Звездные судьбы (Исторические миниатюры) (СИ)

Гнев короля был ужасен: негодная графиня де Рошфор осмелилась подшутить над его величеством и свести его с мужчиной! Графиню выслали в деревню. Зато всесильная фаворитка маркиза де Помпадур, всласть посмеявшись над происшествием, приблизила де Зона к себе, намереваясь извлечь выгоды из любовной ошибки короля. Маркиза была несомненно умнее своего царственного покровителя, и уж она-то знала, как можно использовать мужчину, который блистательно играет роль женщины.

Политика, политика, всегда одна политика...

У де Зона появился и другой влиятельный покровитель: принц Луи де Конти - прославленный полководец и превосходный оратор. Но принц грезил лаврами поэта, а рифмы ему никак не давались. Тут-то и возник в его покоях изящный шевалье.

- Не огорчайтесь, высокий принц, - заявил он, - в любое время дня и ночи я могу говорить стихами, а вы все мои рифмы можете считать своими.

И очень скоро принц Конти уже не мыслил своей жизни без шевалье. Но называл его почему-то "Моя прекрасная де Бомон". Впрочем, скоро все прояснилось: принц вместе с маркизой де Помпадур составили оригинальный план проникновения в Россию личного посланника французского короля (официальных посланцев Версаля в Санкт-Петербурге не очень-то жаловали).

- Что не по силам мужчине, надобно доверить женщине, - глубокомысленно заметила маркиза. - А ваш шевалье де Зон, милейший принц, это как раз то, что нужно. Его щеки никогда не ведали прикосновения бритвы, руки и ноги миниатюрны, голос напоминает бубенчик. И все это сопровождается мужской силой и ловкостью и острым умом.

Несмотря на запоздалые протесты шевалье, его оторвали от упражнений со шпагой, чтения книг, игры в шахматы и распивания вина. Из Парижа в столицу России выехала мадемуазель де Бомон - лицо сугубо частное и сугубо женское. Роскошные туалеты мадемуазель были сшиты под личным руководством принца Конти, который знал, как женщине надобно одеваться, чтобы понравиться мужчинам.

Выехать-то мадемуазель де Бомон в Россию выехала, но вот была ли она там, неизвестно. Ни во французских, ни в русских архивных документах нет ни малейших следов пребывания в Петербурге прекрасной Луизы де Бомон. Сам шевалье в своих мемуарах утверждает, что не только был, но и стал придворной чтицей императрицы Елизаветы и даже передал ей спрятанное в переплет какой-то книги личное послание короля Людовика XV, убеждавшего императрицу вступить с ним в секретную переписку. Некоторые авторы исторических произведений, начитавшись мемуаров шевалье, даже возвели его в ранг фаворитки императрицы. Но...

Но сам де Зон так запутал свою жизнь, нагородил вокруг себя столько тайн, нужных и бесполезных, что верить этому оборотню нельзя. И уж никак не могла француженка стать фавориткой русской императрицы хотя бы потому, что при дворе Елизаветы фавориток вообще не было. Фавориты - да, были, были подруги, но и только.

А вот в секретную переписку с королем Людовиком Елизавета действительно вступила, но посредником был не шевалье, переодетый в женское платье, а мужчина-иезуит Дуглас. И не он лично передал послание в руки Елизаветы, а вице-канцлер Михаил Воронцов, люто ненавидевший всесильного тогда канцлера Алексея Бестужева. Даже министры Людовика не знали об этой переписке, а Елизавета таилась ото всех, кроме Воронцова, кстати, родственника, мужа двоюродной сестры.

В результате с депешей в Париж был послан... домашний учитель Воронцова Бехтеев. Две великие страны накануне большой войны сходились с помощью двух... гувернеров (Дуглас тоже был домашним наставником). Шевалье де Зон, или мадемуазель де Бомон, ко сему этому не имел ни малейшего отношения. Шевалье вообще прибыл в Петербург позже, мужском платье, и произвел в столичном обществе фурор. Прежде всего он оказался нтересен тем, что был совершенно равнодушен к женщинам. Даже Елизавета не выдержала приняла в своем дворце эту "высоконравственную загадку". Но никаких последствий этот визит не имел, хотя, по замыслу принца Конти, шевалье должен был добиться для него курляндского престола, вассального по отношению к российской короне.

Из секретной миссии шевалье, однако, ничего не вышло. Прослышав о намерениях француза, канцлер Бестужев щедро снабдил его золотом и предложил убраться из России. Альтернативой была крепость или ссылка на Камчатку. Что предпочел де Зон, нетрудно догадаться.

Парижские газеты, однако, преподнесли возвращение шевалье на родину как триумф. Дело было в том, что, проезжая через Вену, де Зон узнал о поражении прусского короля Фридриха под Прагой. Шевалье загнал несколько упряжек лошадей, разбил карету, сломал шпагу, но на целых тридцать шесть часов опередил курьеров. И Версаль встретил его, как победителя.

Французские же дела в России запутались ончательно. И снова де Зон едет в Санкт-Птербург - на сей раз в качестве первого секретаря посольства. По тем временам этот пост был весьма высокий. Но прежде чем покинуть Париж, шевалье положил на стол минстра иностранных дел документ, который ему, по его словам, удалось выкрасть из тайных архивов в Петергофе. Это было ни больше нименьше, как завещание Петра Великого его потомкам, политическая программа России, которой она должна была неуклонно следовать.

Наверное, шевалье думал, что за этот документ ему в Версале при жизни поставят памятник. Но ни король, ни его министры в суматохе со5ытий не обратили на этот документ внимания. "Слишком химерично", - был однозначный вывод политиков.

Однако этот документ оказался миной замедленного - и многоразового! действия. Дважды его использовали для оправдания войны Франции с Россией: в 1812 году (нашествие Нагюлеона) и в 1854 году (Крымская кампания). Но до этого было ещё очень и очень далеко, а эта "мина" затерялась в ворохе архивных бумаг.

А в Петербурге неуютной, холодной осенью 1757 года шевалье де Зон имел неосторожность подшутить в одном из знатных домов над Станиславом Потоцким, польским посланником любовником великой княгини Екатерины. В ответ на шутку француза гордый лях лишь поморщился:

- Уймитесь, жалкая жертва природы в камзоле! Где ваше мужество?

В ответ над столом зловеще блеснула шпага де Зона. Потоцкий счел ниже своего графского достоинства биться на дуэли с противником без титула, и за него в поединок вступил голштинский наемник-гигант. Все кончилось в одну минуту: прямым ударом в сердце де Зон наповал убил противника. У императрицы Елизаветы этот поступок вместо ожидаемого гнева вызвал прямо противоположную реакцию - она предложила шевалье принять русское подданство и служить императрице всеми своими талантами.

"Близ царя - близ смерти", - припомнилось де Зону, и он вежливо отклонил лестное предложение. Сколько раз на протяжении своей долгой жизни он ещё пожалеет об этом! Сколько раз будет он клясть свою чрезмерную осторожность: такой изощренной пытки, которую в будущем изберет для него родная Франция, в Рссии бы не придумали.

А пока шевалье погрузился в изучение российской истории. Насмешки, которым он подвергался в Петербурге за свою нравственность, сделали его отчасти замкнутым. А с книгами и с пером он отдыхал от людей. Из-под этого пера, кстати, вышли такие книги, как: "История Евдокии Лопухиной", "Указ Петра Великого о монашенствующих", "Очерк торговли персидским шелком" и другие. По тем временам труды эти были достаточно серьезными, особенно если учесть, что писал их иностранец. Все произведения де Зона впоследствии неоднократно переводились и печатались.

Поздним вечером 1760 года умирающая императрица Елизавета дала шевалье прощальную аудиенцию в Петергофе. В подарок он получил дорогую табакерку с портретом Елизаветы в молодости - красавицы! Последний поцелуй платонический! - он воспринял в Петербурге от молоденькой княгини Екатерины Дашковой.

- Молодость кончилась, - подвел итоги шевалье, запрыгнув в карету. Дай Бог, чтобы старость была не скучнее.

Воистину, нам не дано предугадать...

Король Людовик отправил своего дипломата на войну - капитаном драгунского полка. Там миловидное личико спасло ему жизнь, когда утомленная лошадь не смогла унести его от пяти разъяренных пруссаков. "Женщина!" воскликнул один из них, и пруссаки - рыцари! - поворотили коней назад. Но удар палашом, хотя и на излете, настиг де Зона. Раненый в руку, он с трудом добрался до своего лагеря. Впрочем, он быстро вылечился и прославился тем, что убил на дуэли - прямо на театре боевых действий - ничуть не меньше насмешников-соотечественников, чем вражеских солдат. Слава его шпаги, не знавшей поражений, гремела теперь по всей Франции.