Страна золота - века, культуры, государства

Только блестящая победа над португальцами при Эль-Ксар эль-Кебире в 1578 г. и последовавшее за нею объединение Марокко под властью молодого султана Мулай Ахмеда, принявшего почетный титул ал-Мансур — «Победоносный», достаточно прочно обеспечили стране внешнюю безопасность, включая и безопасность от турок. Дело в том, что при Эль-Ксар эль-Кебире погиб бездетный португальский король Себастьян, и в 1580 г. испанская армия под предводительством известного герцога Альбы присоединила его владения к владениям Филиппа II. Теперь Испания могла служить для Мулай Ахмеда противовесом против турок, а самой Испании султан мог не опасаться: слишком уж глубоко испанцы увязли в Нидерландах, а уж после гибели Великой армады в 1588 г. им и вовсе было не до Марокко. Правда, так сказать, на всякий случай Мулай Ахмед усердно укреплял дружественные отношения с Англией — самым опасным из противников Испании в тот период. Но, так или. иначе, теперь в Марракеше могли заняться суданскими делами.

А было это, на взгляд марокканских верхов, совершенно необходимо. Страна была разорена непрерывными войнами в течение десятилетий, да и внешняя угроза вовсе не была устранена окончательно. Султан собирался модернизировать свое войско, перевооружить его огнестрельным оружием, а для этого надо было торговать с Европой. Главную ставку в этом отношении ал-Мансур как раз и делал на Англию; недаром он счел необходимым специальным посланием уведомить королеву Елизавету I об успехе экспедиции в Судан.

Но как раз к 80-м годам XVI в. произошло заметное падение значения западносахарского караванного пути в торговле с Суданом. Во-первых, немалая доля западноафриканского золота уходила теперь к европейским факториям на побережье; а во-вторых, сонгайские государи, начиная с аскии Дауда, сумели переориентировать почти весь оставшийся поток желтого металла на восточный путь. И золото утекло в Триполи и в Египет, т.е. в конечном счете в турецкие руки. Ал-Мансур попробовал было начать действовать традиционным способом — перехватывая торговые пути; но это явно было ему не по силам: пришлось бы столкнуться и с турками, и с находившимся именно в это время на вершине могущества центральносуданским царством Борну. А союз с Борну нужен был марокканцам, чтобы оставить Сонгайскую державу в международной изоляции, и им это удалось. Дело определенно чтло к тому, чтобы попытаться захватить в свои руки истоки золотой торговли. Но еще до того как решение об этом было принято, марокканцы вновь обратили свое внимание на сахарские соляные копи в Тегаззе.

Первая попытка захватить Тегаззу успеха не принесла: черные невольники-горняки сбежали еще до появления марокканского отряда, и победа оказалась бесплодной: добывать соль все равно было некому. Тем временем аския Дауд, строжайше запретивший своим подданным возвращаться в Тегаззу, открыл на полпути из нее в Томбукту — в Таоденни — новые соляные разработки. Позднее сонгаи все же мало-помалу вернулись к добыче на соляных месторождениях в Тегаззе, но и на этот раз аския — теперь уже ал-Хадж Мухаммед II — наотрез отказался выполнить требование ал-Мансура об уплате тому пошлины в размере одного мискаля золота за каждый вьюк соли.

В середине 80-х годов у Мулай еще не было возможности сразу же предпринять крупномасштабную военную акцию. Поэтому до 1589 г. ничто не изменилось. Но в столице султана все больше убеждались: нельзя стать хозяевами торговли суданским золотом, пока в Судане существует сильное сонгайское государство. К тому же Мулай Ахмед был неплохо осведомлен о смутах в Сонгаи после низложения ал-Хадж Мухаммеда II, смутах, ослаблявших некогда непобедимую Сонгайскую державу. Да и техническая слабость сонгайского войска в сравнении с марокканским, которое располагало огнестрельным оружием, тоже не составляла для него тайны. Так постепенно вызревала мысль: попробовать разгромить сонгайское государство или, на худой конец, превратить его в своего вассала — и тем самым стать безраздельным хозяином суданского золота.

В 1589 г. отыскался и повод для вторжения. Некий авантюрист по имени Улд Киринфил, сосланный Исхаком II в Тегаззу, сбежал в Марракеш, объявил себя там братом аскии, притом старшим братом, которого тот будто бы отстранил от власти, и обратился к султану Мулай Ахмеду за помощью. Конечно же, и сам султан, и его советники превосходно понимали, что имеют дело с самозванцем. Но это их не остановило, как не остановили подобного рода «мелочи» и польского короля Сигизмунда III него окружение полтора десятка лет спустя, когда они «признавали» в Кракове беглого монаха сыном Ивана IV — уж слишком удобен был представившийся случай! Началась срочная подготовка военной экспедиции через Сахару.

Мухаммед ал-Ифрани, марокканский историк XVIII в., сохранил нам не лишенный интереса рассказ о том, как в совете ал-Мансура обсуждались, так сказать, пропагандистские мотивировки предстоявшего похода на Сонгаи. Поначалу выдвинуты были здесь три довода. Прежде всего, все участники совета исходили из того, что династия аскиев — родом из берберов-зенага (санхаджа); такая версия их генеалогии действительно существовала и даже отражена в «Истории искателя» как один из возможных вариантов. А так как в Марокко эти берберы были подданными Саадидов, дальнейшее подразумевалось само собой... Во-вторых, султан заявил, что-де аския ал-Хадж Мухаммед I получил от каирского Аббасида не самый сан халифа, а только право осуществлять власть в Судане от имени этого самого Аббасида; на соляные же копи, например, такое право не распространяется. Ну, а в-третьих, ал-Мансур полагал, что аскии — главное, Исхак II, с которым предстояло иметь дело, — недостаточно ревностно боролись за веру. При всем почтении к властителю советники восприняли эти доводы без особого энтузиазма. И тогда Мулай Ахмед без обиняков выложил им главное: поход в Судан и выгоднее, и безопаснее, чем война с турками из-за Ифрикии (т.е. Алжира и Туниса). Вот такой аргумент устроил всех и оказался решающим.

Крах

Марокканские администраторы ясно представляли себе, с какими трудностями будет сопряжен переход через великую пустыню. Такая операция требовала тщательнейшей подготовки. И надо отдать должное организаторским способностям и самого Мулай Ахмеда, и его помощников: экспедиционный корпус был укомплектован лучшими солдатами, получил лучшее снаряжение, каким только могло его снабдить правительство — специально для этой цели делались крупные закупки за границей. И притом всю эту подготовку сумели провести с максимальным сохранением тайны.

К октябрю 1590 г. корпус был сформирован. Его составили 4 тысячи солдат — 2000 пеших и 500 конных аркебузиров и 1500 человек легкой конницы, вооруженной только копьями, — с шестью пушками. Его сопровождали 600 землекопов и тысяча погонщиков вьючных животных. Самое, пожалуй, интересное, что почти все аркебузиры были не марокканцами, а либо бывшими христианами, принявшими ислам, которых в Испании именовали ренегадос, либо же мусульманами, эмигрировавшими из Испании, где в эти годы с особой силой разыгралась католическая реакция; их так и называли «андалусцами». А кроме них в состав экспедиционного корпуса входили еще несколько десятков аркебузиров-христиан — те из пленников, взятых при Эль-Ксар эль-Кебире, кто был слишком беден, чтобы из плена выкупиться. Во главе экспедиции султан поставил евнуха Джудара — тоже испанца родом, захваченного в плен еще ребенком, с турецким по происхождению титулом паши.

Вот такое преобладание испанцев оставило, кстати, любопытный след в «Истории Судана». В тексте хроники вдруг появляются двойные датировки — по мусульманскому и по европейскому календарям. Причем европейский календарь здесь юлианский и отстает от нашего на десять дней. Марокканские наемники явно не были осведомлены о реформе календаря, которую в 1582 г. провел папа Григорий XIII.

В последних числах октября 1590 г. воинство Джудара выступило из пограничной области Дра и углубилось в пустыню. А через четыре месяца, в начале марта 1591 г., марокканцы вышли к Нигеру и появились в окрестностях Гао.