнимается то, что принадлежит им по праву, а через это умножаются причины волнений. 11) Избирательный монарх, будучи добродетельным, не боится могучих людей; напротив, они боятся как его, так и народа, а потому исполняют законы. 12) Распространение наследственной монархии ничего не доказывает, ибо наиболее распространенное не всегда наилучшее, иначе ремесленник был бы выше первого философа. Наконец, 13) уподобляться Богу следует не телесным единством, а духовным совершенством.

В этих доводах Марсилия Падуанского против наследственной монархии мы видим, с одной стороны, радикального писателя, с другой — защитника императорской власти, основанной на выборе. Исторический опыт последующих веков решил вопрос иначе. Избирательные монархии повсюду оказывались несостоятельными; те невыгоды, которые старался смягчить Марсилий, слишком ясно доказали свое значение. Но для нас эти прения публицистов XIII и XIV столетий в высшей степени любопытны как признак политической зрелости средних веков. Здесь уже нельзя было целиком черпать из Аристотеля; средневековым писателям приходилось прибегать к собственному политическому опыту и из него выводить свои доказательства. Мы можем заметить, что с обеих сторон приводятся доводы весьма сильные, те, которые касаются самого существа дела.

Гораздо слабее оказывается Марсилий в обсуждении другого вопроса, занимавшего людей того времени, именно, вопроса о том, что полезнее: установление одного государства по всей земле или разных в разных странах, имеющих различные языки и обычаи. Дух нового времени проявляется у Марсилия разве в том, что он считает этот вопрос второстепенным. Можно устроить политический союз так или иначе, говорит он, смотря по удобству. Он замечает только, что разделение государств может иметь в виду предупреждение излишнего размножения человеческого рода.

Разобрав существо и свойства светской власти, Марсилий переходит к власти церковной. Здесь главный вопрос состоит в том, принадлежит ли церковной власти принудительный суд в духовных и светских делах?

Для разъяснения дела, говорит Марсилий, надобно прежде всего установить термины, ибо много путаницы произошло от смешения различного значения слов. Церковью в настоящем смысле называется собрание всех верующих, а в более употребительном смысле совокупность служителей алтаря. Мирским (temporalia) называется, с одной стороны, все телесное, принадлежащее человеку, с другой — всякое человеческое действие или страдание, относящееся к временной жизни. Под словом же «духовное» (spiritualia) разумеется, с одной стороны, все нематериальное, с другой — божественный закон, учение, таинства и благодать, устрояющие человека для жизни вечной, или в более обширном смысле всякое человеческое действие или страдание, относящееся к будущей жизни. Мы видим, что Марсилий ищет научной точности.